Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 149

- Мой дорогой Орфео, ты правда думаешь, что я не знаю, почему ты здесь?

- О чём вы говорите?

Лодовико снисходительно покачал головой.

- О да, ты англичанин, а с этим ничего не поделаешь. Итальянец бы сразу открылся. Она тебя ждёт?

- Я не понимаю.

- Потому что если ждёт, то её ждёт разочарование. Возвращайся на виллу немедленно. Пресвятая дева, у тебя был для неё весь день! В саду должно быть достаточно мест. Или приведи её в грот. Но не ищи её здесь.

Лицо Орфео ничего не выражало. Несколько мгновений он молчал.

- У меня нет никакого свидания с Лючией. Она никогда меня не поощряла, - наконец сказал он.

- Но ты всё равно к ней пришёл – не отрицай этого.

Орфео молчал.

- Мальчик мой, ты думаешь, я тебя осуждаю? А почему ты думаешь, я выбрал такую красивую и здоровую девушку работать на вилле, пока ты здесь? Я знаю, иные говорят, что певцу нельзя тратить много сил на женщин, но я думаю, что это чепуха. Юношу твоих лет нельзя лишать женского общества. Это вредит здоровью, вгоняет в уныние и недовольство. И как в таком состоянии можно петь? Бери Лючию. Считай её своей и делай с ней всё, что вздумается. Для этого она здесь.

- А когда я с ней закончу? – тихо спросил Орфео.

- Я дам ей приданое. Это и моя благодарность привлекут женихов. Если будет ребёнок, ты сможешь навещать его. Видишь, как легко всё устроить? Но теперь ты должен вернуться на виллу, пока слуги тебя не увидели. И запомни – не покидай её, пока твоё обучение не закончится.

- Как пожелаете, синьор маркез, - Орфео протянул руку за фонарём.

- И ещё одно, - Лодовико взял юношу за локоть, и эта хватка задумывалась и получилась болезненной. – Сырой ночной воздух вредит твоему голову. Если я снова увижу тебя вне виллы, я запру тебя там. Так что не делай глупостей, мой Орфео. Не заставляй меня запирать моего соловья в клетке.

Как и всегда, Лодовико спал крепко, но недолго. Вскоре после рассвета он поднялся, закутался в потёртый шерстяной халат, сунул ноги в чулках в домашние туфли и натянул ночной колпак поглубже на уши, чтобы они не мёрзли. Затем маркез отправился в свой кабинет. Отперев сундук на когтистых ногах, он снова достал альбом и бумаги. Лодовико проработал с ними час или два в неверном свете зари, то и дело растирая руки и разминая озябшие, негнущиеся пальцы.

На лестнице раздались размеренные шаги. Маркез спешно сгрёб бумаги в стопку и вложил в альбом. Он доверял Эрнесто больше чем другим слугам – даже больше, чем друзьям – но этот замысел был иным делом. О нём не должен знать никто, пока всё не будет готово.





Эрнесто вошёл и поклонился.

- Доброе утро, ваше сиятельство. Я принёс воду для бритья в спальню, если желаете.

- Спасибо. Я собираюсь ещё немного поработать, а потом побреюсь и оденусь. Что это?

Эрнесто держал свёрток из коричневой бумаги, перевязанный верёвкой. Он протянул его господину.

- Бруно нашёл это утро на плитах прямо перед воротами замка.

Свёрток был почти овальным, фута два длиной, мягкий и податливый. Согнув его, маркез услышал шуршание. На одной стороне простыми заглавными буквами было написано «МАРКЕЗУ ЛОДОВИКО МАЛЬВЕЦЦИ».

Лодовико нахмурился. Он не любил тайн и сюрпризов.

- Ты можешь идти, - бросил он. Эрнесто поклонился и вышел.

Маркез перерезал верёвку перочинным ножом и развернул обёртку. Внутри обнаружилось нечто, завёрнутое в серебряную папиросную бумагу, вроде той, в которую пакуют товары в дамских магазинах. К ней был приколот кусок пергамента, свёрнутый вчетверо – явно записка, но Лодовико не стал читать её прямо сейчас. Он разорвал бумагу, стремясь узнать, что внутри.

Это оказалась дамская оперная перчатка из мягкой, кремовой лайки, чуть выцветшей от времени. До самого локтя она была украшена вышитыми зелёным шёлком листьями мирта. Среди узоров располагалось сердце из рубинов, пронзённое бриллиантовой булавкой.

Лодовико вытащил перчатку из обёртки. Она будто тряслась – он не сразу понял, что это от того, что у него дрожат руки. Маркез сжал кулак, чтобы унять дрожь, но увидев, как при этом смялась перчатка, в страхе выпустил её.

Ещё не вполне твёрдыми руками маркез взял и развернул записку. Почерк был неверный и неровный, как будто правша писал левой рукой.

«Я знаю, чья это перчатка, и как она получила её. Если вы не хотите, чтобы весь мир узнал её историю, приходите ночью четырнадцатого марта после одиннадцати вечера в мавританскую беседку на вилле Мальвецци».

Щёки Лодовико вспыхнули. Шантаж! Он, маркез Мальвецци, стал жертвой вымогательства! Ярость вернула ему силы и энергию. Он вскочил, задев стул, и принялся ходить по комнате. Кто может быть этим шантажистом? Лишь один человек знает ту историю – но как перчатка попала в его руки? И зачем было так долго ждать?

Но кем бы не оказался шантажист, он ошибся жертвой. Вскоре он поймёт, что нельзя делать врага из Лодовико Мальвецци! Быть может, Лодовико использует эту записку как доказательство и натравит на врага закон. Но ещё он может послать полдюжины лакеев с дубинками в беседку. В одном можно быть уверенным – мерзавец не получит ни единого сольдо. Пусть говорит, пусть делает худшее, на что способен. Ничего из того, что он скажет, не в силах повредить Лодовико сейчас.

Или нет? Шаги маркеза затихли. Он повернулся к столу и снова поднял перчатку. Голос, что он не слышал годами, вернулся к нему, сладкий и серебристый. Он вздрогнул, как будто кто-то прошёл по его могиле.