Страница 71 из 107
— Берите колумбийские: они в тепле раскроются и будут — просто сказка про Золушку!
— Да… Нет, лучше дайте девять разных: по три отовсюду! И еще открыточку с сердечком. Я у вас подпишу, можно?
Другой просил:
— Позвольте, я сам выберу тюльпаны.
Танюша позволила, он выбирал долго, с трепетом, трогал лепестки нежно, словно волосы любимой… Вот только брал, как нарочно, самые дрянные. Ему казалось: распускаются — значит, спелые. Таня знала: издохнут к завтрашнему вечеру.
— Дайте-ка я помогу, а то вы измучились уже. Вот этот берите — смотрит же на вас, подмигивает! Еще этот, и эти. Потрогайте, какие крепенькие!
Третий захотел кактус. Да, серьезно, кактус! Нету?.. Тогда фиалочку с горшком. Или, может, гладиолус. Моя, знаете, любит все необычное.
— Возьмите орхидею. Вот эту, в подарочной коробке.
— Она живая? Я думал, искусственная…
— У нас все живое, как мартовский котик. Стебель во флаконе, простоит сто лет, внукам в наследство останется.
Четвертый — шесть гербер. Очень трогательно: предпраздничным вечером идет на кладбище к маме или бабке… Танюша выбрала лучшие, участливо спросила:
— Желаете черную ленточку?
— Тьфу на вас! Это дочкам. У меня их две, по три цветочка каждой.
Потом был грузин, назвал Танюшу «красавыца», купил «адынадцат гэоргин». Потом трое парней в кепках: один выбирал, двое советовали ерунду и заразительно хохотали. Потом зашел Фарзад, забрал дневную выручку. Танюша насела на него:
— Купи батарею.
— Зачем еще?
— У старой это… гемоглобин понижен.
Фарзад потрогал:
— Вроде, теплая.
— Это я ее согрела дыханием. Фарзад, будь голубчиком в честь праздника! Купи батарею — спаси красавыцу от смерти!
— Праздник завтра, — отрезал Фарзад и сбежал.
Потом, на исходе дня, бледный паренек не мог вспомнить слово «эустомы»:
— Мне вон тех… синеньких.
Субъект с серьгой в носу хотел знать, сколько лепестков у розы, и у всех ли роз одинаково. Пересчитал, проверил, купил ту, у которой восемь.
С визгом остановилась машина, вбежал мужик в дубленке, купил самый громадный и уродливый из готовых букетов, не взял сдачу, убежал.
Последней пришла грустная девушка. Сама выбрала пять желтых хризантем. Букет получился грустным, ей под стать. Ушла домой — видимо, плакать.
Танюша выдохнула, вписала в журнал остаток выручки. Вырубила так и не досмотренную серию. Накрыла пленкой ведра с цветами, намотала шарф в три оборота вокруг шеи. Натянула пуховик, опустила ролеты, щелкнула выключателем.
На сегодня все.
Вышеупомянутые события седьмого марта сначала не показались мне подозрительно особенными. Мою настароженность привлек гражданин, явившийся с целью преобретения цветов утром следующего дня (то есть, 8 марта сего года).
Праздничным утром стояла самая мерзкая погода, какую только мог выдумать господь. Валил крупный мокрый снег, налипал на окна киоска, влажными разводами сползал по ним. Казалось, киоск тонет в белом киселе.
Обычно утром восьмого марта молодые муженьки прибегают за ландышами и тюльпанами, чтобы положить их на подушки не до конца еще проснувшимся супружницам. Но сегодня погода пересилила романтические порывы: молодежь заменила букеты праздничным завтраком в постель — и осталась дома.
Танюша грела ладони картонным стаканом с капуччино и смотрела серию про взорванный томограф, когда в цветочную лавку зашел тот самый гражданин. Добротная куртка на нем была не по погоде легка и суха; голова непокрыта, густые русые волосы не успели еще потемнеть от влаги; меж пальцев крутил брелок от машины с немецким значком. По правде, ничего в нем подозрительного не было — просто симпатичный уверенный мужчина. Танюша встрепенулась:
— С праздничком вас! Проходите, не стесняйтесь, выбирайте красоту.
— Это вас с праздником. Мне семь ирисов.
