Солотчинские были

В годы Великой Отечественной войны его способности широко проявились. В период военных действий генерал Кокорев занимал ответственнейшие посты начальника штаба 8-й и 59-й армий, 2-й ударной армии, начальника штаба Ленинградского военного округа. Он был военным огромной разносторонней культуры. Выполняя большую штабную работу, Петр Иванович много читал, хорошо знал литературу и искусство. Неустанно заботился он об идейной и военной подготовке офицерских кадров, был прост в обращении, вежлив. Подчиненные любили своего генерала за душевность и чуткость, а начальники и товарищи по службе — за распорядительность, глубокое знание штабного дела и неунывающий характер. Генералы С. М. Штеменко, И. И. Федюнинский и А. И. Андреев в своих опубликованных воспоминаниях о войне с чувством глубокого уважения упоминают имя своего боевого товарища, всегда энергичного, делового и веселого.

Боевая деятельность генерал-лейтенанта Кокорева высоко оценена Советским правительством. Он был награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Суворова II степени, орденами Кутузова I и II степени, орденом Красной Звезды и медалями «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне».

После войны П. И. Кокорев продолжал военную службу начальником штаба Ленинградского военного округа.

Выбрав свободное время, он навестил Солотчу и Рязань, где встретился с родными и близкими ему людьми. И всякому, глядя на него, казалось, что ему жить и жить, «сквозь годы мчась», как сказал поэт. Но случилось неожиданное и непоправимое: 18 августа 1946 года он, сорокашестилетний человек, энергичный и жизнерадостный, скоропостижно умер. Причина смерти — почти не дававшая себя знать болезнь сердца. Похоронен он с воинскими почестями в Ленинграде на Волковом кладбище.

Жена П. И. Кокорева Мария Александровна вырастила сына и двух дочерей. Старшая дочь, Евгения, побывавшая вместе с отцом на фронте, взволнованно рассказала о своем отце:

— Когда меня спрашивают: «Кто был твой отец?» — я всегда начинаю с того, что он был путиловским рабочим, хотя отец всю жизнь был человеком военным. На Путиловском заводе, куда он пришел мальчишкой, ему довелось поработать совсем недолго — началась революция, и он пошел воевать. А вот любовь к заводу, к своей рабочей профессии он пронес через всю свою жизнь. Не будет преувеличением сказать, что звание путиловский рабочий для него было не менее дорого, чем воинское. Революция сделала отца солдатом, но он частенько имел привычку говорить: «Эх, был бы я, ребята, первоклассным токарем-универсалом, а может, и директором завода!»

Его всегда тянуло к обычной человеческой работе. В редкие свободные дни он вечно что-нибудь мастерил по хозяйству. Он умел делать все: и столярничать, и слесарничать, и паять, и шить, и чинить. Любой квартирный ремонт мы всегда делали сами.

Помню, собралась я как-то нести в мастерскую тапочки, но отец остановил меня. Достал свой старинный черный сундучок с инструментами (этот сундучок при переездах паковался последним, а распаковывался первым), вынул оттуда дратву, шило, иголку и усадил меня за работу. «Тут, — говорит, — и показывать-то нечего, сама зашьешь». И верно, зашила быстро и крепко.

И книги переплетать отец научил. К ним он питал особую слабость. Жалел всегда, что мало у него времени для чтения. Мы любили копаться в его книгах. Он не запрещал, но строго требовал, чтобы все было положено на место. За неряшество снисхождения не было. Сам он отличался строгой аккуратностью во всем: и в делах, и во внешнем виде, и даже в разговоре. Кстати, отец очень редко повышал на кого-либо голос, а бранных слов вообще никогда не говорил. И если он скажет, бывало: «Черт знает что», это значило, мы или кто-то из взрослых совершили недопустимое.

Лучшим подарком в семье считалась книга. Эта традиция пошла у нас от отца.

Как много отец ни рассказывал нам о революции, о том, как восемнадцатилетним парнишкой ушел прямо от станка в Красную Армию, как воевал с белыми, как учился в «Выстреле» (Высшие стрелковые курсы), все-таки мысли неизменно возвращались к детству, которое провел в родном селе Солотче, к рабочей юности, когда он жил и работал в Питере на Путиловском заводе. При этом отец доставал и с гордостью показывал пожелтевшую карточку, на которой он снят за токарным станком.

