Страница 20 из 99
В книгах над бессознательной героиней обычно пытались надругаться злодеи. Коварные. А тут и не героиня, и на коварную злодейку Тори не похожа.
– От него пахнет как от тебя. – Голос Тори сделался низким и урчащим. – И как от того… Проклятье, не представляла даже, что от человека может настолько вкусно пахнуть!
– Тори!
Глаза ее блеснули… алым?
Тьмой?
В романе точно бы написали про зловещие отсветы пламени, но Эва слишком устала. А дурацкая фраза сама собой в голове появилась. Может, самой роман написать?
– Я… чувствую это. – Рука сестры легла на грудь мужчины и вдавила ее в постель. – Эва, я… это… я смогу… я вижу!
– Я вижу, что тебе точно не следовало сюда приходить.
– А ты видишь?
– Что?
Эва вздохнула и с жалостью поглядела на лежащего. Мало того, что ранен, так еще и Тори со своими выходками. Но может, если он без сознания, то ему не очень больно? Эва на это надеялась.
– Вот…
Она не будет смотреть на обнаженную мужскую грудь! Она же в обморок должна грохнуться! От стыдливости. Но похоже, что со стыдливостью у Эвы явный недобор.
– След, здесь… – А у Тори уж точно ни стыдливости, ни сомнений. Ее палец скользнул по коже. – И из него сочится.
– Нет тут никакого следа!
Эва нахмурилась и… решилась потрогать. Кожа была теплой и немного влажной. Боги, если кто узнает, то остатки ее репутации… в общем, ее даже в старые девы не примут.
– Есть! – упрямо повторила Тори.
– Но я не вижу!
– Это и интересно, но… вот это темное… – Она осторожно подняла пальцы, зачарованно глядя на них. – Оно мое. Я его заберу.
– Тори…
– Не мешай. – Сстра дернула головой и оскалилась. – С-слышишь?
– Слышу. – Эва поднялась с кровати. К счастью, боль прошла, а слабость пусть и осталась, но не такая, чтобы вовсе невозможно было пошевелиться. – Ты только не убей его, ладно?
Надо уходить.
Позвать отца. Или лучше Берта. Берт поймет, в чем дело. И что не так с Тори. А с ней определенно что-то не так.
Она склонилась над лежащим. И ее растопыренные пальцы застыли над его грудью. Почудилось, что воздух под ними сгустился, а в нем прорезались тончайшие нити.
Нити.
Нет, показалось.
А вот лицо Тори вдруг стало чужим. Хищным. Оно пугало. И Эва, закусив губу, решительно подобрала подол своей рубашки.
Она выберется из подвала.
И…
С Бертом она столкнулась на лестнице. А еще с отцом, который поглядел так, что захотелось под землю провалиться. Хотя они и без того под землей. Интересно, есть ли что-то ниже подземелий?
А если есть, то…
– Я… – Она поняла, что голос звучит сипло. – Папа, мы не специально. Просто… Тори надо было.
Отец тяжко вздохнул.
А Берт поинтересовался:
– Зачем?
– Не знаю. Но мы видели! Все видели! Тот дом. И людей. Там был один, который… Тори сказала, что от него пахнет хорошо, но как по мне, так воняло просто невыносимо! И дом со мной согласился. Ему этот человек не нравился категорически. Но… – Она запнулась. – А еще он сделал девушку неживой! Ту, которая пришла с тем мужчиной, которого Тори…
Она замолчала.
– Ясно. – Берт тоже вздохнул. – Что ничего не ясно. Но потом расскажешь подробнее.
Эва с облегчением кивнула.
И подумала, что теперь ее точно запрут. И скорее всего, не в университете.
– Так что там с Тори? – уточнил Берт и подал ей свой халат, оставшись в длинной ночной рубашке.
Эва поняла, что замерзла, оказывается. И даже не замечала, насколько сильно. Халат был большим и теплым.
– Она…там… Она говорит, что у него рана и из нее кровь сочится. Но раны нет! Я сама… – Эва вовремя осеклась. Не стоит им знать, что она не только смотрела, но и трогала… это. – А Тори руку подняла. И растопырила. И под ней воздух… ну совсем жуть!
Тори не сидела.
Тори лежала. Одной рукой обнимая раненого, вторую сунув под щеку. И спала. Причем так сладко, что Эва даже позавидовала. На мгновенье. А потом испугалась.
И не только она.
Эва почувствовала, как напряглась рука брата, который поддерживал ее. И дыхание отца сбилось.
