Страница 82 из 107
— Ведь у тебя — жена и дочь. — Лицо роняет слова-камушки. — Жена. Дочь. Ждут.
Камушки вдруг становятся двумя фигурками: крошка в платьице, а солнце — в зеленых джинсах. Ты теперь между ними, вы на траве под сиренью, и они хохочут… А тебе не до смеха, ведь все это — фото, оно плоское, оно летит, кружась, спирально, уже далеко, а близко — лицо. Со шрамом до виска. Лицо чеканит:
— Ты отправишься на Альфу Дракона.
Последнее слово разевает пасть, и внутри до дрожи темно, лишь с клыков струится песок.
— На Альфу Дракона. Ты первый. Ты должен…
Ты не слышишь — заполняет темнота. И две фигурки. Далеко… Так далеко, что точки. Может, звезды…
Лицо повторяет, вколачивая в сознание:
— Ты должен продержаться три месяца. Главная задача — хотеть вернуться. Выживи три месяца. Три…
Число не значит ничего, бессмыслица. Лицо показывает: палец, еще палец, и еще.
— Хотеть вернуться.
И ты тонешь.
Приходишь в себя в тесноте. Ремни втягивают в кресло, оставляя лишь малую свободу — вертеть головой и нагибаться. Перед тобою стекло, а за стеклом — глянцевая темнота с искорками звезд. Ужасно тошнит, ты корчишься от спазмов, но игла вдруг колет запястье, и становится легче. До того легче, что хочется уснуть безмятежно, сладко, и верить, что все будет хорошо…
Ты уже дремлешь, когда сила вдруг толкает тебя и вжимает в сиденье. Звезды на экране превращаются в светящиеся нити, а затем пропадают. Ты летишь в темноту.
…«Баллиста-М» превосходит все прочие пусковые установки. Дальность броска — до 160 парсек. Ни один звездолет с автономным двигателем не способен преодолеть такое расстояние. Не существует способа связи…
Я перегнулся через перильце и плевком отправил окурок в долгий путь до земли. В безветрии он падал степенно, задумчиво, без лишней суеты, пока не пропал из виду. Приятно плюнуть с восьмидесятого этажа! Хоть что-то приятно…
Я позвонил, из динамика раздалось ворчливое: «Кто?»
Не люблю свою работу — по долгу службы часто приходится врать.
— Комитет поддержки способных детей. Ваш сын Роберт выбран кандидатом на правительственный грант.
Дверь раскрылась недоверчиво медленно. Всклокоченная женщина в халате пялилась на меня, тщась понять и осмыслить. Я протянул к ее носу удостоверение. Затем неторопливо раскрыл дипломат, извлек грамоту и также поднес к лицу женщины. Трехмерный герб Комитета — цветок лилии в заглавии, ниже — платиной вышитое «Роберт Хаймиш». Это все, что она заметила. Никто не замечает больше.
Когда она, наконец, улыбнулась — криво, потрясенно, — я продолжил:
— Вы — Елена Хаймиш, верно? Ваш сын Роберт — очень талантливый ребенок. Он имеет полное право претендовать на красную линию поддержки. Это означает — грант на обучение в любом колледже и университете страны, по вашему выбору. Я пришел уладить ряд формальностей. С вашего позволения.
— Да?.. Ах, да, да! Конечно, проходите, конечно!
Она посторонилась, она просила не разуваться, она отодвинула мой стул и предложила чай. Я выбрал кофе. Она засыпала меня дюжиной вопросов, я отбился от них и плавно повернул разговор.
— Это только формальность, но она, поверьте, необходима. Позвольте задать несколько вопросов о сыне.
— Да-да, конечно, пожалуйста!
Деловито разложив анкеты, я иду по стандартному списку. Как здоровье? Чем болеет? Хорошо ли спит? Что снится? Чего боится? Да, это важно, поверьте!
— Вы знаете, он так часто простуживается. Кутаю его постоянно, слежу, чтоб ни одного сквозняка, — и все равно каждый месяц болит горло… Отпаиваю чаем с малиной. Он, знаете, обожает малину! Вообще любые ягоды ест стаканами… Бедняжка, он такой слабенький из-за этих болезней. Пробежит немного — и устает. Пойдем гулять — через полчаса уже домой просится…
Сквозняки и горло тут совершенно не при чем, но я молчу об этом. Так что на счет страхов?
