Страница 86 из 101
Это действительно казалось милым.
— Но по правде говоря, я даже не имел возможности много путешествовать, когда был человеком, — продолжил он. — Поэтому, когда я стал свободным, я побывал везде. Весь Дом Ночи. Все острова. Дом Тени, Дом Крови…
Дом крови? Никто не ходил в Дом крови.
— Это было примерно так болезненно, как ты и ожидала, — сказал он, глядя на мои поднятые брови. — Я даже путешествовал по человеческим землям. Понял, что могу пройти, если буду осторожен. Но… через некоторое время, думаю, я понял, что бегу. Они были со мной везде. Он напоминал мне обо всем, что есть в этом мире. Она напоминала мне обо всем хорошем, от чего я отказался. А потом, когда я вернулся в Обитрэйс, я нашел Мише.
Эти слова имели гораздо больший вес теперь, когда я поняла его историю.
— Ох.
— Мише напоминала мне о ней, в некотором смысле. О хорошем и о плохом. Они обе видели столько красоты в мире. Но у них также была эта… эта гребаная наивность. Умышленное незнание того, что нужно для того, чтобы создать такую реальность.
Он сделал паузу для долгого размышления.
— Эти семьдесят лет с ним были… ужасными. Но я встретил много хороших людей, которые тоже страдали. Людей, о которых Нессанин пыталась заботиться, даже когда тонула. Вампиры ришанцы, которые сейчас оказались в еще большей ловушке, чем когда-либо. И я должен был бороться за них, когда все рухнуло, но я не стал. Я не знал, как, или, может быть, знал и жалел, что не сделал.
Я с новым ужасом подумала о сотнях крыльев, приколотых к стене. Подумала о пепле Салины.
— Так ты оказался здесь.
— Я долгое время не считал эти обязанности своими. Мише была с этим не согласна. Она заставила меня. Вступила в Кеджари первой. Знала, что я не позволю ей сделать это в одиночку.
Мои брови вскинулись. Войти в Кеджари только для того, чтобы заставить его сделать это… назвать это экстремальным было бы преуменьшением. Она вполне могла пожертвовать своей жизнью.
Должно быть, я скорчила гримасу, потому что Райн издал мрачный, лишенный юмора смешок.
— Я был готов сам убить ее на хрен. Это самое глупое, что она могла сделать. И помяни мое слово, я бы нашел способ вытащить ее. Так или иначе. — Его лицо смягчилось. — Но это Мише. Чертовски импульсивная. Но всегда, всегда с добрыми намерениями. Больше, чем она имеет на это право, после всего, что она видела. Иногда по глупости. Я люблю Мише как сестру, но… я беспокоюсь о ней. Мир — это не цветы и солнечный свет. Она не понимает…
— Что нужно бороться достаточно сильно, чтобы оставить след, — закончила я. — Чтобы его было сложно стереть.
Его глаза посмотрели на меня. Их знакомые очертания, как у зеркала, поразили меня до глубины души.
— Именно.
Мир не был простым и понятным. Добро никогда не было чистым и простым.
Когда я впервые встретила Райна, я думала, что мы никогда не поймем друг друга. Но сейчас, впервые, я почувствовала, что кто-то действительно видит меня, видит мир так же, как я.
Я ощущала тепло его кожи под своей ладонью, биение его сердца. Если бы я хотела убить его, мне нужно было бы воткнуть свой клинок прямо сюда. Заменить эту ласку ударом.
И может быть… может быть, я не смогу этого сделать. Может быть, я не хотела этого. Райну нужно было спасать людей. Моих больше нет. Кто заслуживал этого больше?
Я не могла озвучить это. Но я никогда не могла скрыть от него свои самые мрачные мысли, даже когда мне это было нужно больше всего. Он видел меня насквозь.
— Но потом, — тихо сказал он, — я встретил кое-кого, кому все же удалось найти непокорность там, где, как я думал, ее больше не существует.
Мое горло сжалось. Непокорность. Он заставил это звучать так благородно.
— Глупая мечта, — выдохнула я. — Как будто убийство нескольких вампиров-отморозков в переулках что-то значит. Как будто это что-то изменит.