Так быстро и определенно он это сказал, что стало ясно: мужчина женат, и не первый год — вдоль и поперек изучил уже вкусы благоверной, давно оставил позади романтические порывы. Танюша сперва сделала вывод из цветов, а потом только заметила очевидное — кольцо на пальце.
— Конечно, пожалуйста. Вот ирисы — какие вам улыбаются?
— На ваш вкус.
Она отобрала и завернула в пленку семь цветков, мужчина расплатился.
— Спасибо, хорошего дня.
И ушел, захлопнув дверь. Силуэт мигом пропал в снежном киселе. Танюша была уверена, что больше никогда не увидит его: был на машине — значит, живет не рядом, просто проезжал мимо, остановился по случаю.
Однако русый мужчина вернулся три серии спустя.
— Здравствуйте, девушка. Дайте мне роз.
— Снова здравствуйте! — улыбнулась Танюша.
Какое-то раздражение мелькнуло на его лице — словно он не узнал продавщицу или обозлился на ее смешливый тон. Есть такие покупатели, что любят напускать серьезность. Танюша удержала в себе шутку об ирисах, которые не подошли к цвету глаз, и спросила сухо:
— Какие розы, молодой человек?
— Почем белые, чайные и красные?
Она ответила. Чайные были вдвое дешевле. Мужчина не возмутился, но Танюша все же пояснила:
— Это потому, что чайные — наши, тепличные, а белые и красные — привозные.
— Дайте по три каждой.
— Три белых, три чайных и три красных?
Он глянул с явным желанием спросить: «Ты что, оглохла?», — но ответил только:
— Да.
Татьяна выбрала по три штуки, сложила в букет.
— Чайные короче — это ничего? Или подрезать красные и белые?
— Не подрезайте. Пусть будут.
Она завернула, он заплатил, буркнул:
— Спасибо.
И без нужды добавил:
— Это начальнице. Работаю в праздник.
— Сочувствую вам.
Мужчина напялил шапку и вышел.
Утром девятого марта Семеновна вошла в киоск, выпятив грудь колесом.
— Видала-сь? Ты все смотришь, а у меня вона че!
Она выпростала руку из-за спины и показала Танюше двухлитровый термос. Он был блестящий, жестяной, слегка помятый и напоминал бракованный снаряд для пушки.
— Кавалер подарил? Ай, Семеновна-сердцеедка!
— Тьху на тебя! Чтоб тебе самой кавалера… Нашла. В шкафу у меня завалялся.
— С Великой Отечественной?
— Так, все. Шиш тебе, а не кофий.
— Ну, Семеновна! Не будь гадюкой, налей. Историю расскажу.
— Какую еще?
— Чудесную. Прямо загадка.
Семеновна уселась, отвинтила капсюль — то бишь, крышку от термоса, — налила в нее кофе, но Танюше не дала: оплату, мол, вперед. Танюша рассказала про русого мужчину с двумя букетами.
— Пхесь! Нашла загадку. Ну, подарил начальнице розы — что такого? Может, он в нее того…
— Семеновна, вчера был выходной.
— А может, он без выходных. Ты ж вон тоже.
— Розы стоили вдвое от ирисов. Жене — дешевое, начальнице — дорогое?
— Конеча! Жена она и так жена, никуда не денется. А начальница уволить может. Кого ж задобрить, как не ее?
— Когда пришел за ирисами, был сухой и без шапки — будто только из машины. А когда за розами, то в шапке. А зачем он шапку надел, коли едет на работу? Машину бросил у дома, на работу пешком поплелся?
— Ну, а че? В такую погоду знаешь, как опасно!
Семеновна рассказала про Иванова из тридцатого дома, который в такой вот точно снегопад заехал под фуру, потому что не заметил. Вызывали целый подъемный кран, чтобы поднять фуру и вытащить ивановскую машинёнку. А самого Иванова из нее вынимали бензопилой. Или не бензопилой, а этой… от которой искры. В общем, всю машинёнку напополам разрезали, чтобы шофера спасти.
— А ты говоришь, машиной ехать! Тьху на тебя!
Семеновна гневно выхлебала кофе из капсюля и убралась, оставив Танюшу ни с чем. Она включила плеер, но мысли то и дело отвлекались от экрана. Мужчина с цветами не шел из головы.
Главный доктор из сериала говорил: «Патология — это хорошо. Врачи обожают патологии. Светлое пятно на рентгене, темное пятно на томограмме…»