Дьявол в музыке (ЛП)

- Тихо! Чистокровной лошади не повредит пара уроков, а это всё, что я собираюсь дать Орфео.

- Лошади – это животные, синьор маркез. Они уважают сильную руку и могут даже полюбить того, кто приручил их, как ребёнок любит заботливого, но строгого родителя. Но гордый юноша не полюбит того, кто заставляет его подчиняться. Вы можете давать такому человеку, что угодно, но если он поймёт, что вы думаете, будто купили его, он не будет ни любить, ни уважать вас – испарится даже благодарность. Орфео скоро будет считать, что ничего вам не должен. Он покинет вас, даже повернётся против вас безо всяких угрызений совести.

- Я не понимаю, о чём вы говорите? – гневно вскричал Лодовико. – Я никогда не баловал Ринальдо, но он остаётся мне верным и почтительным сыном!

«Потому что боится быть кем-то другим», - с горечью подумал Донати. Бедный мальчишка – маркез так задавил его, что у Ринальдо не осталось собственной воли. В Милане шутили, что муж и любовник жены Ринальдо похожи тем, что у обоих нет никакого мужского достоинства[10]. Трагедия Лодовико в том, что он обожает силу и отвагу, но не терпит, когда их проявляют против него. Он всегда стремится подчинить людей своей воле и презирает марионеток, что получались из покорившихся. Он подобен ребёнку, что ломает любимые игрушки. Лишь один человек сумел заслужить уважение и любовь маркеза – его вторая жена Беатриче. Все говорили, что она прекрасна, как богиня и загадочна, как сфинкс.

Донати оставил этот спор. Он знал маркеза слишком долго, чтобы надеялся на то, что он изменит твёрдо принятое мнение. Лучше не портить с ним отношения – так в случае настоящей ссоры он сможет вмешаться и помочь Орфео. У певца был слишком хороший голос, чтобы рисковать погубить его карьеру, нажив врага в лице Лодовико. Нельзя, чтобы маркез разрушил жизнь Орфео, как уже поступил с Валериано.

- Пожалуйста, простите меня, синьор маркез, - кротко сказал Донати. – Боюсь, рвение учителя заставило меня забыть о приличиях.

- Я понимаю, маэстро. Это совершенно естественно. Если бы вы не пеклись так о своих учениках, вы бы не смогли делать их таким блестящими. Но ваша епархия – это голос, а не характер.

Донати покорно кивнул. Его пальцы прошлись по клавишам пианино, извлекая старую мелодию Паизиелло. «Не чую в сердце больше я юности искристой»[11]. Порой он хотел, чтобы так и было.

Он перестал играть, чтобы послушать воробьёв, что чьё пение наполнило воздух – эти птицы уже успели свить гнёзда на карнизах и балконах виллы. Сегодня был хороший день: он чувствовал, как солнечный свет льётся в окна, и ощущал запах первых распустившихся цветов.

- Я тоже бы хотел прогуляться, как Орфео. С вашего позволения, синьор маркез, я бы позвонил Тонио, чтобы он вывел меня в сад.

- Я сам выведу вас, маэстро, - добродушно предложил Лодовико. – В такой день не стоит сидеть в четырёх стенах.

Он помог Донати встать и предложил свою руку. Вдвоём они вышли на террасу. Если бы композитор не знал, что терраса выходит на озеро, ему бы подсказали это сотни признаков – неустанный плеск волн, крики чаек, запах рыбацких сетей, удары вёсел и удивительно гармоничное пение лодочников, что никогда не изучали музыку и не знали нот.

Лодовико повёл Донати в сторону от озера. Композитор знал этот путь – он огибал виллу сзади и следовал на север, поворачивая и изгибаясь, пока не достигал утёса, на котором стоял Кастелло-Мальвецци. Это образовывало северную границу сада. Дорожка шла под пологом деревьев, отчего солнце то исчезало, то появлялось – Донати снял шляпу, чтобы ощущать его лучи на облысевшей макушке. Жужжали пчёлы, в кустах раздавался шорох – должно быть, это сновали ящерицы.

Но вдруг раздался новый звук – резкие, повышенные мужские голоса и удары.

- Что это? – с беспокойством спросил Донати.

- Он доноситься из пещер, - ответил Лодовико.

Донати знал, что в утёсе есть несколько небольших пещер, а под ними – красивые гроты, где сейчас хранится вино.