— Перестань. — Это слово прозвучало как резкий упрек. — Ты нашла способ защитить свой мир, когда все говорили тебе, что ты не должна этого делать. Ты знаешь, как это чертовски трудно? Как это редко бывает? Хотел бы я сражаться так, как ты. Это и есть сила.
Была ли сила в том, чтобы биться о стальную стену? Или это сделало меня еще одним наивным мечтателем?
— Я больше не знаю, зачем я все это делаю. — Моя рука потянулась к груде одежды на другом конце кровати, а кончики пальцев заиграли на рукояти моего клинка. Я вынула его, рассматривая темную сталь в свете фонаря. Оранжевые капли стекали по вихрям, выгравированным на его длине.
Для меня было большой честью владеть этим оружием. Но сколько подобных ему использовалось для убийства людей с такой кровью, как у меня?
Как сильно я должна была ранить себя, думала я, чтобы Ниаксия приняла мой отказ?
Райн мог победить Анжелику. Он, несомненно, мог победить Ибрихима. И он мог бы воспользоваться этим желанием и использовать силу богини, чтобы помочь тем, кто в нем нуждался.
Словно услышав мои мысли, он крепко схватил меня за руку.
— Посмотри на меня, Орайя.
Я не хотела, я бы увидела слишком много, он бы увидел слишком много, но я все равно сделала это.
— Ты больше, чем то, чем он тебя сделал, — сказал он. — Ты понимаешь? Это не сила. Сила в том дерьме, которое он пытался вырезать из тебя. У тебя есть все основания продолжать. Сейчас больше, чем когда-либо. И я говорю это, зная — как глупо мне, как никому другому, говорить это.
Он говорил не о Кеджари. Он говорил о чем-то большем. И его пальцы сжимали мои, дрожа, когда он прошептал:
— Так что не смей прекращать сражаться, принцесса. Это разобьет мое проклятое сердце.
У меня защипало в глазах.
Я бы не призналась. Но это сломало бы меня, если бы он тоже это сделал.
— Тогда тебе тоже лучше не делать этого, — сказала я. — Поклянись мне в этом. Мы участвуем в этом вместе. Мы знали, во что ввязываемся. Ничего не изменилось.
Все изменилось.
Но Райн сделал паузу, затем наклонил свой подбородок.
— Договорились. Если мы сражаемся, то сражаемся до конца. Каким бы ни был этот конец. Чья бы кровь ни пролилась, мы победим.
Я думала, что почувствую себя лучше, как будто мы восстановили часть наших отношений.
Но это не так. Мы этого не сделали.
Я взглянула на занавешенные окна. Свет внизу был теперь алым.
— Солнце садится, — сказала я. — Разве ты не хочешь взглянуть на него в последний раз?
И Райн без колебаний, не отводя от меня взгляда, ответил:
— Нет. — и поцеловал меня.
НИКОГДА ЕЩЕ я так не боялась наступления ночи.
Тем не менее, она наступила. Я ожидала увидеть в нашей комнате маленькую ниточку тени, манящую руку Ниаксии, но от этого зрелища у меня все равно перехватило дыхание в легких. Когда она появилась, мы с Райном без слов скатились с кровати и надели доспехи.
Прежде чем покинуть комнату, покинуть ее в последний раз, мы остановились и посмотрели друг на друга.
— Мне было очень приятно, принцесса, — сказал он.
Я смотрела, как изгибаются в улыбке его губы. Матерь, эти идеальные губы.
Я думала о том, чтобы поцеловать его в последний раз. Думала о том, чтобы обвить его шею руками и никогда не отпускать. Затащить его обратно в постель и не отпускать. По крайней мере, мы бы умерли счастливыми, когда Ниаксия поразит нас.
Я не сделала ничего из этого.
Я не знала, как Райн мог назвать меня храброй. Я была гребаной трусихой.
— Это было… — Я пожала плечами. Ухмылка заиграла в моих глазах без моего разрешения. — Сносно. Я так думаю.
Он засмеялся.
— А вот и она, — сказал он и открыл дверь.
АНЖЕЛИКА И ИБРИХИМ уже ждали вместе с Министером. Ибрихим не смотрел на нас. Обычно суровое лицо Анжелики было еще более суровым, чем обычно, ее глаза были острыми, как кинжалы, когда она наблюдала за нашим приближением. Они были в красной оправе.