Страница 47 из 124
Я пялился на нее. Орайя выглядела невесело.
— Что? — рявкнула она снова.
Я улыбнулся ей.
— Ты так очаровательна, принцесса.
Она уставилась на меня.
— Я ухожу, — сказал я.
Она слишком быстро дважды моргнула. Ее лицо изменилось, ворчливость сменилась на…
Моя бровь дернулась.
— Вы только посмотрите на это лицо, — сказал я. — Если бы я не знал тебя хорошо, я бы подумал, что ты волнуешься.
— Зачем? — спросила она, напрягая голос. — Куда ты уходишь?
— Обратно в Сивринаж.
— Зачем?
Я одарил ее натянутой улыбкой, больше похожей на оскал зубов.
— Потому что ришанские дворяне — чертовы мудаки.
Я практически слышал, как Кейрис ругал меня за то, что я давал ей столько информации — информации, которая может быть использована против меня.
Ее выражение лица снова изменилось. Неодобрение. Черт, может быть, ненависть. Она попыталась подавить эти эмоции и, конечно же, не смогла.
— О.
— Мише останется здесь с тобой, также останутся некоторые стражники. — Я кивнул на ее крылья. — Держи их пока подальше. Кетура будет здесь через несколько дней. Она научит тебя, как их убирать. Это будет несложно, когда научишься.
Она уставилась на меня, морщинка пролегла между ее бровями, но Орайя ничего не сказала.
— Постарайся сдержать свое волнение по поводу моего отъезда, — сказал я категорично.
Я взглянул на стол. Там стояла пустая миска — выскобленная дочиста. Я не мог не почувствовать удовлетворения от этого.
Орайя по-прежнему ничего не говорила.
Я не совсем привык к тому, что она такая тихая.
— Ну, вот и все, — сказал я. — Береги себя. Увидимся через несколько недель.
Я начал закрывать дверь, но она сказала:
— Райн.
Я остановился на пол пути. Оглянулся назад. Она слегка наклонилась вперед, ее губы были сжаты вместе, будто в знак протеста того, что находилось за ними.
— Спасибо, — сказала она. — За то, что вылечил мои крылья.
Мои пальцы сжались на дверной раме.
Как будто за это меня нужно было благожарить. Обычная порядочность.
— Я же сказал, что ты создана для неба, — сказал я. — Было бы несправедливо позволить отнять это у тебя.
Слабый намек на улыбку промелькнул на ее губах, как проблеск солнца сквозь облака.
Потом она словно потускнела, ее глаза стали отрешенными. Я подумал, не думает ли она о Винсенте.
Она быстро смахнула это выражение лица.
— Безопасной дороги, — сказала она, направив свой взгляд к книге.
Я слабо улыбнулся ей.
— Спасибо.
Той ночью, ушел около полуночи, вооруженный до зубов, с двумя охранниками Кетуры. Вейл бы сказал, что этого мало, но я предпочел оставить остальных для Орайи и Мише. Обе они, конечно, были силой, с которой нужно было считаться, но Орайя была ранена, а Мише… ну, казалось, что каждый раз, когда я смотрел на нее, я видел все новые шрамы от ожогов на ее руках.
Я оглянулся в последний раз, прежде чем улететь. И тут мой взгляд устремился вверх, на второй этаж маленького дома, где лунно-серебристые глаза остановили мое сердце каждый чертов раз.
Орайя прислонилась к оконной раме, скрестив руки. Когда мой взгляд встретился с ее, она подняла одну руку в почти волнообразном движении.
Это было похоже на какую-то маленькую победу.
Я помахал ей на прощание, а потом исчез.
Антракт
Для вампиров время стоит дешево.
Раб быстро это понимает. Будучи человеком, он чувствовал каждую уходящую секунду — упущенные возможности проносились мимо, словно унесенные вечно бурлящей рекой. Люди оплакивают время, потому что это единственная валюта, которая действительно имеет значение в такой короткой жизни.
