Страница 17 из 247
Оказалось, что Фан-гуань проиграла Цин-вэнь, но свой проигрыш не хотела отдавать и выбежала из комнаты. Цин-вэнь погналась за ней, и семечки, которые у нее были за пазухой, рассыпались по полу.
– А я-то боялся, что вам скучно в мое отсутствие и вы после обеда сразу уляжетесь спать! – воскликнул Бао-юй. – Вот и хорошо, что вы нашли себе развлечение!
Не видя среди играющих Си-жэнь, он удивленно спросил:
– Где же ваша сестра Си-жэнь?
– Си-жэнь? – переспросила Цин-вэнь. – Она решила стать святой и сидит во внутренней комнате, обратившись лицом к стене. Мы давно не входили к ней и не знаем, что она делает, но по крайней мере оттуда не слышно ни звука. Поглядите – может, она уже прозрела!
Бао-юй громко рассмеялся и направился во внутреннюю комнату. Си-жэнь действительно сидела на кровати около окна и, держа в руках пепельного цвета шнур, завязывала на нем узелки. При появлении Бао-юя она торопливо встала и сказала:
– Что там на меня клевещет негодница Цин-вэнь? Мне уже давно нужно было закончить этот чехол, и поэтому я решила их обмануть. «Идите играйте, – сказала я им. – Пока второго господина нет, я хочу немного отдохнуть». А она наплела на меня, будто я занялась созерцанием, хочу «прозреть» и тому подобное. Ох, вырву я ей язык!
Бао-юй, улыбаясь, присел возле Си-жэнь и стал следить за тем, как она завязывает узелки.
– Дни сейчас длинные, еще успеешь закончить. Поиграла бы немного с ними или прилегла отдохнуть, – сказал он. – А если хочешь, можешь пойти к сестрице Линь Дай-юй. Зачем ты трудишься в такую жару?
– Этот черный чехол предназначался для того, чтобы ты его летом иногда брал с собой, если бы пришлось пойти на похороны к знакомым или дальним родственникам, поэтому другого тебе и не нужно было делать, – ответила Си-жэнь. – Сейчас же, поскольку печальное событие произошло во дворце Нинго, тебе чехол нужен каждый день, и я решила поскорее сделать новый. Как только я закончу вязать узелки, ты его возьмешь! Может быть, ты не обращаешь внимания на такие мелочи, но если твоя бабушка заметит, опять она скажет, что мы отлыниваем от работы и не следим за твоими вещами.
– Спасибо, что ты об этом вспомнила, – поблагодарил ее Бао-юй. – Но только не нужно слишком торопиться, при такой жаре ты можешь переутомиться, и с тобой случится удар.
В это время Фан-гуань принесла чашку охлажденного чая. Бао-юй, обладавший слабым здоровьем, даже в самые жаркие дни не пользовался льдом. Для него набирали воду из колодца, наливали ее в таз, а туда ставили чайник. Воду часто меняли, чтобы чай поскорее остывал. Бао-юй выпил полчашки чая из рук Фан-гуань и, улыбаясь, сказал Си-жэнь:
– Идя сюда, я предупредил Бэй-мина, чтобы он немедленно сообщил мне, если к старшему брату Цзя Чжэню приедут какие-нибудь знатные гости. Если же ничего особенного во дворце Нинго не случится, я сегодня больше туда не пойду!
С этими словами он встал и направился к выходу, бросив на ходу Би-хэнь:
– Если я понадоблюсь, ищите меня у барышни Линь Дай-юй.
Затем он зашагал прямо в направлении «павильона реки Сяосян». Достигнув «моста Струящихся ароматов», он встретил Сюэ-янь в сопровождении нескольких пожилых женщин, которые несли корзинки, наполненные фруктами, тыквами, водяными орехами и корнями лотоса.
– Зачем все это вам? – спросил у Сюэ-янь удивленный Бао-юй. – Ведь твоя барышня никогда такого не ела! Может быть, вы собираетесь пригласить к себе сестер и тетушек?
– Я вам сейчас объясню, – сказала Сюэ-янь, – только не говорите моей барышне!
Бао-юй кивнул. Тогда Сюэ-янь приказала женщинам:
– Отнесите эти тыквы сестре Цзы-цзюань! Если она станет спрашивать обо мне, скажите, что я занята, но скоро приду.
