Страница 244 из 253
– Если бы рвал цветы и ломал ветки кто-то другой, действительно было бы нехорошо, но мне это разрешается, – возразила Ин-эр. – После того как землю разделили и отдали на откуп, было сказано, что все необходимое барышням будет доставляться им домой. Каждая женщина должна присылать то, чем она ведает, будь то цветы, травы или что-нибудь иное. И только наша барышня заявила: «Мне можете ничего не присылать; когда понадобится, я скажу». Но после этого она так ничего и не просила. Если я сорвала немного цветов и наломала прутьев, твоей матери неудобно будет выразить свое недовольство.
Не успела она договорить последнюю фразу, как заметила, что к ним, опираясь на палку, приближается тетка Чунь-янь. Ин-эр и Чунь-янь вскочили и предложили женщине сесть. При виде наломанных ивовых веток и целого букета свежих цветов, которые сорвала Оу-гуань, женщина возмутилась, но, поглядев на корзиночку, которую плела Ин-эр, она не решилась сделать замечание и только сказала Чунь-янь:
– Когда я посылаю тебя присматривать за садом, ты развлекаешься. А когда тебя зовет кто-нибудь из господ, ты говоришь, что я велела тебе присматривать за садом. Значит, ты прячешься за моей спиной, как за ширмой, а сама бездельничаешь!
– Ты заставляешь меня работать на себя и в то же время боишься этого, а я еще виновата! – ответила Чунь-янь. – Неужто мне разорваться на части?
– Тетушка, не верьте ей, – вмешалась в разговор Ин-эр. – Это она сама нарвала цветов и наломала веток и пристала ко мне, чтобы я сплела ей корзиночку. Я ее прогоняла, а она не уходит.
– Пожалуйста, не шути! – воскликнула Чунь-янь. – Для тебя это шутка, а она, старая, может принять твои слова за правду.
И действительно, старуха оказалась на редкость тупым и ограниченным существом, на старости лет совершенно выжившим из ума. Все ее интересы сводились лишь к тому, как бы нажиться, и чувства были чужды ей. У нее и без того болела душа, когда она смотрела на сорванные цветы и сломанные ветки, но присутствие Ин-эр ее стесняло. Слова Ин-эр будто подстегнули ее, она решила воспользоваться тем, что она старшая, палка ее поднялась и несколько раз с силой опустилась на спину Чунь-янь.
– Паршивка! – выругалась старуха. – Я тебе дело говорю, а ты огрызаешься! Ты и свою мать довела до того, что она готова разорвать тебя на куски! Трещишь тут, словно трещотка!
– Сестра Ин-эр пошутила, а ты меня сразу бить! – сквозь слезы крикнула Чунь-янь, которой было больно и стыдно. – Почему это моя мама меня ненавидит? Чем я ее довела? Что, я плохо подогревала воду для мытья головы? Чем я провинилась?
Ин-эр хотела пошутить, она и не ожидала, что ее слова так подействуют на старуху.
– Тетушка, я пошутила, – торопливо сказала она, беря старуху за руку. – Зачем ты бьешь ее? Разве этим ты не позоришь меня?
– Барышня, вы в наши дела не вмешивайтесь! – оборвала ее старуха. – Неужели я не могу как следует поучить свою девчонку только потому, что здесь находитесь вы?!
Ничего более глупого сказать было невозможно. Ин-эр покраснела, отдернула руку и злобно усмехнулась.
– Неужто ты так занята, что не найдешь другого времени поучать ее? Или ты специально ждала, чтобы я над ней пошутила?.. Что ж, продолжай учить ее! Я погляжу!
Ин-эр села и снова принялась плести корзиночку. Но тут раздался голос матери Чунь-янь:
– Ах, дрянная девчонка! Ты что здесь делаешь? Почему не натаскала воды?
– Ты только погляди! – обращаясь к ней, подхватила тетка. – Твоя дочка совсем меня не слушается и даже вздумала перечить.
– Как? – возмутилась мать Чунь-янь, с грозным видом приближаясь к дочери. – Когда девчонки не признают своих матерей, это еще полбеды, но как ты смеешь перечить родной тетке?
Ин-эр снова пришлось вмешаться, и она принялась рассказывать, что здесь произошло. Но как тетка могла терпеть, чтобы говорил кто-нибудь, кроме нее? Она схватила лежавшие на камне цветы и ивовые прутики и, едва не тыча ими в лицо матери Чунь-янь, кричала:
– Ты посмотри, что это! Твоя дочка уже совсем взрослая, а в детские игры играет! Она вместе с другими вздумала оскорблять меня; что мне остается делать?!