И…
– Тори, – тихонько позвала она. И ресницы сестры дрогнули. Губы растянулись в улыбке, слегка безумной, а потом Тори открыла глаза.
Черные-черные.
Как сама тьма. И вновь Эва в обморок не упала. Лишь подумала, что в романе описать эту бесконечную угольную черноту будет безумно сложно.
Или как там обычно пишут?
«Адская бездна».
Но вот Тори моргнула. И глаза ее стали прежними. Почти. Разве что темными слишком. И выразительными. И… опять Эва не о том.
– Я… – Тори всегда умела притворяться. И теперь сыграла растерянность вкупе с беспомощностью. – Где я?
– Знаешь, – отец снял халат и протянул ей, – вот только врать не надо, дорогая.
А потом снова вздохнул, тяжелее прежнего:
– Кажется, в нашей семье все-таки объявилась ведьма.
И перевел взгляд на Эву, будто это она виновата.
– Матери только не говори, – сказал тяжко. – Пожалуйста.
Дверь Эдди открыл почему-то Бертрам Орвуд.
– Живой, – выдохнул он с немалым облегчением.
– А…
– Тоже жива. Живы. Обе.
Наверное, можно было откланяться и уйти, но Орвуд махнул головой внутрь. И Эдди решил, что это вполне можно счесть приглашением.
Мальчишка-сиу тенью проскользнул следом.
На улице светало, но в гостиной горели газовые рожки, и потому казалось, что за окнами еще темно. Сквозь эту темноту прорисовывались тени ветвей.
Ветви шевелились от ветра и скреблись о стекло.
– Доброго… – Эдди замешкался. Утра? Ночи? И доброго ли. – Доброго времени суток. Если мое присутствие неуместно, то…
– Скорее наоборот. – Старший из Орвудов указал на кресло. – Ситуация весьма неоднозначная. А вы показали себя как человек, мнению которого можно доверять. Что вы знаете о ведьмах?
– Темных? – уточнил Эдди.
– А бывают светлые? – встряла сестрица Эваноры.
Взбудораженная.
Растрепанная.
В мятом домашнем платье, поверх которого наброшена шаль. Бледные руки мнут края этой шали.
Бледные пальцы с синеватыми ногтями.
Бледное лицо.
И черные глаза.
– В мире много чего бывает, но обычно светлых называют иначе.
– Как же? – Она вздернула подбородок.
– Виктория, – поморщился Орвуд-старший. – Будь добра, веди себя прилично.
– А разве ведьмы ведут себя прилично?
– Не знаю про ведьм, но ты моя дочь. Поэтому окажи любезность, – произнес он с нажимом.
Эванора, в отличие от сестры, почти потерялась в кресле. Она сидела очень прямо и очень тихо. Только, пожалуй, теперь и слепой не спутал бы ее и сестру.
– По-разному, – примиряюще сказал Эдди. – Целительницами. Прорицательницами.
– Магичками?
– Это не совсем то… это Дар. Милисента одаренная, но не ведьма.
– Почему так?
– И ведьмы, и маги берут Силу мира, но маги каким-то образом претворяют ее в магию. В огненные шары, к примеру. – Больше ничего в голову не приходило. – А вот ведьмы эту Силу в мир возвращают, получая за то возможность его менять.
– А разве огненные шары его не меняют?
– Меняют, – признал Эдди. – Но не так. Тут дело вот в чем.
Он постучал себя по голове и затем – по груди.
– Не только эти ваши ученые разбираются… знавал я одну старуху. Она жеребят заговаривала. Совсем махоньких. Омывала ключевой водой. Шептала чегой-то, отчего из тех жеребят такие кони росли, загляденье. Но вот Дара в ней ни на грош. Ведьмы чуют мир. И Силу в нем. Аккурат как кошки – кошачью траву. Где Силы больше, там они больше могут, а где меньше – там меньше. А уж насколько больше или меньше, то от мира зависит. Но Силу в себе они не удержат. Маги же, наоборот, больше нужного не возьмут, но и отдать не сумеют.
– Это несколько ненаучно, – заметил Бертрам, разливая по стаканам темный настой.
– Я дикарь, – отмахнулся Эдди. – Какая уж тут наука. Чего слышал, того и говорю. Маг если вычерпается до дна, то и там, где Силы мало, восстановиться сумеет. Тяжко, медленно, но сумеет. А вот ведьма – если Силы нету, то и она, почитай, не ведьма.