- Вы думаете, кто-то пытается обокрасть погреба? – предположил Донати.

- Сейчас я это узнаю! – ответил Лодовико. – Ждите здесь!

Донати хотел подчиниться, но он боялся – хотя едва ли понимал, чего. Когда маркез поспешил к пещерам, композитор вытянул руки вперёд и сделал несколько неверных шагов. Вокруг было не за что ухватиться – у него не было с собой даже лёгкой ротанговой трости, которой он обычно пользовался. Донати запнулся о корень и чуть не упал.

- О, маэстро, тогда идёмте со мной, - Лодовико нетерпеливо схватил его за руку и потащил.

Шум впереди становился громче. Донати различил грубый голос Тонио, услышал, как Маттео велит ему замолчать. Но когда спорщики увидели подошедшего маркеза и Донати, повисла мёртвая тишина.

Композитор почувствовал, как рука Лодовико напряглась.

- Что здесь происходит? Боже мой, Орфео, ты в порядке?

- Я в полном порядке, синьор маркез, - голос Орфео был спокоен, хотя он немного запыхался.

- В полном порядке? Вакхово тело! У тебя лицо в крови!

- У меня разбита губа. Это оттуда вся кровь.

- Ты подрался! – обвинил Лодовико. – И с кем – с этим слугой! Эй, ты – что скажешь?

Ответа не было – Донати слышал, как Тонио переминается с ноги на ногу, что служило ему универсальным ответом на любой сложный вопрос. С стороны обоих молодых мужчин тянуло потом и вином.

- Я получу объяснение! – бушевал Лодовико. – Маттео, что здесь случилось?

- Они подрались в гроте, ваше сиятельство – синьор Орфео и Тонио, - садовник заколебался; он был немногословным человеком. – Лючия была здесь, она услышала шум и привела меня, чтобы их разнять. Я разнял… почти, когда ваше сиятельство пришли.

- Из-за чего была драка? – требовательно спросил Лодовико.

- Мы с Тонио разошлись во мнениях относительно карт, - быстро ответил Орфео. – Он обвинил меня в шулерстве. Я попытался объяснить, что это просто ошибка, но не смог его убедить, так что был вынужден ударить его. Он был против.

- Ты довёл себя до такого состояния, рисковал получить увечья, унизил себя дракой со слугой – и это всё из-за карт?

- Оглядываясь назад, синьор маркез, я мог согласиться, что это вряд ли того стоило.

- Ты дерзок, синьор. Ты забываешься и забываешь, кто я.

- Я никогда не забываю, кто вы, синьор маркез, - с иронией отозвался Орфео.

Донати всем сердцем пожелал, чтобы Орфео обиделся, возмутился или потерял голову. Всё, что угодно, только не это холодное самообладание. Для Лодовико это было как красная тряпка для быка.

- Так вот, в чём заключаются твои прекрасные манеры и воспитание! – выплюнул маркез. – Драться со слугами в винном погребе! Маэстро, вам стоило бы увидеть вашего ученика. Губа разбита, шляпы нет, воротник почти оторван, вся одежда в вине! Скажи на милость, откуда эти пятна?

- Мы разбили бутылку, вино разлилось, и мы испачкались, когда дрались и катались на полу.

- Всё лучше и лучше! – не унимался Лодовико. – И кто заплатит мне за это вино?

- Как вы знаете, у меня нет денег, - тихо ответил Орфео, - но мы можете взять мою золотую булавку для галстука.

- Не нужна мне эта проклятая булавка! Я могу купить сотню таких! Мне нужны извинения!

- За что? – взвешенно спросил Орфео.

- За поведение, достойное головореза с большой дороги. За то, что позоришь себя и меня.

- Синьор маркез, я не могу извиняться за то, чего не делал.

Лодовико набрал воздуху в грудь.

«Нет, - безмолвно молил Донати, - не оскорбляйте его ещё раз, он больше не вынесет».

- Как ты смеешь! – загремел Лодовико. – Как ты смеешь так говорить со мной? Кто ты без меня? Джентльмен-оборванец, вынужденный давать уроки музыки или скитаться по репетициям третьесортных оперных трупп! Я нашёл твой голос, я увидел его возможности и взял тебя под крыло, я нашёл тебе лучшего учителя пения по всей Италии! И вот как ты мне отплатил! Я стыжусь, что связался с тобой!