Дьявол в музыке (ЛП)

По залу прокатился призыв к тишине, когда тенор начал петь «Томиться по милой». Театр сумел заполучить на эту роль великого Рубини. Он стоял, откинув назад бычью голову и сложив руки на сердце, что, видимо, считал актёрской игрой. Но его голос был приятен и гибок, а диапазон – поразителен. Он прекрасно исполнил все фиоритуры, трели и иные украшения, что изобретают певцы. Джулиан решил, что их даже в избытке. Он поймал себя на том, что мысленно вырезает одни и переставляет другие.

Когда ария закончилась, зазвучали аплодисменты, крики, топот и удары тростей о пол. Мысли Джулиана вернулись к Орфео, которого Лодовико собирался представить в этом театре, быть может – в той же роли. Теперь он никогда не узнает, какого это – стать предметом обожания миланской публики… или её насмешек, если все усилия тенора пропадут даром.

Когда исполняли следующий дуэт, Джулиан заметил, что его соседи глазеют и показывают пальцами на ложи слева. Его глаза уже привыкли к полумраку, и он мог разглядеть в них людей – на передних местах сидели дамы или джентльмен и дама, а позади двигались неясные фигуры. На одной ложе на модном втором ярусе были задёрнуты портьеры, скрывая её владельцев от зрителей.

- Простите меня, синьор, синьора, - Джулиан по-милански обратился к средних лет паре, сидевшей рядом с ним. – Чья это ложа?

Пара обменялась взглядами. Кажется, это были процветающие торговцы, привычно ко всем дружелюбные, хотя и не спешившие сближаться с иностранцем, который, судя по одежде и манерам, принадлежал к знати. Наконец мужчина ответил с отстранённой вежливостью миланца, который не уверен в себе.

- Это ложа маркезы Мальвецци, синьор.

- Вдовы Лодовико Мальвецци? – спросил Джулиан так равнодушно, как сумел.

- Да, синьор.

Жена торговца не смогла устоять и промолчать.

- Она бывает тут каждый вечер с тех пор, как пришли новости о том, что бедного маркеза убили.

- А почему ей не ходить в оперу, если она её любит? – требовательно возразила женщина, сидевшая позади. – Пресвятая дева! Она овдовела пять лет назад!

- Она задёргивает портьеры на ложе с тех пор, как узнала об убийстве, - напомнил торговец своей жене. – Так что мы не можем сказать, что она выставляет себя на публику.

- Всё равно это неправильно, - настаивала его супруга. – Ей стоило бы выказать памяти мужа большее уважение. Он был великим человеком, а был хладнокровно убит этим английским певцом!

- Да что ещё ждать от англичанина? – вклинился ещё один человек, всплёскивая руками. – Они даже в Бога не верят! Все сплошь франкмасоны.

Жена торговца пропустила это мимо ушей.

- Так что ей стоило бы молиться о душе своего мужа дома, а не наслаждаться операми.

- Она заказала достаточно месс ему за упокой, - так же резко возразила женщина, что сидела позади, - построила ему большую гробницу на свои деньги – а ведь он ей в отцы годился!

- На свои деньги! – усмехнулась торговка, - У неё ни сольдо своих денег. Всё оставил ей маркез. Эта ложа в опере, где она сейчас сидит – тоже его.

Этот довод прозвучал уже так громко, что даже привыкшая к шуму аудитория была недовольна. Соседи зашикали. Австрийские солдаты, стоявшие в яме, зловеще глядели на них. Джулиан задал последний вопрос:

- А что ещё он оставил ей?

Торговец моргнул, удивлённый его невежеством.

- Как же, виллу, синьор. Ту виллу, где его убили.

Следующие несколько дней Джулиан собирал новости о расследовании. Это оказалось несложно – на дневной прогулке в экипажах на Корсо[21], вечером в опере, во всех кафе убийство было у людей на устах. Джулиан радовался, что так быстро вспомнил миланское наречие. На этом языке говорили здесь все – от герцогинь до уличных торговцев, а иностранцы, что знали только элегантный язык Данте, многое упускали.