Мать Чунь-янь все еще не могла успокоиться после своего столкновения с Фан-гуань, и слова тетки только подлили масла в огонь. Ее возмутило, что дочь пытается ей возражать, и она закатила девочке звонкую пощечину.
– Потаскушка! – выругалась она. – Ты что, какая-нибудь актриса? Или берешь пример с той паршивой девчонки? Ну как же вас после этого не учить? Пусть мне не разрешают учить приемную дочь, но неужели я не имею права наказывать родную? Мне не позволяют даже ходить в те места, куда ходите вы, дряни этакие! Вот и прислуживай там, нечего убегать и грубить мне!
Она схватила ивовые прутья и ткнула ими в лицо дочери:
– Что это? Что ты из этих прутьев плетешь?
– Это я плету, и нечего, «указывая на тутовое дерево, ругать акацию»! – вмешалась Ин-эр.
Женщина давно завидовала Си-жэнь, Цин-вэнь и другим старшим служанкам из комнат барышень, ибо знала, что, несмотря на молодость, они пользуются уважением господ и имеют больше прав, чем она, старуха. Поэтому она их побаивалась, всегда уступала, но в душе ненавидела их лютой ненавистью и постоянно старалась сорвать свою злость на ком только могла. Присутствие Оу-гуань, которую она считала смертельным врагом своей старшей сестры, еще больше разозлило ее.
Громко рыдая, Чунь-янь бросилась бежать по направлению ко «двору Наслаждения розами». Опасаясь, что там могут узнать о причине ее плача, что еще больше рассердит Цин-вэнь, старуха бросилась следом за дочерью с криком:
– Чунь-янь, вернись! Послушай, я хочу тебе кое-что сказать!
Однако Чунь-янь, не останавливаясь, продолжала бежать. Мать бросилась за ней, догнала и хотела схватить за руку, но Чунь-янь отскочила и стремглав понеслась прочь. Мать погналась за ней, поскользнулась на влажном мху и растянулась во весь рост, вызвав взрыв смеха Ин-эр и других служанок.
Наконец разозленная Ин-эр бросила в речку цветы и прутья и ушла домой. Тетка Чунь-янь еще долго стояла на берегу и, глядя на уплывавшие цветы, поминала Будду, горестно вздыхала и ругалась:
– Негодница! Столько цветов испортила! Чтоб тебя гром поразил!..
Затем она сама нарвала цветов и отправилась разносить их барышням.
Между тем Чунь-янь вбежала во «двор Наслаждения розами» и столкнулась с Си-жэнь, которая направлялась к Дай-юй узнать о ее здоровье.
– Барышня, спасите меня! – закричала она, обнимая Си-жэнь. – Мать хочет меня убить!
В это время подбежала мать Чунь-янь, и рассерженная Си-жэнь обрушилась на нее:
– За каких-то три дня ты успела побить и приемную, и родную дочь! И еще смеешь хвастаться, что хорошая мать и у тебя много дочерей? Или ты не знаешь законов?
Женщина считала Си-жэнь доброй, так как недавно приехала сюда и ни разу не слышала, чтобы она бранилась или ругалась, и поэтому сказала:
– Ах, барышня, вы ничего не знаете, не вмешивайтесь в наши дела! Вы уже и так успели всех распустить!
Она схватила Чунь-янь и снова хотела ее поколотить. Разгневанная Си-жэнь повернулась и ушла в дом.
В это время Шэ-юэ под деревом развешивала для просушки полотенца. Услышав шум, она крикнула Си-жэнь:
– Не надо вмешиваться, сестра, посмотрим, что будет!
Она незаметно сделала знак Чунь-янь. Та поняла, что она имеет в виду, и бросилась в комнаты Бао-юя.
– Ничего подобного у нас не бывало! – засмеялись служанки. – Что происходит!
– Ты бы лучше укротила свой гнев, – посоветовала женщине Шэ-юэ. – Неужели ты не сделаешь этого из уважения к находящимся здесь?
В это время на пороге появился Бао-юй. Он вел Чунь-янь за руку и утешал ее:
– Ничего не бойся, я здесь!
Чунь-янь сквозь слезы рассказывала ему, что произошло, когда она была с Ин-эр.
Разгневанный Бао-юй напустился на женщину:
– Мало того что ты здесь скандал учинила, ты и своих родных обижаешь!
Шэ-юэ тоже сказала старухе и всем, кто здесь находился: