Страница 24 из 124
— Ты постоянно твердишь мне, что я королева, а не пленница. Так докажи это. Никто не запирает королев в их покоях.
Некулай запирал Нессанин.
Это была внезапная и непрошенная мысль, промелькнувшая у меня в голове.
Я отогнал ее прочь, и решил, что просьба Орайи вполне справедлива. Кроме того, с Орайей все было связано с риском. И так было всегда.
— Хорошо, — сказал я, слегка пожав плечами. — Договорились. Больше никаких замков.
Ее плечи слегка опустились от облегчения. Мне нравилось видеть это.
— Тогда я иду спать, — сказала она.
— Хорошо. Тебе нужен отдых, прежде чем мы начнем.
Она подошла к двери и открыла ее. И прежде чем я успел остановить себя, слово застряло в моем горле.
— Орайя.
Она обернулась. Даже с другого конца комнаты ее стальной взгляд пронзил меня до глубины души. В моей груди запульсировала боль.
Я даже не знал, что хотел сказать.
Спасибо?
Ты не пожалеешь об этом?
Первое было покровительственным. Второе было обещанием, которое я не мог дать. Я уже достаточно лгал Орайе. Я не хотел делать это снова.
Наконец, я остановился на:
— Я всегда говорил серьезно. Я про предложение, которое я тебе сделал.
Нет никого, кого бы я предпочел видеть рядом с собой, правящим этим королевством, кроме тебя.
Я увидел по ее лицу, что она прекрасно понимает, о чем я говорю.
— Я знаю, — сказала она после долгого раздумья и ушла.
ПОСЛЕ УХОДА ОРАЙИ я несколько минут простоял у окна, наблюдая, как над Сивринажем восходит солнце, дымчатое небо становится пурпурным, затем розовым. Я ощутил знакомое жжение на моей коже, как и всегда, оно начиналось медленно, и к тому времени, когда я неохотно отстранился, уже почти полностью рассвело.
Пока меня не было, мне оставили сообщение. Я поднял пергамент и прочитал его. Долгое время я просто смотрел на него. Затем я выругался, сунул его в карман и распахнул дверь.
Я спустился вниз по лестнице, до самого гостевого крыла, глядя прямо перед собой, пока не дошел до единственной закрытой двери. Я стучал в нее, не утруждая себя вежливостью, продолжая, даже когда ответа не было.
— Боги, имейте немного терпения! — раздался легкий, веселый голос изнутри, и послышались торопливые шаги.
Дверь распахнулась.
В тот момент, когда она открылась, я хрипло сказал:
— Ты не должна быть…
Но едва я успел произнести эти слова, как лицо Мише расплылось в ухмылке, которую я видел всего полсекунды, прежде чем она бросилась ко мне.
И, черт возьми, как же приятно было увидеть ее дружелюбное лицо.
Мише бросилась мне на шею и обняла меня так, будто думала, что никогда больше меня не увидит. И конечно же, я обнял ее в ответ, ведь кто я такой, монстр что ли?
Ее волосы стали длиннее и теперь достигали плеч. Карамельные локоны все еще пахли потом и пустыней после ее путешествия.
— Ты не должна быть здесь, — сказал я. — Я же говорил тебе не приходить.
Я старался звучать очень грубо и потерпел неудачу.
— Да пошел ты, — ласково сказала Мише, что означает: «Я тоже по тебе скучала, идиот».
Глава
15
Райн
— Было скучно просто бродить в одиночестве. Что еще я должна была делать?
— Держаться подальше от неприятностей. Держаться подальше от столицы и гражданской войны. Найти безопасное и спокойное место.
Мише сморщила нос.
— Безопасное и спокойное?
Она сказала это так, как будто эта мысль была нелепой, и, честно говоря, любой, кто хоть раз встречался с Мише, знал, что так оно и есть. Мише была противоположностью безопасности и спокойствия. Мише была настолько импульсивной и безрассудной, что иногда это меня искренне пугало.