Узнать что-то новое об Орфео не удалось. Полиция сбилась с ног, разыскивая Лючию Ланди и Тонио Фарезе, но тщетно. Генеральный директор только что поставил во главе возобновлённого следствия Альфонсо Гримани, честолюбивого молодого комиссарио. Джулиан был удивлён, что столь важное и политическое дело доверили итальянцу, а не австрийцу. Должно быть, Гримани – первоклассный сыщик, в чьей непоколебимой верности правительству нет сомнений. Для него ставки слишком высоки – такое дело может обеспечить карьеру, а может погубить её.

Вскоре Джулиан начал встречаться со знакомыми из других частей Италии, что приехали в Милан на осенний сезон в «Ла Скала» и другие развлечения. Они познакомили его с миланской знатью, которой было любопытно поглядеть на известного модника. Английских денди здесь не очень понимали – они слишком много страсти уделяли внешности, и слишком мало – любви, что было совершенно непостижимо для итальянцев. Многие молодые джентльмены, кажется, гордились, следуя стопами Джулиана, хотя их длинные волосы и фантастические галстуки поразили бы Сент-Джеймс-стрит.

Когда же выяснилось, что Джулиан умеет не только одеваться, но и ездить верхом, флиртовать, играть в карты и вести беседы о музыке, его успех в миланском обществе был предрешён. В опере он был зван в дюжину патрицианских лож. Каждая вмещала около десятка гостей, которые постоянно менялись в ходе вечера. Этикет был прост – когда появлялся новый посетитель, тот, кто сидел в ложе дольше всех, должен был откланяться, после чего все менялись местами. Таким образом, каждый гость постепенно продвигался к лучшим местам в ложе, где пребывала хозяйка с мужем или другом, который как правило, был её любовником.

Для Джулиана такая постоянная смена мест означала, что он сможет поговорить со многими людьми, большинство из которых знало Лодовико Мальвецци и было хорошо знакомо с его семьей. Он узнал, что два родственника убитого сейчас в Милане – его вдова, маркеза Беатриче, и младший брат Карло, который приехал из Пармы, когда узнал, что смерть брата была убийством. В отсутствие сына Лодовико – маркеза Ринальдо – именно Карло был главой семьи. Ринальдо отправился в путешествие и, возможно, до него пока не дошли новости об убийстве.

- Кто-нибудь ему написал? – спросил Джулиан.

- Никто не знает, где он, - пожал плечами один из его подражателей.

- Бедный Ринальдо! – вдохнула какая-то красавица-графиня. – Он всегда путешествовал по Австрии, или России, или другим ужасным местам. Стоит ему вернуться, как он уедет вновь.

- Это боль в голове не даёт ему усидеть на месте, - подмигнул молодой денди.

- Что за боль в голове? – проскрипела старая герцогиня.

- Та, что бывает, когда столько лет носишь рога, тетушка.

Эту остроту встретил громкий смех. Но красавица-графиня серьёзно покачала головой.

- Ездить по всей Европе – это не очень полезно для его детей. Ему стоило бы оставить их здесь. Беатриче проследила бы, чтобы о них позаботились, даже если они не её плоть и кровь.

Все посмотрели на ложу Мальвецци с задёрнутыми портьерами. Старая герцогиня хитро улыбнулась.

- Он не о своей мачехе беспокоится.

- Ради всего святого, тетя, - отозвался подражатель, - вы же не хотите сказать, что он думает, будто Франческа похитит детей? Я не верю, что она хоть раз о них подумала за эти шесть лет.

- Ты ничего об этом не знаешь, - возразила герцогиня. – Перед смертью Лодовико, она приехала из Венеции с Валериано и остановилась на вилле у того же озера, что Лодовико. Зачем, если не просить его дать увидеть детей? А когда он умер, она пошла к Ринальдо и умоляла дать хотя бы взглянуть на них. Я думала, что он смягчится – в конце концов, идея отнять у неё детей принадлежала Лодовико. Но старик продолжал вертеть сыном даже с того света. Ринальдо отказал Франческе – он велел слугам гнать её прочь! И теперь он не выпускает детей у себя из-под носа, боясь, что она до них доберётся.