Страница 39 из 253
– Право же, каждое слово барышни Линь острее ножа! – сдерживая раздражение, шутливым тоном произнесла мамка Ли.
Бао-чай не могла выдержать, со смехом ущипнула Дай-юй за щеку и сказала:
– Совершенно верно! Эта Чернобровая как только откроет рот, приходится злиться или покатываться со смеху!
– Не бойся, мой мальчик! – утешала Бао-юя тетушка Сюэ. – Раз уж ты пришел сюда, я угощу тебя как следует, не принимай близко к сердцу всякие мелочи и не обижай меня! Кушай спокойно, ведь я здесь! Хорошенько поужинай, а если опьянеешь, останешься спать у нас. – Затем коротко приказала служанкам: – Подогрейте еще немного вина, – и вновь обратилась к Бао-юю: – Мы с тобой выпьем по два кубка, а потом ужинать.
После этих слов Бао-юй немного оживился. Тогда мамка Ли сказала служанкам:
– Хорошенько присматривайте за ним. Я пойду домой переоденусь и тотчас вернусь.
Обратившись затем к тетушке Сюэ, она унылым голосом добавила:
– Госпожа, только не давайте ему пить лишнего…
С этими словами она ушла.
Правда, осталось несколько служанок, но для них все было безразлично, и когда мамка Ли удалилась, они тоже не замедлили улизнуть кто куда. Оставшиеся две девочки-служанки изо всех сил старались угодить Бао-юю.
Хорошо, что тетушка Сюэ не разрешала ему много пить. Как только Бао-юй выпил несколько кубков, она приказала убрать вино со стола и подать ужин. Сделав над собой усилие, Бао-юй съел немного супа из курицы и маринованных ростков бамбука и запил все это отваром из отборного осеннего риса. Бао-юй и Дай-юй после ужина выпили по нескольку чашечек чаю. Только тогда тетушка Сюэ успокоилась.
Сюэ-янь и остальные служанки уже успели поесть и ожидали их.
– Ты идешь? – спросила Дай-юй у Бао-юя.
Бао-юй прищурился и искоса поглядел на нее.
– Что ж, если ты собираешься уходить, я с тобой.
– Тогда пошли, на сегодня, пожалуй, хватит, – решительно заявила Дай-юй и встала.
Оба стали прощаться. Девочка-служанка подала Бао-юю широкополую шляпу от снега. Бао-юй наклонил голову и велел ей надеть. Служанка встряхнула эту красную войлочную шляпу и, повинуясь приказанию, нахлобучила ее на голову Бао-юя.
– Постой, постой! – удержал ее Бао-юй. – Дура! Немного полегче! Неужто ты не видела, как другие это делают? Дай-ка я сам!
– Иди сюда, я тебе надену! – позвала Дай-юй, стоявшая на краю кана.
Бао-юй подошел к ней. Осторожно придерживая маленькую шапочку для волос на его голове, Дай-юй надвинула шляпу настолько, чтобы не закрыть повязку на его лбу, затем вытащила булавку и красные бархатные кисти, чтобы их можно было видеть из-под шляпы. Затем она осмотрела Бао-юя и сказала:
– Готово, можешь надевать плащ!
Бао-юй поспешно набросил плащ.
– Твои няни еще не вернулись, – заметила тетушка Сюэ, – подождал бы немного.
– Это я должен ждать! – возмутился Бао-юй. – Со мной есть служанки, и ладно.
Но тетушка Сюэ велела двум девушкам проводить его и Дай-юй.
Извинившись перед тетушкой Сюэ за беспокойство, Бао-юй и Дай-юй вместе направились в дом, где жила матушка Цзя. Матушка Цзя еще не ужинала и была очень довольна, когда узнала, что они вернулись от тетушки Сюэ. Увидев, что Бао-юй пил вино, она велела ему идти в свою комнату и лечь отдохнуть, не разрешив больше выходить, а служанкам приказала хорошенько присматривать за ним. Потом вдруг она вспомнила о людях, которые сопровождали Бао-юя, и спросила:
– Что это не видно мамки Ли?
Бао-юй и Дай-юй не посмели признаться, что она ушла домой, и только ответили:
– Она пришла с нами, но неожиданно вспомнила о каких-то делах и ушла.
Бао-юй, покачиваясь на ногах, повернул голову и сказал:
– Она устроилась, пожалуй, лучше, чем вы, бабушка! К чему о ней спрашивать? Не будь ее, я бы по крайней мере дня на два дольше прожил!
Бао-юй круто повернулся и ушел к себе в спальню. Здесь ему в глаза бросились тушь и кисти, лежавшие на столике.
– Нечего сказать, – начала упрекать его Цин-вэнь. – Велел мне растирать тушь, с утра воодушевился, написал три иероглифа, потом все бросил и ушел, обманул меня и заставил прождать целый день! Ну-ка садись и пиши, пока не испишешь всю тушь!