Раб презирает многое в своей новой жизни. Но из всего, о чем он скорбит по поводу своей исчезающей человечности, потеря метки времени — самая разрушительная вещь. Жизнь, в которой ничто ничего не значит, — это и не жизнь вовсе.
Годы проносятся мимо, как мокрая краска под дождем, заливая вечно пустой холст. Вампиры королевского двора наслаждаются этой жизнью, в которой годы ничего не значат. Столетия жизни притупили обычные удовольствия, сделав их вкусы крайне необычными и жестокими. Иногда объектом этой жестокости становятся люди. В других случаях человеческие жизни слишком коротки и хрупки. Обращенные вампиры, в таком случае, являются следующей лучшей вещью — прочной, более долговечной, но такой же одноразовой, как и люди, которыми они когда-то были.
В рабе нет ничего особенного. Он не единственный Обращенный в коллекции короля. Он даже не является особенным фаворитом. Время и скука заставили короля собрать хорошо укомплектованный зверинец развлечений, мужчин и женщин любого телосложения, внешности и происхождения.
Раб действительно пытается — пытается сохранить свою человечность.
Но, так или иначе, день за днем, она ускользает от него. Вскоре он уже не помнит, сколько времени прошло с тех пор, как он был Обращен. Когда он думает о своей прежней жизни, ему кажется, что он думает о старом друге — ведь теперь это всего лишь далекие, приятные воспоминания.
Он каждый день наблюдает за восходом солнца, пока лучи света не вгрызаются в его кожу.
Дни превратились в недели, годы превратились в десятилетия.
Позже он попытается и не сможет описать словами степень своего упадка за это время. Для тех, кто его окружал, он был скоплением кожи и мышц, объектом, домашним животным, а не человеком. Когда вам годами говорят именно это, становится легко в это поверить. Если верить в это, становится легче выжить.
Только одна личность относится к нему по-другому.
Жена короля — тихая женщина с большими темными глазами. Она редко говорит и редко покидает своего мужа. Вначале раб думает, что она такая же, как и все остальные. Но позже он начинает видеть в ней жертву жестокости мужа, в молчаливом соучастии в его ударах, властвовании, приказах.
Так это продолжается на протяжении долгого времени.
Потом, однажды, он оказался с ней наедине. В тот день его сильно избили — в наказание за какое-то воображаемое непослушание. Когда остальные покидают комнату, он остается, перевязывая свои раны с заученной рутиной того, что он делал тысячу раз до этого и будет делать еще тысячу раз.
Она тоже остается.
Она не говорит ни слова. Она просто берет у него бинты и обматывает ими раны, до которых он не может дотянуться.
Сначала он отстраняется, но она мягко настаивает. В конце концов, он сдается. Когда она заканчивает, она встает и уходит, не сказав ни слова.
Он забыл, каково это. Доброе прикосновение. Это больнее, чем можно подумать. Он чувствует ее руки на себе до конца ночи. Это пугает его, потому что теперь он знает, что не сможет этого забыть.
Все началось именно с этого.
Они сближаются на протяжении месяцев и лет, утешая друг друга после жестокости короля. Проходят месяцы, прежде чем они начинают разговаривать друг с другом. Но слова имеют меньшее значение, чем доброта. Черта была перейдена в ту первую ночь, в то первое нежное прикосновение.
Все последующее кажется неизбежным.
В темном мире глаза естественным образом находят свет. Она становится самым ярким существом.
К тому времени, когда их молчаливые встречи превращаются в блуждающие разговоры, они уже давно прыгнули с обрыва.
К тому времени, когда он впервые целует ее, рот которой все еще испачкан кровью от руки ее мужа, они уже мчатся к земле.
К тому времени, когда они занимаются любовью, они так отчаянно нуждаются в связи, что их даже не волнует неизбежный крах.
Глава 29
Орайя