Страница 30 из 36
Нэрданель, соскочив с подножки коляски с альбомом под мышкой, поспешила в дом и сразу услышала доносящиеся голоса.
— О, вот и ты! — увидев ее, поднялась с места Финдис и звонко поцеловала в щеку. — Я рискнула заявиться без письма и, надо же, как раз прогадала. Леди Нинквэтиль любезно угостила меня чаем.
— Развлекала, как могла, — улыбнулась Нинквэтиль. — Я не знала, как долго тебя не будет.
— А я гуляла, — кивнула Нэрданель, садясь за стол и, поймав направленный на альбом взгляд Финдис, засунула его себе за спину. — Ничего интересного. Так, искала материал.
Они поболтали не так уж и долго, выпив еще по чашке чая, а потом принцесса засобиралась.
— Поеду я. Посмотрю, что там делается… — сказала она, отодвигая чашку.
Из разговора Нэрданель уже знала, что после вчерашнего инцидента во дворце в очередной раз сгустились тучи. Королева очень переживала свою оплошность, король и принцессы были расстроены, а принц… Наутро после бала он зашел во дворец и наговорил…
— Много разного, — помедлив, уклончиво произнесла Финдис.
В ее пересказе слова королевы тем вечером зазвучали несколько иначе, но Нэрданель не стала исправлять. В конце концов, сути это не изменило: сказано было без злого умысла.
— Он всегда очень болезненно реагировал, когда мама даже просто упоминала Мириэль.
— Я могу это понять, — тактично заметила Нинквэтиль.
— Да, конечно. Просто в этот раз все как-то особенно бурно. Я опасаюсь, вдруг он снова решит хлопнуть дверью и пропасть на несколько лет… Для папы это будет ужасным ударом.
— Я вообще не ожидала такой вспышки. То есть… Я хочу сказать, он всегда выглядит таким каменным — равнодушным и безразличным… Это, честно говоря, немного раздражает, — в свою очередь призналась Нэрданель и опять потерла скрытое рукавом запястье.
Произошедшее вчера ее вроде бы не касалось, и вообще она должна была расстраиваться совсем по другому поводу, но отчего-то все равно весь день вспоминала то свою беседу с принцем, то ее неожиданное завершение.
— Ага, так и есть. Пока ничего не происходит — очень плохого или очень хорошего… Может, вы не знаете, но он такой жуткий собственник, кошмар. Причем в меньшей степени в отношении вещей, хотя упаси Создатель взять что-то без спросу.
Уж это-то Нэрданель заметила на личном опыте.
— …Но куда больше в плане близких, — продолжила Финдис. — Мне живо представляется, как он мысленно оценивает окружающих и вешает на избранных ярлычки — «мое». Мой учитель, мой друг, мой добрый знакомый, мой отец… Эдакий персональный живой Музеончик, где на самом почетном месте… Ну вы понимаете кто. Попробуй только тронь, неважно в каком смысле. Вот Аракано тому пример.
— Они, кажется, не очень ладят? — осторожно спросила Нинквэтиль.
— Мягко сказано. Аракано угораздило родиться вылитой папиной копией, а я не могу представить худшего преступления. В глазах Курво, конечно. Мне вот, как старшенькой, не на шутку повезло: во-первых, девчонка, во-вторых, как будто вся в маму, много ждать не нужно. А в-третьих, с пеленок само очарование, невозможно не признать, — и она немного натужно рассмеялась.
— По-моему, все это обычная ревность, — без веселья улыбнулась Нэрданель.
— Как посмотреть… Но да: вот вам с другой стороны, про Аракано. Может вы даже слышали, эти двое года три назад, чуть больше, умудрилися влезть в потасовку с какими-то подмастерьями с Подножья. Вдвоем! Прямо на улице! Уж не знаю, как такое вообще могло случиться, и не рискну предположить, в чем причина… И оба до сих пор молчат, как воды в рот набрали. Даже папе не сознались.
Что-то такое три года назад и правда произошло, и как будто оно предшествовало тому самому отъезду. Но Нэрданель тогда, разумеется, не вникала.
— Думаю, это как раз неудивительно. Кто-то за кого-то вступился, — сказала Нинквэтиль.
