Страница 28 из 123
Нанося на тело душистый гель для душа, я почувствовала себя лучше — внезапно нахлынувшего озноба и след простыл, но сердце продолжал сковывать неприятный холодок. Слабенький, но навязчивый, он прятался за грудной клеткой и не спешил покидать свое убежище. Наверное, неопределенность, в которой я пребывала, придавала ему сил. Она беспокоила меня, напрягала. Я будто стояла на распутье. И это ощущение было мне знакомо. Так уже случалось однажды — полжизни назад, когда ушла мама. Я смутно помнила себя в те дни. В памяти всё расплывалось, как в сумбурном сне, от которого я очнулась лишь оказавшись в тайге у тети Аллы — маминой подруги. Те, первые дни без мамы запомнились острой тоской в безмолвной тишине моей комнаты и этой самой — угнетающей неопределенностью. И все же тогда было проще. Тогда я чувствовала поддержку дедушки, знала, что он наблюдает за мной и обязательно придумает что-то, чтобы помочь.
Я спросила у него тогда: «Как же мы теперь, деда?» И он тихо ответил: «Будем жить, Катерина. За себя и за нее». Я не понимала, как это — жить за нее, но установка, которую мне была выдана, расставила передо мной новые приоритеты.
А сейчас… Сейчас я чувствовала, что осталась с самой собой один на один и должна была принять решение без чьей-либо помощи. Я понимала, что не смогу рассказать деду о том, что случилось. И не потому, что он не поймет, хотя и это было вполне возможно. Просто я не была готова обсуждать с ним свою интимную жизнь.
К тому же я выглядела сейчас полной дурочкой в собственных глазах: глупой девчонкой, которая пошла на поводу у своих «экспериментов» и собственными же рукам подставила себя под удар. И в эту минуту как никогда была благодарна Орлову за предусмотрительность.
«Конечно, он предохранялся совсем не из-за заботы обо мне, а чтобы исключить ненужные именно ему последствия, — считала я, — Как он там сказал? „Ставка на девственность — отличный ход“?» Эта его фраза просто кричала о том, что мой… партнер, похоже, относится ко мне, как к циничной особе, жаждущей повысить уровень своей жизни. А через постель добиться этого легче всего. Скорее всего таких у него вагон и маленькая тележка.
«Но я не ставила такой цели! — мысленно возмутилась я, и сама же себе ответила: — Откуда ему знать о моих истинных намерениях, правда? И зачем ему заморачиваться моими экспериментами над собой? Они должны интересовать его меньше всего, — жужжали мысли в моей голове, — Маша утверждает, что в вопросе интима „все мужики мыслят стереотипно“. Ладно. Вопрос с контрацепцией был благополучно разрешен. А как с тестом на триггер? — мысленно усмехнулась я. И не могла не признать: — А ведь и тут тоже всё вполне себе успешно! Хотя… один эксперимент не может являться доказательством „излечения“, так? Он просто подтверждает факт сбоя программы. Чтобы подтвердить гипотезу… Или опровергнуть ее, подобных экспериментов должно быть как минимум два… Да и двух, кажется, будет маловато. Для чистоты „исследования“, — добавила я мысленно. И ужаснулась: — Нет, Катя! Это слишком даже для тебя! А в общем-то почему слишком? — откликнулась самая прагматичная часть моего эго, — Результат эксперимента требует подтверждения — и это факт! Господи, что я несу…»
В дверь постучали. Но не открыли и не вошли.
— В порядке? — послышалось из-за нее.
— Да, — откликнулась я, — Уже выхожу.
— Сменный халат найдешь в шкафу.
— Поняла.
— И фен захвати.
— Ладно… — растерянно откликнулась я и задумалась: «Что это? Забота? — и тут же осекла себя: — Не придумывай! Обычный практический совет. И почему „захвати“, а не „просуши волосы“, например? А… ну да: ему же тоже нужно принять душ. Не будет же он ждать, пока я буду их тут сушить».
Недавняя идея стать ему полезной в поисках папы теперь показалась наивной. Ищет ли он его на самом деле? Может «оно ему на фиг не всра…» не надо, как выразилась бы Марья. А если ищет, то зачем? Непонятно…
«Ладно… Разберемся по ходу пьесы», — решила я и выбралась из ванны. Контрастный душ сделал свое дело: неопределенности меньше не стало, но он взбодрил и прогнал навалившуюся было хандру.
