Страница 7 из 12
Алексей Леонов
Когда утром 22 июня 1941 года у нас дома зазвучало радио, мы сразу поняли, что Вячеслав Михайлович Молотов, тогдашний народный комиссар иностранных дел, выступает не просто так.
Помню, как он говорил:
– Сегодня, в четыре часа утра, германские войска пересекли западные границы Советского Союза и начали широкомасштабное наступление от севера до юга нашей страны. Красная армия сражается, чтобы отбросить эти войска[10].
Женщины начали плакать, услышав это. Вот так мировая война оборвала мое детство. Для моей страны началось время горя и мрака.
Линия фронта пролегала за многие тысячи километров от нас. Но уже очень скоро во временные госпитали в Кемерове, так же, как и в другие места по стране, начали прибывать поезда, полные раненых солдат. Приходили и другие поезда, с заводскими рабочими и разобранным производственным оборудованием, чтобы воссоздать заводы и фабрики вдали от фронта. Население Кемерова очень быстро удвоилось. Буквально за ночь вырастали химические заводы. Наш край быстро стал главным центром химической промышленности Советского Союза.
В последующие годы два таких завода взорвали те, кто принял сторону немцев. Погибли тысячи людей. Многие другие были ранены, в том числе одна из моих сестер. Все боялись, что фашисты могут использовать авиабазы в Иране, чтобы начать бомбить химические заводы в Сибири. Каждой семье приказали выкопать на огороде траншею, чтобы прятаться в ней во время возможного воздушного налета. Хмурая и тревожная атмосфера в стране начала меняться к лучшему лишь после того, как Красная армия нанесла поражение Гитлеру под Сталинградом в 1943 году.
Осенью того года я пошел в школу. Мне едва исполнилось восемь. Свой первый день в школе вспоминаю с неловкостью и гордостью одновременно. Было лишь первое сентября, но доски деревянного тротуара уже покрылись инеем. Моя мама, Евдокия Минаевна, вела меня за руку. Помню, как она останавливалась поговорить со знакомыми и каждому с гордостью заявляла:
– Вот, еще один мой сегодня начинает учебу в школе!
А я глядел на свои босые ноги – ведь у меня не было обуви – и видел, как лед тает и вокруг моих ступней собираются лужицы.
Когда мы вошли во двор начальной школы № 35, я увидел, что и некоторые другие ребята были босиком. В ознаменование начала учебного года перед началом урока нас всех выстроили в ряд, и мы должны были скандировать: «Спасибо, товарищ Сталин, за наше счастливое детство!» Через несколько дней школьный комитет доставил к нам домой пару туфель для меня. Они были шоколадного цвета и восхитительно пахли свежей кожей. Но когда пригляделся к ним, я понял, что у них не шнурки, а ремешки: это оказались туфли для девочки. Но все равно я получил настоящее сокровище.
Вспоминаю, как в первый день в школе я таскал свои самые дорогие вещи в сумке от противогаза, которая низко свисала, колотя меня под коленки и мешая ходить. Там лежали несколько мелков, кусочки сухих акварельных красок, разложенных по спичечным коробкам, журнал, репродукции моих любимых картин и несколько моих собственных рисунков. Весь первый урок я думал, стоит ли показать одноклассникам, что у меня в сумке. Но решать не пришлось. На переменке мальчик, которому потом дали кличку Таракан, выхватил мою сумку и рассыпал все ее содержимое по полу.
Когда учительница вернулась, она увидела, что мои картинки валяются на полу.
– О, Алексей, – воскликнула она. – Да ты художник!
Это был первый раз, когда я понял, что могу делать что-то такое, что умеют не все. Это доброе воспоминание. Но те годы несли и много скорби.
Страшная жатва, которую собирала война, выкашивала жизни и советских солдат, и граждан. Нашей семьи горе коснулось точно так же, как и любой другой в стране. За несколько лет было убито 20 000 000 советских людей. В западной части страны у меня оставалось четыре дяди и шесть двоюродных братьев – все они пошли сражаться за Родину и погибли. Многие наши соседи вернулись с фронта чудовищно искалеченными.