— Опять же: как посмотреть. Когда они иной раз зверски переглядываются за столом и только и норовят друг друга задеть, впечатление совсем другое…
Нэрданель слушала немного рассеяно, думая о завтрашнем свободном дне, о посещенных лекциях, о перекрестке, где ее обычно встречал Куруфинвэ, о его нехитрых, но надежных отвлекающих маневрах. Наверное, ей тоже достался какой-то почетный ярлычок.
«Моя чокнутая соседка по парте?..»
А наутро произошел скандал.
Ну не то чтобы совсем скандал, но практически.
Началось с того, что Нэрданель выглянула на стук в свою комнату не из самой комнаты, а из студии.
— Ты не ложилась?! — с возмущением воскликнула Нинквэтиль, но все же ограничилась только этим. Всплеснула руками и оставила дочь умываться и переодеваться.
За завтраком Нэрданель молчала, пережевывая омлет, и смотрела на отложенный на ее край стола знакомый конверт. Нинквэтиль на него тоже поглядывала — неодобрительно, то и дело, поджимая губы. Наконец, отложила вилку и собралась что-то сказать, но Нэрданель повторила ее движение и произнесла первой:
— Папа, я хочу, чтобы ты учил меня ваять, — сказала и уточнила: — Из мрамора.
Махтано замигал и посмотрела на жену.
— Зачем тебе это, куколка?
— Нэрданель, я думаю, пора остановиться, — с раздражением сказала Нинквэтиль. — Мы всегда поддерживали твои увлечения, но это слишком.
— В конце концов, зачем тебе мрамор? Ты же чудесно работаешь с глиной. Помнишь, как замечательно ты вылепила спящую кошку? А ту свинку? Еще когда была маленькой…
— Глина мне не подходит, — отрезала Нэрданель. — Она пластична и умаляет работу. Как будто работа пластична из-за материала, а не из-за мастерства скульптора.
— Я не очень тебя понимаю, детка, — осторожно ответил Махтано.
— Из глины можно сделать, что угодно. И всегда можно исправить. И она липкая, мнущаяся, я не знаю, грязная? Мрамор, он чист, бел и категоричен. И неизменен.
— Ну… Да, да, теперь ясно… В твоих словах есть правда, и многие мастера имеют подобное мнение… Мрамор, конечно, чище и благороднее, и работать с ним сложнее. Но ты же понимаешь, это совершенно неподходящее занятие для девушки.
— Совершенно, — жестко подтвердила Нинквэтиль.
— Я хочу попробовать. Я наконец-то поняла, чего мне всегда не хватало. Объема, взгляда со всех сторон. Если ты не видишь чего-то, не получается составить полное представление о предмете, о лице, о самой модели, о… обо всем. Даже цвет тогда не так важен, он может даже мешать. Но с глиной получается не то, — Нэрданель говорила с нарастающим жаром и даже приподнялась из-за стола. — Вы не понимаете, это не одно и то же!
— Почему же, куколка, я понимаю…
— Для модели, конечно, сойдет, но сама работа — окончательная, она должна быть из мрамора! Я ясно увидела ее, наконец-то!..
Тут уж Нинквэтиль не выдержала и, повысив голос, принялась отчитывать ее за ненужные навязчивые идеи, неподходящие интересы, сомнительную переписку с незнакомцами и вообще за оторванность от жизни.
Не став дослушивать, Нэрданель поднялась с места.
— Или меня учишь ты, или я уезжаю в Валимар. В Академию Художеств. Запишусь на женские курсы по ваянию, а кормиться буду уроками с дошколятам, — и ушла.
Махтано приподнялся и рухнул обратно на стул, Нинквэтиль схватилась за голову.
Фраза про дошколят уже однажды прозвучала из ее уст. Пару лет назад, во время очередного периода сомнений, она решила, что нечего мучиться с попытками что-то явить миру, а просто так сидеть дома скучно, и не занять ли ей себя чем-нибудь другим. Вот, например: пойти учить детишек рисунку.
— Деточка, ты стеснена в средствах? — ахнул тогда потрясенный Махтано и заозирался — не иначе как в поисках портмоне.
— Нет, дело в не этом, — принялась объяснять Нэрданель.
Особой поддержки она не нашла. Нинквэтиль в общем-то была не против, но выразила сомнения в том, что дочь найдет утешение в таком занятии.
— Одно дело, если бы тебе уже нравилось возиться с детьми, — сказала она.
— Но мне нравится… Вроде бы, — сообщила Нэрданель и засомневалась сама. Опыта у нее было не очень-то много.