Самый жаркий день

– Павел Петрович изволил скончаться. Напоследок передал свою последнюю волю, чему свидетели все, присутствовавшие в этот скорбный миг. По его повелению и всем вам известному указу о престолонаследии, я принимаю на себя бремя правления.

По рядам пронесся встревоженный шепот. В нем чувствовалась и растерянность, и печаль, и скрытая радость, и надежда выловить что-то полезное для себя. Мне стало противно, ведь не успел еще развеяться последний вздох почившего правителя, как нашлись мерзавцы, прикидывающие свою выгоду от этого скорбного события.

– Прошу подтвердить мои слова всех, кто слышал последнюю волю моего отца. Граф Ростопчин!

– Истинно так. И в подтверждение своих слов объявляю, что ухожу в отставку со всех должностей, как и повелел в предсмертном слове Павел Петрович.

Шепот усилился, ведь падение, пусть и добровольное, главы Тайной канцелярии перевернет многое в тихих договоренностях и солидных гешефтах.

– Княгиня Бакунина!

– Подтверждаю сказанное, – мертвым голосом молвила Екатерина. – И сим заявляю, что ни я, ни ребенок мой, ни его потомки ни помыслом, ни делом не будут претендовать на царствование!

Что ж, смелости фаворитке бывшего Императора не занимать. Конечно, всем прекрасно известно о ее роли «ночной кукушки», не тайна и то, кто стал отцом ее Сергея, но вот так прилюдно объявить об этом – хватило же духу!

Теперь шепотки стали какими-то презрительными. Полюбовница Павла Петровича должна рухнуть с вершины первой, и вчерашняя зависть к ней сменится торжествующим злорадством. И, словно ощущая настроение толпы сановников, молодой Государь объявил:

– Екатерина Павловна получит содержание, достойное верной соратницы моего отца, как и ее сын, приходящийся мне братом. Также настаиваю, – Николай Павлович кратко, но вежливо поклонился Бакуниной, – чтобы Вы остались при дворе.

Катерина никогда не была мне подругой, пусть наши отношения и потеплели с тех пор, как я свела ее с Маргаритой, чья помощь позволила княгине понести и счастливо разрешиться, но сейчас я с радостью наблюдала, как вытянулись разочарованно многие хари. Падшая фаворитка внезапно вновь оказалась при власти. Пусть и не в царской постели, но рядом с троном. Император в моих глазах сейчас поднялся на несколько ступеней, смело явив невиданную милость. Он публично признал младенца братом, чем избавил и самого бастарда, и его мать от насмешек и унижений.

А еще новый правитель дал понять, что на мнение высокого общества ему плевать, как и то, что послушным в чьих-либо руках он не будет никогда.

– Графиня Болкошина!

– Подтверждаю слова Его Императорского Величества, – я поклонилась Николаю Павловичу.

Большего добавлять не стала, не приведи Мани еще разлетятся слухи о моей возможной свадьбе с Великим Князем.

– Михаил!

Брат Императора вскинулся, отвлекаясь от своих мыслей и посмотрел так, словно не понимает, что от него хотят. Но собрался и присоединился к ранее высказавшимся:

– Подтверждаю последнюю волю отца. Первым присягаю новому Государю!

Под громкое «ура!» я украдкой смотрела на «женишка». Душа его сейчас полна каких-то сомнений, природу которых никак не удавалось определить. Зависти или ненависти Великого Князя к брату я не ощущала, как и черного ощущения несправедливости, но что-то нехорошее все же чувствовалось. Спасибо и на том, что тоже не стал объявлять о матримониальных планах Павла Петровича.

Дальнейшее слилось в нескончаемый поток высказывания верноподданических чувств, выражения скорби и почтения, во всем этом я оказалась оттерта куда-то в уголок, где оказалась рядом с Федором Васильевичем и Нестором. Граф Ростопчин грустно смотрел на происходящее, а по лицу Павлова понять его мысли было совсем невозможно.

– Ведь в самом деле мне делали намеки через непонятных личностей, что могут помочь с болезнью Лизоньки. Врут, поди.

– А что с ней? – поинтересовался Нестор.

– Чахотка, – ответил граф.

– Тогда врут. Хворь сию вызывают мелкие звери, которые глазом не увидеть. Но лекарства от нее не существует пока.