День, когда война закончилась в 1945 году, помню так же живо, как и тот, когда она началась. Я пас коров в поле, и вдруг мимо пробежали люди, крича и подпрыгивая. Они крикнули мне, чтобы я бросил коров и бежал с ними. Когда я добрался до дома, там все собрались вокруг радиоприемника-громкоговорителя, плача и смеясь. Все потихоньку доставали небольшие заначки еды, прибереженные от пайков. У кого-то было немного вяленой рыбы, у кого-то – капуста или пара ломтиков хлеба. Мяса и фруктов во время войны не было ни у кого; правда, однажды детям на Новый год подарили по мандарину, которые нам прислали из Китая – нашего союзника в то время. У других нашлось немного выпивки. И мы устроили праздничный пир: пусть и очень скромный, но это был наш праздник.
Дэвид Скотт
День высадки союзных войск в Нормандии, или так называемый День D, 6 июня 1944 года, пришелся на мой день рождения. У меня еще ни разу не случалось такого. В каждой компании праздновали высадку, и казалось, что празднуют и мой день рождения тоже. До дня, когда Германия капитулирует, оставалось еще 11 месяцев, и вскоре после этого отец сможет вернуться домой. Там, в Европе, ему выделили легкий бомбардировщик Mitchell B-25, и, чтобы долететь на нем до США через Африку и Южную Америку, у него ушло несколько недель.
Я знал, что к его возвращению буду уже достаточно взрослым, чтобы он смог взять меня в мой первый полет на самолете. Я не мог дождаться полета. Он был потрясающим, пусть даже вначале я немного испугался. Как только мы взлетели, папа отправил самолет в каскад замысловатых фигур высшего пилотажа. Когда мы начали первую мертвую петлю, мне показалось, что нос самолета будет подниматься до бесконечности. Это было неожиданно, и я почувствовал себя неуютно. Но мы взмыли высоко над облаками, а потом спикировали обратно к земле, и поля, деревья, домики и машинки проносились под нами, как игрушечные, и я пережил самый большой восторг в моей жизни. Накатило головокружительное чувство свободы. Когда пришло время приземляться, я начал понимать, почему отец так страстно любил полеты. Лишь через много лет я ощутил трепет возбуждения, в первый раз самостоятельно пилотируя самолет. И я всегда твердо верил, что этот день настанет.
После войны мы снова переехали. На этот раз на авиабазу ВВС Марч около калифорнийского Риверсайда. Там я поступил в старшую политехническую школу. Она была огромной, в ней училось больше 3 000 ребят, и это заведение очень отличалось от маленькой военной школы, куда я ходил в Сан-Антонио. Во-первых, в риверсайдской школе учились и девочки. Из них готовили машинисток, и многие мальчики тоже записались на курсы машинисток, чтобы познакомиться с девочками. Это было замечательное время: вечеринки, игры в бильярд и свидания. Я не особо хулиганил в школе. Обычно я сидел где-нибудь на галерке и больше слушал, чем говорил, стараясь не встревать в споры. Но, как и раньше, отец требовал от меня «навалять им».
– Кончай торчать в задних рядах, – говорил он мне. – Выходи вперед и спорь.
На моих баскетбольных играх он сидел на боковой трибуне.
– Давай, вперед! Покажи им, на что ты способен! – кричал он.
Папа в детстве был заслуженным бойскаутом, поэтому я тоже пошел в бойскауты. Еще он любил играть в гольф, и я возил за ним по полю тележку с клюшками. Он брал меня с собой на футбольные матчи, а еще учил водить машину.
Начав заниматься в риверсайдской команде пловцов, я стал рекордсменом. Я и не думал, что особенно хорош в плавании, но, видимо, годы, проведенные на берегу океана в Эрмоза-Бич, не прошли даром. Как потом оказалось, спортивная карьера в плавании многому меня научила. Я привык к соревнованиям, командной работе, привык терпеть нагрузки, показывать наилучший возможный для меня результат и приучился готовиться к важному событию мысленно и физически. Кроме того, на меня сильно повлияли три великих тренера: один – в старшей школе, два других – в Университете Мичигана и в Вест-Пойнте. В итоге меня заслуженно отобрали в команду страны по плаванью и в студенческую звездную команду по водному поло Восточного дивизиона.
10
Выдержки из текста радиообращения В. М. Молотова к советскому народу 22 июня 1941 года: «Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более 200 человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории. […] Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы Советской авиации с честью выполнят долг перед родиной, перед советским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору» (Известия. 1941. № 147 (7523). 24 июня).