Страница 27 из 98
— Короче, ты просто использовала меня?
— Да, да, да! — снова закричала Кендалл. — Но ты не смеешь меня за это осуждать. Я бы использовала кого угодно — даже Господа Бога! — чтобы сбежать. Ты не знаешь, как это бывает, ты даже не представляешь себе, через что мне пришлось пройти, ты не знаешь, что… что… — Голос ее пресекся, от гнева не осталось и следа. Кендалл доверчиво прижалась к плечу Брента, шепча горькие слова: — Ты неукротим, капитан Макклейн. Ты сам — первобытная, могучая сила, во власти которой казнить или миловать. Ты просто не понимаешь, каково быть ненавидимой только за то, что ты молода, здорова и… всецело принадлежишь этому человеку.
Объятие Брента на мгновение стало чуть сильнее, но Кендалл едва ли заметила это. Она сильно дрожала, прижимаясь щекой к гладкой бронзовой коже, подсознательно улавливая пряный мужской запах его горячего сильного тела. Но хотя она и дрожала всем телом — да что там говорить, ее просто-напросто трясло, как в лихорадке! — она все еще не могла позволить себе расплакаться. Не станет она просить Брента понять и простить ее.
Но вдруг Кендалл ясно ощутила какое-то изменение в Макклейне. Что-то произошло, но что? Одна рука капитана все еще покоилась на ее бедре, а вторая нежно поглаживала ее спину. Она затаила дыхание, боясь шевельнуться. Его ласка была такой убаюкивающей, успокаивающей, усыпляющей. Она многое отдала бы сейчас за то, чтобы он крепко обнял ее своими мощными руками. Как хотелось, чтобы он вдохнул в нее силу, которой она сама лишилась и которой ей так недоставало; найти в его объятиях тихую гавань, в которой можно укрыться от жизненных невзгод и превратностей судьбы!
Но этому не бывать — мучительная мысль о замужестве пронзила Кендалл. О чем тут можно мечтать, если она законная жена человека, который не воюет, а в слепой ярости дерется с Богом и самим собой?.. А эти руки, которые доставляют ей столько удовольствия, — всего-навсего руки мятежного капитана, которым движет только чувство мести. Человек, которого использовала она, теперь использовал ее. Они квиты. Рядом с ней чужак, призрак, который скоро исчезнет.
Это мужчина, который удовлетворил свою справедливую месть. От его имени ее похитили и приволокли в поганое болото, кишащее змеями. Сильная рука, которая сейчас ласково гладила ее спину, — не более чем орудие унизительного наказания, на которое она была осуждена уже давно.
Кендалл напряглась, протестуя против его ласки. Брент сделал ее своей любовницей, не испытывая к ней даже тени любви, а она бесстыдно ему уступила. Она позорно отдалась ему, охваченная лихорадкой отвергнутой мужем женщины.
Она радостно, страстно, ненасытно отдалась человеку, который унизил и оскорбил ее. Подспудно дремавшая чувственность, разбуженная его прикосновениями, хлынула неудержимым потоком, сметая все на своем пути.
— Прошу тебя, — устало проговорила она, — я сказала тебе правду. Я действительно использовала тебя, но не хотела причинить никакого вреда. Пожалуйста, отпусти меня.
Ласкающая рука замерла. Брент слегка потянул за золотистые локоны и приподнял голову Кендалл.
— Ты сказала правду, Кендалл? — сурово спросил он, испытующе глядя ей в глаза.
— Правду, — прошептала она. — Клянусь тебе!
Кендалл не поняла, поверил он ей или нет. Серо-стальные глаза оставались непроницаемыми. Рот был плотно сжат. Черты красивого, волевого лица казались высеченными из камня.
Сердце Кендалл бешено колотилось, но она продолжала смотреть Бренту в глаза. Как это забавно — они так близки сейчас, а ведь, по сути, они два врага. На долю секунды ей показалось, что сейчас капитан Макклейн склонится к ней с требовательным, безжалостным поцелуем. Господи, она сама не знает, чего хочет, Остаться одной? Сохранить достоинство и гордость?
А может быть, она хочет испытать экстаз от слияния с мужчиной? Ни с чем не сравнимое ощущение бурного влечения и желания, самой сокровенной близости, какая только бывает на свете?..