Когда она наконец освободила меня из своих удушающих объятий, она потащила меня в свою гостиную. На ней были пыльная белая рубашка и брюки, испачканные после дороги. Но если она и устала, то не подала виду, а потом она свернулась калачиком в кресле и подтянула колени к груди, и с широко раскрытыми глазами требовала, чтобы я ей все рассказал. Она слышала самые важные новости, говорила она, но хотела узнать все от меня.
В мире не было ни одного человека, с которым мне было бы комфортнее, чем с Мише. Она видела меня в худшем состоянии. И все же… рассказать ей всю историю о том, что произошло во время последнего испытания Кеджари и после него… было трудно. Мне еще не доводилось собирать все события в один рассказ. Мои глаза переместились на определенное место на ковре, пока я рассказывал ей, как можно более скупо, о том, что произошло.
К тому времени, когда я закончил, волнение Мише сменилось такой неприкрытой, выворачивающей наизнанку грустью, что, когда я снова перевел взгляд на нее, это заставило меня подавить смех. Она выглядела так, словно была близка расплакаться.
— Сиськи Иксы, Мише. Все не так драматично.
Но Мише просто разжала ноги, пересекла комнату и обняла меня еще раз, не по-щенячьи восторженно, как при воссоединении, нет, это было спокойное объятие друга, который хочет поддержать.
Я высвободился из ее объятий.
— Со мной все в порядке. А от тебя воняет.
— Ты не можешь мне лгать, — пробормотала она, а затем села на пол, скрестив ноги, и подперев подбородок руками.
— Серьезно, Мише… — Я ковырял ноготь. Я не был уверен, была ли под ним все еще чья-то чужая или моя собственная от моего непрекращающегося ковыряния застывшая кровь, однако я не мог заставить себя оставить это дело в покое. — Здесь все плохо. Тебе стоит вернуться в деревню.
Мне было легко это сказать, мне было легко выставить Мише из Сивринажа, и все же какая-то часть меня проклинала себя за то, что я произнес эти слова — даже зная, что, конечно же, она не послушает.
Я скучал по ней. Нет, это было даже мягко сказано. Она была моей единственной семьей, кровной или нет. Сейчас в живых было два человека, которые, как я чувствовал, к лучшему или к худшему, действительно знали меня. Орайя и Мише. Когда Орайя смотрела на меня, это было обвинение из разряда: я вижу, кто ты на самом деле. Но когда Мише смотрела на меня, это была привязанность. И мне этого не хватало, но это также было неудобно. Всегда было труднее играть роли, которые мне нужно было играть, когда Мише была рядом, она знала меня слишком хорошо.
— Там было скучно, дерьмово. Кроме того, ты действительно думал, что я просто оставлю тебя здесь одного? — Между ее бровей появилась глубокая морщинка. — Или ее?
Ее. Орайя.
Несмотря на все это, мне стало немного теплее на сердце от осознания того, что Мише полюбила Орайю. Как будто она с самого начала знала, насколько важной она станет для меня. Мне всегда было интересно, есть ли в Мише немного магии разума. Хотя бы чуть-чуть. Такие вещи не относятся к Атроксусу, но ее эмпатия была немного странной.
Я чувствовал, что мне нужна Мише, и я ненавидел это чувство. Но, возможно, Орайя нуждалась в ней даже больше, чем я, прямо сейчас.
— Мм, — сказал я, не выражая ничего из этого.
— Дела плохи?
Я думал о безудержных рыданиях Орайи посреди дня, когда она думала, что никто ее не слышит. Думал о безмолвной пустоте на ее лице в течение нескольких недель.
Вспомнил ее голос: «Я ненавижу тебя».
— Да, — сказал я. — Дела плохи.
Признание было горьким и с примесью сожаления.
Я уже давно отказался от представления о себе как о морально порядочном человеке. За эти годы я убил сотни людей своими руками. Тысячи косвенно, в результате моих действий в прошлом Кеджари или в этом. Я делал то, что было необходимо, чтобы выжить. Я старался не корить себя за это.
Но я всегда буду сожалеть об этом. О том, что сломал Орайю. Это был грех, который я никогда не смогу искупить.