Ростопчин тяжело посмотрел на врача и попытался спорить:

– Мне говорят, что соотношение гуморов нарушено.

Это даже я знала: если в организме не соблюден баланс крови, желчи, желчи черной и лимфы, то человек будет болеть.

– Экая глупость! – вскрикнул Павлов. – Нет в нас никаких желчей! Вернее есть, но теория гуморов – дурь несусветная! Ваша Светлость, дочери Вашей положено покою поболее, хорошее питание без излишеств и желательно теплый и сухой климат. Тогда болезнь не уйдет, но отступит. И упаси Мани лечить ртутью или известью! Рекомендую кардамон и аммониак для облегчения кашля. Больше молока, меньше жирного. И подумайте об отправке больной в подходящий климат все же, желательно на теплое море.

Граф с благодарностью кивнул и пригласил Нестора в ближайшие дни для осмотра дочери, Павлов немедля согласился, пообещав помочь всем, чем только сможет.

Через минут меня утянула в сторонку Бакунина.

– Александра, как мне быть?

Я сжала ее ладонь в своей. Катерина была в печали, и скорбела она не по утерянному статусу императорской фаворитки. Княжна Императора и впрямь любила.

– Не высовывайся, мон ами. Тебя ненавидели раньше, теперь к этому добавится презрение. Наследник сделал тебе роскошный подарок, если ты не поняла еще.

– Он никогда меня не любил.

Я кивнула:

– И сейчас любви не прибавилось ни на унцию. Но он прилюдно признал твоего сына своим братом. Если тебе предложат стать фрейлиной снова – не отказывайся. Держись Николая, попробуй привить ему доброе отношение к Сереже. Не знаю, что из этого выйдет, но это будет лучше, чем если ты затворишься где-нибудь. И упаси Мани тебя от мыслей о власти для него, а поверь – с такими разговорами к тебе приходить будут. И ладно, если это будут настоящие заговорщики, а не люди графа Аракчеева или Ростопчина… или его сменщика.

Княгиня напряженно думала, теребя в руках мокрый от слез платок. Красивая она, конечно. Сашенька Пушкин когда-то сильно влюбился, посвятил этой нимфе несколько стихотворений[3]. Красивых.

– А ты замуж за Михаила пойдешь?

– Ни за что!

Екатерина слабо улыбнулась, поддерживая мое решение, сжала на мгновение локоть и поцеловала в щеку.

– Красивая женщина, – пробормотал ей вслед Нестор.

– Не про тебя, лекарь, не про тебя, – усмехнулся Ростопчин.

– Да я понимаю, – смутился Павлов.

Все же внутри себя он оставался еще темным крестьянином.

На пороге появился взмыленный Аракчеев. Взглядом он нашел Николая Павловича, тот кивнул, и они отошли в сторону о чем-то пошептаться. Потом ненадолго уединились в спальне Императора, но уже через несколько минут дверь приоткрылась и граф позвал меня.

Алексей Андреевич был хмур, но собран. Движения были дерганными, выдавали его нервное состояние. Аракчеев потребовал отчета о любых следах озарения в спальне Императора или рядом с ней, но я снова ответила, что не нашла никаких признаков вмешательства освещенных, а также поведала о словах Нестора о воспалении в легких государя.

– Лето же, как он простыть так мог?!

– Не ведаю, граф. Все слишком неожиданно…

Аракчеев повернулся к Николаю Павловичу и долго смотрел на нового Императора. Его Величество взгляд ближайшего советника и соратника отца выдержал с невозмутимостью, а кому как не мне знать, что глаз у графа тяжелый.

– С Индией этой хотя бы связываться не будем.

– Повеление усопшего Государя – продолжить его начинание, – спокойно ответил Николай.

– Да пойми же ты, что это пустая трата денег и людей!

– Во-первых, – все так же ровно парировал Император, – я – Ваш новый правитель, поэтому отношение и обращение ко мне должно быть соответствующим.

– Виноват, – отступил Алексей Андреевич.

– Во-вторых, решения принимаю я, и мне за них нести ответственность. Последнюю волю отца я исполню. Вы не понимаете, граф, – уже мягче сказал Николай Павлович, – есть вещи, которые нельзя не делать. Графиня, Вы рискнули бы перечить услышанному сегодня?