Кендалл закрыла глаза, напомнив себе, что этот человек овладел ею только из чувства мести. Если им и руководило какое-то другое чувство, то имя ему — похоть. Он смог-таки причинить ей зло, а она, открыв душу, позволила ему это зло совершить. Еще секунда, и она в слезах стала бы умолять его отпустить ее — настолько невыносимы были эта сладкая пытка, боль, волнение, эти мучительные сомнения…
Брент не стал ее целовать, он просто опустил ее на пол. Кендалл машинально потянула на себя одеяло, закрываясь им, как щитом. Почувствовав, что Брент отошел, Кендалл рискнула открыть глаза.
Он натягивал сапоги. Затем потянулся за рубашкой, надел ее и заправил в бриджи, не потрудившись застегнуть пуговицы.
— Ты… уезжаешь? — услышала Кендалл будто со стороны свой вопрос.
— Я скоро вернусь, — пообещал он, наклонившись за кителем. Она вздрогнула. Отчего ее бросает то в жар, то в холод, отчего она переходит от отчаяния к надежде, от волнения к испугу? От грубой непреклонности, прозвучавшей в его голосе? А может быть, она пришла в ужас, решив, что он сейчас уйдет, вычеркнув ее из своей жизни, — ведь долг уплачен, и она больше не представляет для него никакого интереса? Кендалл не могла ответить на эти вопросы, и охватившая ее мука стала невыносимой, истязая душу. Она провела языком по пересохшим от волнения губам и, стараясь не выдать страха, спросила:
— Куда ты идешь?
— Хочу посмотреть, чем заняты мои люди. Среди них есть молодые рекруты — не хватало еще, чтобы этих дураков перекусали гремучие змеи.
Брент повернулся и направился к выходу. Как желала Кендалл, чтобы он ушел, как страстно хотелось ей убедить себя, что его уход безразличен ей!.. Но она не смогла удержаться и окликнула Брента, не сумев унять дрожь в голосе, однако, пытаясь придать ему холодность и даже вызов.
— Капитан Макклейн!
Он остановился и повернулся к ней, придерживая дверь. Серые глаза его поблескивали в серебристом лунном свете.
— Что вы теперь собираетесь со мной делать? — Он несколько мгновений смотрел на нее, не изменившись в лице и сохраняя бесстрастное выражение стальных глаз.
А когда, наконец, произнес ответ, тот был сух и короток, мало того, жесток:
— Не знаю, еще не решил.
Кендалл вздрогнула, когда капитан решительно захлопнул за собой дверь. И тут она почувствовала, как в ней просыпается, прежний характер и мятежный дух.
Послышался скрежет задвигаемого засова. Он не решил, как с ней поступить, но одну вещь он, несомненно, для себя решил — ни в коем случае не доверять ей. Он не верил ей и не был готов отпустить ее. Пока не был готов, и поэтому запер ее на щеколду. Она снова его пленница.
Она долго сидела, тупо уставившись на дверь. Потом робко посмотрела на свою полуприкрытую одеялом наготу, на голые доски пола, на которых, захваченная бурей ярости и нежности, потеряла девственность. И вновь ощутила свое тело, ибо мысли о Бренте обуревали ее, он был рядом, подавлял своим присутствием, и она не могла думать ни о чем, кроме его грубой силы и неприкрытой мужественности. Но теперь она почувствовала боль, которая жгла ее изнутри, словно огонь, мучительно напоминающий о насилии. Особенно сильно мучила мысль, что она потеряла невинность и гордость, поддавшись вихрю слепого желания, расчетливой мести.
Лишь теперь Кендалл поддалась слабости и позволила себе разрыдаться. Она вволю поплакала, глаза высохли, но всхлипы еще сотрясали ее тело. А отчего же она плакала? Кендалл и сама толком не понимала отчего…
В становище еще раздавались какие-то звуки, когда Брент, мягко спружинив, спрыгнул с лестницы на землю. Постояв несколько мгновений и привыкнув к темноте, он увидел, что на площадке возле угасшего костра сидят его матросы и о чем-то серьезно беседуют с группой индейских воинов. С корабля матросы принесли изрядное количество бутылок хорошего бурбона из Кентукки. Было ясно, что и белые, и индейцы успели глотнуть огненной воды.
Они так и не услышали приближения Брента, пока он не возник совсем рядом, — событие неслыханное, особенно если речь идет о матросах и семинолах. Чтобы скрыть изумление, Брент напустил на себя суровость и обрушил на головы своего экипажа и воинов-семинолов отрывистую армейскую команду. Командный рык мигом прекратил все разговоры, и Макклейн увидел устремленные на него виноватые глаза.