Скрипка Льва

В профессии Питера ключевым является это сходство, и он объяснил, что, если бы кто-либо обратился к нему с просьбой провести экспертизу скрипки Льва, она заключалась бы в сопоставлении годовых вариаций роста колец ели с образцами, накопленными в его базе данных, где хранится информация, полученная при исследованиях примерно 5000 инструментов, которые он сам осматривал, и 150 из которых сделаны Страдивари в Кремоне, а так же информация, которой поделились другие дендрохронологи со всего мира, и региональные справочные хронобазы, любезно опубликованные Международным банком данных по древесным кольцам. Перекрестное сравнение фотографий годичных колец в деке скрипки Льва с изображениями из всех этих коллекций было бы проведено с помощью компьютерного программного обеспечения, специально разработанного для него в Украине. «Я нашел парня в Интернете, - рассказал он мне, - и просто отправил ему статистический алгоритм для сопоставления одной серии колец с другой. Мы работали вместе над программами уже около трех лет, когда я понял, что ему было всего тринадцать лет в момент, когда мы начали наш проект». Возможно, программное обеспечение Питера зародилось как школьный ИТ-проект в Украине, кто знает, но сегодня это основа для столь успешного бизнеса, что после десяти лет работы он известен как один из ведущих дендрохронологов в мире. Когда компьютерная программа обнаруживает очень сильную корреляцию между тестируемым образцом и подобным, уже содержащимся в базе данных, Питер совмещает эти два изображения. Если сходство велико, это говорит о сильном подобии условий роста двух деревьев, но Питер даже в этом случае не спешит с выводами. «Иногда можно выявить неизвестную скрипку, материал которой совпадает с древесиной из мастерской Страдивари, но нужно руководствоваться здравым смыслом, и если она не похожа на инструмент Страдивари, то, вероятно, и не имеет к нему никакого отношения».

Вот именно такая дендрохронология, сочетающая точные науки и здравый смысл, является непререкаемым арбитром, не подверженным влиянию субъектиных мнений, в неопределенном мире торговли инструментами, где стоимость скрипки в существенной степени базируется на предположениях о её возрасте и происхождении. Я все еще испытывала немалые сомнения по поводу того, попросить ли Питера провести экспертизу скрипки Льва, но с каждым днем увеличивался и соблазн подвергнуть гипотезу о ее происхождении из Кремоны строгой научной проверке. Но как отреагирует Грег, если заключение Питера откроет совершенно новую историю его скрипки? Я уже несколько раз слушала, как они играют вместе, и наблюдала при этом, как скрипка приникает к его плечу будто доверчивый ребенок, который усаживается к вам на руки. Скрипка Льва подарила Грегу голос, способный выразить все чувства, что обуревали его, и хотя он больше всего ценил ее именно за этот дар, я чувствовала, что он также любил ее как непризнанного внебрачного ребенка из некой великой аристократической семьи по имени «Кремона». Именно такой образ жил в его сознании, и я не могла даже предположить, что он почувствовал бы, если бы заключение Питера разрушило его. А я сама? Что бы я почувствовала, если бы выяснилось, что скрипка Льва не из Кремоны? Приняв, а затем отвергнув так много вещей из дома моей матери после ее смерти, я уже знала, что истории о происхождении - это то, что я больше всего ценила в предметах, окружающих меня. Привязанность к ним сняла пелену с моих глаз, и я могу объяснить это аналогией с полем, заросшим высокой травой, по которому я прохожу почти каждое утро. В пасмурный день оно ничем не примечательно, но яркое летнее утро делает видимыми блестящие нити паутины между стеблями травы и чертополоха. В течение некоторого времени паутина, сотканная по всему полю, вызывала ассоциации с историями, скрытыми за предметами вокруг нас. Чтобы их увидеть и разгадать, требуется определенный свет, но и после этого мы порой предпочитаем игнорировать то, что видим, как я поступала с рассказами о вещах моей матери. Так много из того, что я утратила, когда она умерла, было для меня невидимым, что и история о скрипке Льва стала казаться мне удивительно дорогой, и я не представляла, что бы я почувствовала, если бы она оказалась ошибочной.