Укутавшись в такой же безразмерный махровый халат, я стянула его на талии поясом и водрузила на голову чалму из полотенца. Заметив фен, подвешенный над тумбочкой на крючке в стене, я захватила его и покинула ванную.
Кирилл Андреевич сидел в своем кресле с ноутом. Медленно водя пальцем по тачпаду, он сосредоточенно вглядывался в экран. Не сразу, но заметив меня, в нерешительности остановившуюся посреди комнаты, он резво захлопнул крышку своего «верного друга» и отложил его на тумбочку. Поднялся и окинул меня придирчивым взглядом. Какое-то время мы молча рассматривали друг друга. Сжимая в руках фен, я бросила взгляд на джинсы, которые он успел натянуть, скользнула им по его голому торсу и зацепилась за бицепс, на котором было что-то изображено.
«Что это? Татуировка?»
Мне стало интересно. Я сделала несколько шагов навстречу к ее обладателю и вгляделась внимательнее.
«Да, она. Небольшая, но какая-то рельефная что ли…»
Я подошла еще ближе и свободной рукой коснулась изображения, даже не догадавшись спросить разрешения. Несмотря на это мне позволили пробежаться подушечками пальцев по огненной гриве льва, коротким ноготком с французским маникюром «обрисовать» контур его лап, выставленных словно в прыжке, и даже подушечкой указательного пальца погладить пасть, игриво приоткрытую в попытке поймать мяч или что-то похожее на него, расположенное у «зверя» над головой. За мной наблюдали молча, стояли неподвижно, возможно, чтобы не спугнуть. Но вскоре мои пальцы обхватили своими и чуть сжали — как-то предостерегающе что ли. Сжали и оторвали от бицепса, видимо, давая понять, что лимит исчерпан. А затем выпустили ладонь из своей и не спеша направились в ванную, потеряв всякий интерес к моей персоне. Обернувшись, я взглянула на спину, скрывающуюся за дверью в ванную, и почему-то вздохнула. Наверное, потому, что так и не смогла налюбоваться картинкой. Она настолько впечатлила меня, что я бы с удовольствием ее сфотографировала. Но просить об этом все равно бы не осмелилась, понимая, что вряд ли мне разрешат…
Просушив волосы феном, я улеглась в постель. Дотянувшись до смарта, «дремавшего» на прикроватной тумбочке, взглянула на дисплей и убедилась, что до приезда Николая Николаевича остаётся чуть меньше двух часов. Значит, было время понежиться в постели, а при хорошем раскладе — даже вздремнуть. Тело сковывало какой-то странной, непривычной ломотой, поэтому идея пусть недолго, но вздремнуть представлялась вполне себе заманчивой. Заманчивой, но невыполнимой, пока Орлов не покинет моего номера: заснуть в присутствии гостя представлялось мне бестактным. Поэтому я лежала, нежась под теплым одеялом и лениво прислушивалась к шуму воды, доносившемуся из ванной комнаты. То, что Кирилл Андреевич прислушался к моей просьбе и предоставил возможность побыть в одиночестве после всего того, что между нами произошло, добавило ему в моих глазах несколько очков в карму и теперь она выглядела вполне себе чистой и пушистой.
Вода за стеной перестала шуметь. Вскоре открылась дверь и на пороге номера показался Кирилл Андреевич. В джинсах и футболке, но черной, непонятно откуда взявшейся. В шкафу ванной комнаты я ее не заметила.
«Может там есть ещё один шкаф? Незаметный на первый взгляд? По примеру двери в ресторан „Империала“, похожей на обычную стену. Хотя нет, не обычную, а вполне себе загадочную: из темного будто графитного стекла, но абсолютно непрозрачного…» — неспешно текли мои мысли, пока я любовалась мельчайшими капельками воды, поблёскивающими в черных, как вороново крыло волосах моего «гостя».
Но вопреки моим ожиданиям вместо того, чтобы покинуть номер, Кирилл Андреевич подошел к кровати и вдруг разлегся на ней по-хозяйски, даже не спросив разрешения. Он вытянулся во весь свой рост, пятками касаясь кромки постели. И, запрокинув согнутую в локте руку под голову, принялся придирчиво рассматривать потолок, как бы выискивая изъяны в его оформлении.