— Нет, огня не боится, сам костер разводить умеет. Темнота — тоже нет… Хорошо засыпает один. Холода боится, конечно. Даже фильмы смотреть боится — знаете там, о севере. Когда смотрит, дрожать начинает. Но и не удивительно, с его-то здоровьем!
Здоровье… ну да. А как на счет пауков, змей?
— Знаете, он у меня точно индиго, — Елена улыбается. — Ни пауков, ни змей, ни червяков — ничуть не боится. А вот увидел ежа как-то — такую истерику устроил, я еле успокоила! Представляете?..
Представляю. Вы и представить не можете, как хорошо я представляю.
— А космос любит? Ну, эти фильмы про героев галактики?
— Терпеть не может.
Еще бы!
— Рисует?
— О, да. Я покажу!
Пока она ищет рисунки, я нащупываю Роберта. Он стоит за закрытой дверью детской — подслушивает. Ему тревожно.
Всклокоченная Елена прибегает с альбомом, и я внимательно просматриваю картинки. В принципе то, чего я и ожидал. Скупая графика, мало цвета, мало солнца. Людей нет, животные — редкость. Какие-то птицы. Много серого, камней, голой земли, темного неба. Красные ягоды. Пятно, похожее на ежика — очень маленькое, в уголке. И вот еще любопытное: ночной небосвод, но звезды размазаны черточками.
— Ой, это я и не знаю, что ему в голову пришло, — хихикает Елена.
А я знаю… Но пока что не все.
— Я могу побеседовать с Робертом?
Не люблю говорить с детьми. Если б мог, ограничился бы матерью. Но одну важную деталь от нее не узнать.
Бобби — тщедушный белокожий мальчик с тревожными глазами. Он сидит на кровати с книгой, напрягшись. Книга закрыта, мальчик смотрит на меня и вздрагивает, заметив мой шрам в пол-лица. Это хорошо.
Елена рассказывает сыну о том, какой я добрый дядя, как важно ответить вежливо на все-все мои вопросы, а потом я прошу ее выйти. Сажусь рядом с Робертом и вношу в поле его немигающего взгляда блестящий амулет. Амулет колеблется на цепочке, в такт колебаниям я говорю:
— Маленький Бобби… все смотришь, смотришь… страх уходит, совсем уходит… маленький Бобби, маленький Бобби…
Блестящие зрачки отрываются от моего шрама, тянутся за амулетом. Взгляд качается, мутнеет…
— …приходит сон, сон приходит… спокойный, спокойный… глубокий, глубокий… за мною, за мною, маленький Бобби… идешь ты за мною…
Веки опускаются. Он засыпает, но продолжает сидеть.
— Маленький Бобби… ты мой разведчик. Я хочу знать, и ты мне ответишь… Слушай же, слушай…
Я придвигаюсь к нему и шепчу на ухо, так тихо, чтобы не слышала мать, согнувшаяся у замочной скважины:
— Восемь лет назад ты лежал, раздавленный кетаминовым бредом. Ты видел над собою мое лицо со шрамом, и я говорил тебе такие слова. Ты — разведчик. Ты не умеешь ничего, но это неважно. Ведь главное качество разведчика — желание вернуться. И это ты сможешь — хотеть вернуться. У тебя жена и дочь. Ждут.
Мальчик чуть вздрагивает — это отлично. Я продолжаю.
— Потом «Баллиста-М» швырнула тебя за триста световых лет на Альфу Дракона. Туда, куда не дотягиваются звездолеты. Туда, где невозможна связь. Что там было с тобой?
Семилетний Бобби, вероятно, не понимает ни слова, но это неважно — я говорю уже не с ним. Тот, с кем я говорю, издает стон при словах «Альфа Дракона».
— Что было там? Что было?.. Знаю, было тяжело. Тяготение в два «же» или больше. Ты с трудом стоял на ногах, ты ползал… Было холодно. Ты упал в зону тундры, выл ветер, проедал до костей… Были ягоды, которые ты смог есть, но ничего больше — через два месяца ты стал тощим как скелет… Был зверь, похожий на дикобраза, ядовитые иглы — как раскаленные спицы… Что было еще?
Я говорю, он слушает. Вздрагивает. Иногда издает тихий стон. Иногда мечется, я осторожно удерживаю его. Но он молчит, а мне нужен ответ. Тогда я выкладываю все.
— Маленький Бобби… Ты мой разведчик, я — твой связист. Я экстрасенс особого профиля. Я чувствую, когда мои разведчики перерождаются. Я просил выжить три месяца. Ты умер через три с половиной. От чего? От чего ты умер?