Не могу сказать, о ком я беспокоилась больше, о Греге или о себе, но беспокойство это не отпускало меня, и в конце концов я решила наведаться в Глазго и поговорить с ним. Мы устроились у него на кухне, и за первой кружкой чая он рассказал мне о невзгодах, обрушившихся на них со скрипкой за время, прошедшее с нашей последней встречи - оба получили серьезные травмы. У Грега был поврежден палец, который он прищемил неисправной дверью студии звукозаписи, и был лишен, таким образом, возможности играть в течение пары месяцев. Когда он, поправившись наконец, решился вынуть из шкафа и открыть футляр со скрипкой, то обнаружил, что, не довольствуясь своей обычной уловкой - расклеиваться по швам, скрипка Льва, чтобы выразить свою солидарность, очень своеобразно использовала спокойный период. У неё отклеилась ещё и шейка, так что скрипка в футляре выглядела жалкой и беспомощной, как марионетка с порванными нитями. Он отнес ее известному мастеру в Эдинбурге, старому другу, который раньше часто ремонтировал его предыдущий инструмент, но когда вернулся, чтобы забрать её, то получил обекураживающее предупреждение. «Шейка может продержаться неделю, - сказал его друг, - шесть недель или шесть месяцев, не берусь предсказать. Но когда бы это ни случилось, я уже не смогу помочь тебе, не смогу восстановить эту скрипку, так что стоит подумать о ее замене».

«Заменить её? Я с трудом мог поверить в то, что слышал».

Мастер продолжал объяснять, что, хотя он готов сам найти новый инструмент, Грегу лучше было бы обратиться к Мелвину Голдсмиту, потому что, как он скромно выразился, «он лучше меня».

Грег и скрипка вернулись к работе, и, хотя беспокойство не отпускало его, шейка какое-то время держалась. Но несчастье все-таки случилось, и теперь это выглядело как ужасная, разорванная, покрытая волдырями рана, с которой Грег вернулся к своему другу. Несмотря на своё категоричное предупреждение, мастер, должно быть, уступил и они договорились о встрече на следующей неделе. Однако за день до их свидания друг Грега внезапно скончался в возрасте пятидесяти лет. А что касается скрипки Льва, он ведь предупреждал Грега, что больше не будет над ней работать, и вот предчувствие оправдалось и его больше не было.

Грег начал обращаться к другим мастерам. На этот раз требовался гораздо более серьезный ремонт, и все, с кем он разговаривал, называли такую астрономическую стоимость работы, что он начал верить, что скрипка Льва действительно не подлежит восстановлению. Несчастный и почти потерявший надежду, он обратился к своему другу Мартину Свону, известному музыканту и композитору, ставшему продавцом и реставратором скрипок. А вот Мартин, как оказалось, не разделял столь мрачного прогноза относительно дальнейшей судьбы скрипки Льва и согласился отремонтировать ее за небольшую плату. Это должно было стать поворотным моментом в печальной главе истории скрипки, но судьбе, видно, было угодно, чтобы случилось что-то ещё, потому что вместо того, чтобы сразу принять предложение, Грег оставил скрипку Льва Мартину и пошел домой, чтобы обдумать варианты своих дальнейших действий. Следует ли ему потратить тысячи фунтов на её воскрешение или он должен поручить Мелвину начать поиск нового инструмента? В течение всех прошедших лет Грег наблюдал, как скрипка с новой энергией поет сразу после ремонта, но стоило ей вернуться домой, все неуловимо изменялось. Что, если сейчас её отремонтируют, а он обнаружит, что ему больше не нравится её звучание? Эти мысли мучали Грега, когда я спросила, не возражает ли он, чтобы я отправила фотографии скрипки Льва дендрохронологу для экспертизы. "Почему я должен возражать?" – был ответ. Все оказалось так просто. На мой взгляд, история, которую я воссоздавала, всегда была похожа на сверток, завернутый в множество слоев бумаги, и, пока музыка скрипки Льва продолжала звучать, она все ещё была в движении, все еще развивалась от события к событию, как бесконечная детская игра в передачу пакета. Но теперь два события случились почти одновременно, и музыка остановилась.