Только теперь Бао-юй вспомнил, что произошло утром, и засмеялся:
– Где же эти три иероглифа, которые я написал?
– Да он совсем пьян! – ахнула Цин-вэнь. – Ведь уходя во дворец Нинго, ты сам велел мне наклеить их над воротами. Я побоялась, что другие могут сделать это плохо, и сама вынуждена была взбираться на высокую лестницу и наклеивать. Еще и сейчас руки у меня от мороза как одеревенелые!
– А мне и в голову не пришло, что у тебя замерзли руки, – улыбнулся Бао-юй. – Иди сюда, я их погрею.
Он взял Цин-вэнь за руки, и они вместе стали смотреть на три иероглифа, приклеенные над входом.
Вскоре пришла Дай-юй.
– Милая сестрица, – обратился к ней Бао-юй, – посмотри на эти иероглифы и скажи прямо – какой из них написан лучше?
Дай-юй подняла голову, прочла «терраса Красной руты» и с улыбкой сказала:
– Все как один хороши! Неужели это ты так красиво написал? Напиши завтра и для меня.
– Опять ты смеешься надо мной! – упрекнул ее Бао-юй. Затем он спросил: – Где сестра Си-жэнь?
Цин-вэнь что-то буркнула в ответ и кивнула головой в сторону кана. Бао-юй повернул голову и увидел Си-жэнь, спавшую одетой на кане.
– Вот это ловко! Так рано уснула! – засмеялся он и, вновь обернувшись к Цин-вэнь, проговорил: – Сегодня я завтракал во дворце Нинго, и там были пирожки из соевого теста. Я вспомнил, что ты их очень любишь, и попросил жену господина Цзя Чжэня, чтобы она прислала сюда тарелочку, а я, мол, вечером их съем. Ты не видела, где они?
– Лучше не вспоминай об этом! – прервала его Цин-вэнь. – Как только пирожки принесли, я сразу поняла, что это для меня. Но, как назло, я была сыта, и мне не хотелось есть. Поэтому я поставила их вон там. Потом пришла мамка Ли, увидела и говорит: «Бао-юй, наверное, есть не будет. Дай я лучше отнесу их своему внуку». Так и велела отнести к себе домой.
Пока происходил этот разговор, Цянь-сюэ подала чай.
– Сестрица Линь, выпей чаю, – предложил Бао-юй.
Все расхохотались:
– Ты угощаешь барышню Линь Дай-юй, а она давно ушла!
Бао-юй отпил полчашки и неожиданно вспомнил о том чае, который пил утром.
– Ты утром заварила чашку чая «кленовая роса», – сказал он, обращаясь к Цянь-сюэ. – Я еще говорил, что этот чай дает настоящий цвет после трех-четырех заварок. Зачем ты подала мне вновь заваренный?
– Тот чай я оставила, но пришла няня Ли и выпила, – ответила Цянь-сюэ.
Бао-юй с яростью швырнул на пол чашку, которую держал в руках; раздался звон, чашка разлетелась вдребезги, и чаем забрызгало юбку Цянь-сюэ.
– Она такая же госпожа, как ты! – вскочив с места, обрушился он на Цянь-сюэ. – Что вы ее все так уважаете? Младенцем я всего-навсего несколько дней пил ее молоко, а сейчас она так зазналась, что ставит себя чуть ли не выше моих предков! Вон ее, вон, всем от этого только легче станет!
И он заявил, что немедленно пойдет и доложит обо всем матушке Цзя.
Си-жэнь, которая только притворялась спящей, чтобы подразнить Бао-юя, слыша, что он завел разговор об иероглифах и спросил о пирожках, решила, что пока можно не вставать; но когда он разбушевался и швырнул чашку, она поспешно вскочила на ноги, чтобы унять его. Однако в это мгновение прибежала служанка от матушки Цзя и спросила:
– Что случилось?
– Я только что наливала чай, поскользнулась и разбила чашку, – ответила Си-жэнь.
Вслед за тем она принялась уговаривать Бао-юя:
– Если уж ты хочешь ее выгнать, пусть будет по-твоему. Мы тоже хотим уйти, так воспользуйся случаем и заодно выгони нас всех. Тогда тебе не придется сокрушаться, что у тебя нет хороших служанок!
При этих словах Бао-юй умолк. Си-жэнь и другие служанки помогли ему забраться на кан и раздеться. Никто не мог понять, что говорил Бао-юй дальше; язык у него заплетался, глаза еще больше помутнели, поэтому его поспешили уложить спать. Си-жэнь сняла с шеи Бао-юя «драгоценную яшму, в которую вселилась душа», завернула ее в шелковый платочек и сунула под матрац, опасаясь, как бы утром, когда он снова наденет ее, она не была холодной.