Дед мой, как известно, постепенно забирал сыновей, подраставших в Солотче, в Питер, на Путиловский. Так накрепко и были связаны в отцовской семье рабочий Питер и крестьянская Солотча. Не потому ли в отце так тесно переплелись необыкновенное трудолюбие и твердость характера, беспредельная любовь к родной земле и завидное для сурового военного человека бережное отношение к людям, к своим подчиненным.

Мне посчастливилось почти полгода пробыть с отцом на фронте. Было это в 1944 году. Никогда не забуду, как в начале весны он часто напоминал командирам, чтобы солдат, отличившихся в боях, дней на семь — десять отпускали на побывку домой, особенно тех, чьи деревни и села освободили от немцев, пусть, мол, помогут по хозяйству.

И вообще, сколько я помню, отец всегда первым проявлял инициативу в оказании помощи гражданскому населению: пожар ли, снежный занос, мост ли разрушило ледоходом или ливнем, летняя ли страда. Он ведь всегда был у нас на виду, потому что жили мы не на частных квартирах, а в военных городках.

Отец бережно относился не только к людям. На фронте бездомный скот не редкость, и, если попадалась где по пути корова или коза, он просил пристроить: «Видел в лесочке, подберите». Сам он подружился с потерявшей хозяина собакой, которая прошла с ним весь фронт. А однажды кто-то в деревне, сожженной немцами, принес в его домик запуганную, голодную кошку: видно, знал, что генерал не выгонит ее. Катька, так назвали кошку (в честь «катюши»: кошка не боялась канонады в отличие от собаки, которая забивалась куда-нибудь в угол), привязалась к отцу, как собака, и даже умела служить, чем изумляла всех, кто ее видел. Она исчезла, когда наши войска перешли на немецкую территорию. Отец шутил: «Не захотела уходить с родной земли».

Мне вспоминается зима 1946 года в Ленинграде. Она была суровой, снежной. Солдаты часто по ночам расчищали город, но однажды кто-то из военных отказал городу в этой помощи, и рабочие со второй смены не могли добраться домой. Тогда решили позвонить отцу — депутату Ленсовета. Это был один из тех случаев, когда отец повысил голос. Случилось так, что на расчистку в эту ночь вышли не только солдаты гарнизона — вместе с ними работали рабочие после второй смены, стихийно повысыпали на улицу многие ленинградцы. А потом в очереди за хлебом мы слышали, как люди говорили, что ночью по городу ездил веселый генерал и вместе со всеми расчищал лопатой снег.

В этом была доля правды.

Обычно со словами «штабной работник» ассоциируется скучноватый, исполнительный человек. Но отец был очень общительным, веселым по натуре человеком. Во-первых, он любил спорт. Вплоть до 1937 года играл в футбол и был хорошим хавбеком. Отлично играл на бильярде, хотя немало доставил маме беспокойных минут: она долгое время ставила знак равенства между бильярдом и азартными играми. Отец научил всех нас кататься на коньках, и мы всей семьей зимой ходили на «ножах», а летом играли в волейбол. Во-вторых, он отлично танцевал и брал призы не только по стрельбе, но и в танцах. А плясал просто здорово! Особенно вальс-чечетку и русского. В особый азарт он входил, когда приходилось где-нибудь в части вступать в перепляс с кем-нибудь из солдат. Уважали его солдаты не только за то, что мог он попросту и сплясать с ними, и поесть за общим столом, и песню спеть (любил очень петь под гитару и сам играл на гитаре), а за то, что дело солдатское знал хорошо. Не только стрелял метко, но мог разобрать и собрать любое оружие, не уступив в скорости солдату. Когда служил в авиации, будучи начальником штаба бригады, не удовлетворился специальностью летнаба, а научился сам управлять самолетом. Водил он и автомашину — не как любитель, а как настоящий шофер. И шоферы побаивались ехать с ним на неисправной машине — «услышит» и безошибочно скажет, какая неисправность. Этому я на фронте сама была свидетельницей.