Старухи поддакнули и удалились. Тогда Сюэ-янь рассказала:
– В последние дни наша барышня чувствует себя несколько лучше. Сегодня после завтрака к ней приходила третья барышня Тань-чунь и пригласила ее вместе пойти навестить вторую госпожу Фын-цзе, но наша барышня не захотела. Потом, не знаю, что она вдруг вспомнила, но только громко заплакала, схватила кисть и стала что-то писать – может быть, стихи. Окончив писать, она приказала мне пойти за тыквами. Когда я выходила, я слышала, как она приказывала Цзы-цзюань собрать все безделушки со столика для циня, который стоит в ее комнате, и вынести столик в переднюю. После этого она велела поставить на тот столик треножник с изображениями дракона и ждать, пока я принесу тыкву. Если она собралась приглашать гостей, то незачем было ставить треножник. Воскуривать благовония не в ее вкусе, в ее комнате никогда не было ничего благовонного, кроме свежих фруктов и цветов, да и платья она никогда не обрызгивает благовониями. Если она изредка и пользуется курильницей, то лишь в своей спальне. Я подумала – неужели старухи так провоняли комнату, что она решилась нарушить обычай и воскуривать благовония здесь? Так и не поняла, что она затевает. Напрасно вы, второй господин, идете к ней в такой момент.
Выслушав ее, Бао-юй опустил голову и подумал:
«Если Сюэ-янь говорит правду, здесь кроется какая-то тайна. Если бы Дай-юй вздумала просто посидеть с сестрами, незачем было расставлять всю эту утварь. Может быть, она собирается устроить жертвоприношения отцу или матери? Но для этого время уже прошло! В такие дни бабушка сама приказывает готовить мясные и рыбные блюда и отсылать их сестрице Линь Дай-юй для устройства жертвоприношений родителям. Скорее всего, сестрица Линь Дай-юй расстроилась потому, что сейчас седьмой месяц, сезон овощей и фруктов, и в каждой семье совершают обряд осеннего посещения могил. Видимо поэтому, она, прочитав „Записки об этикете“, решила устроить жертвоприношения у себя дома. Ведь там сказано: „Должно весной и осенью подносить им пищу в соответствии с сезоном…“ Если я приду в такой момент утешать ее, она, пожалуй, рассердится и еще сильнее затоскует! Но если я не приду, ей будет больно, что некому утешить ее в минуты горя… И то и другое может обострить болезнь!.. Лучше сначала навестить Фын-цзе и посидеть у нее немного, а потом уже зайти к сестрице Линь Дай-юй. Если она и тогда будет убиваться, я придумаю, как ее успокоить; может быть, удастся отвлечь ее от печальных мыслей, и ее состояние улучшится».
Бао-юй попрощался с Сюэ-янь, вышел из ворот сада и отправился к Фын-цзе. В это время экономки и служанки окончили докладывать ей о хозяйственных делах и расходились. Фын-цзе стояла, опершись о дверной косяк, и разговаривала с Пин-эр. Увидев Бао-юя, она улыбнулась.
– Это ты? А я только что сказала жене Линь Чжи-сяо, чтобы она послала за тобой. Не мешало бы тебе отдохнуть. Ведь сегодня во дворце Нинго больше нечего делать. Ведь народу там много и без тебя, как ты можешь терпеть такую духоту? Я и не ожидала, что ты придешь так кстати!
– Спасибо тебе, сестра, что ты беспокоишься обо мне, – поблагодарил ее Бао-юй. – Сегодня во дворце Нинго нет ничего важного; я вспомнил, что в последнее время ты туда не приходишь, и, не зная, как ты себя чувствуешь, решил тебя навестить.
– Чувствую я себя так же, как и прежде, – отвечала Фын-цзе, – три дня здорова, два дня больна. Старой госпожи и госпожи нет дома, а все эти тетки недовольны своей участью! Каждый день они дерутся или ругаются, а несколько раз были даже случаи воровства, пьянства и игры на деньги! Третья барышня Тань-чунь хотя и помогает мне в делах, но очень молода и кое о чем ей не следует рассказывать вовсе! Вот мне и приходится через силу заниматься делами. И вообще нет ни минуты покоя! О том, чтобы выздороветь, и речи быть не может – тут бы хоть не заболеть сильнее!
– Ты должна беречь свое здоровье, сестра, – возразил Бао-юй. – Меньше беспокойся – и все будет в порядке.
Он поболтал с Фын-цзе о пустяках, затем попрощался и снова отправился в сад. Когда он входил в ворота «павильона реки Сяосян», то заметил остатки дыма от курильницы и почувствовал слабый запах сладкого жертвенного вина. Цзы-цзюань стояла возле дверей и наблюдала, как девочки-служанки убирают жертвенную утварь и переносят ее в комнату.