Страница 51 из 110
Женевьева не пошевелилась и не ответила. Она не сводила с него своего настороженного взгляда. Тристан еще шире улыбнулся, и она судорожно сглотнула, ибо, казалось, что у него нет никаких дурных намерений. Лицо его сейчас сияло, просто озорным весельем, и это было даже хуже его обычной непоколебимости и суровости.
– Почему вам не вернуться к себе? – выдохнула Женевьева, пятясь от Тристана. – Ведь вам скоро нужно будет встретиться с Джоном.
– Нет, миледи, у нас в запасе еще много-много долгих минут. Ведь вы столь строго осудили меня за плохое отношение к моей пленнице! Теперь же я вижу, что моя пленница просто вывалялась в грязи и потому находится в расстроенных чувствах! Каким же я буду рыцарем, если оставлю ее в таком состоянии?
И Тристан протянул к ней свои большие ладони. Когда его загорелые руки обхватили ее тело, Женевьеве от всего сердца захотелось, что бы кто-нибудь пришел к ней на выручку.
Его объятия были сильными, и казалось, что от него исходит жар, возбуждение, и напряжение столь же буйное, как гром и молния, столь же взрывчатое, как порох. Женевьева вгляделась в эти темные глаза и, со все возрастающей тревогой поняла, что он не видел в ней пленницу, которая обещала бороться с ним до конца, нет, он видел в ней просто забавную игрушку, послушную его желаниям.
– Я буду кричать! Громко, страшно! И каждый из прислуги узнает, что их новый хозяин…
Ее прервал смех Тристана.
– Конечно же, они узнают. А почему бы и нет, миледи? И если эти крики продолжатся, то они догадаются, чем вы занимаетесь… ведь все подобные крики и вопли звучат почти одинаково, разве вы не знали этого? Наверное, нет. Ну, а теперь почему бы вам…
– Я ненавижу тебя! Оставь меня! – Женевьева заметила, как озорство и веселье вдруг пропали с его лица вместе с нетерпеливым желанием. На нем снова была жестокая маска безразличия и злобы, и у нее перехватило дыхание. Как можно ненавидеть с таким неистовством, зная, что она и сама испытывает…
Желание. Женевьева безошибочно определила его: жар и возбуждение, дрожь во всех членах и слабость, которая была в то же время силой…
– Нет. Никогда!.. – негромко вскликнула Женевьева, и вырвалась из его объятий в совершенном смущении. Она не могла убежать от него. Она знала это. Ей просто нужно было выиграть немного времени, что бы убедить себя, что ей неприятны его прикосновения. Что это новое ощущение, которое она открыла в себе, находясь в его объятиях, ничего не значит, что оно нелепо, просто примитивный инстинкт – и что оно вовсе не было неким чудом, которого стоит желать…
Тристан снова схватил ее за руку и привлек к себе, с выражением мрачной целеустремленности на лице. Затем довольно осторожно придержал ее, но от его порывистого движения легкая ткань порвалась, и халат соскользнул с ее плеч.
– Не… – задыхаясь, выговорила она, но Тристан поднял ее, обнаженную, прижал к себе и широкими шагами направился к лохани, и бережно опустил Женевьеву в поднимающиеся клубы пара.
– Пожалуйста, не…
Вода, горячая, ароматная, приняла ее. Тристан наклонился над ней, и спасая ее волосы от влаги, перебросил их через край. Господи Боже, как быстро он двигался! Он сбросил с себя сапоги, чулки, тунику и бриджи, и вот уже стоит перед ней во всем великолепии.
«Великолепное животное… – мелькнуло в голове Женевьевы. – Прекрасный, молодой, суровый, мускулистый, сильный, как сама стихия и с такими загребущими лапами.»
Он задержался, что бы захватить губку и мыло и присоединился к Женевьеве. Женевьева с беспокойством следила за тем, как вода выплеснулась за край лохани, ее сердце бешено колотилось. Господи милосердный, это ужасно, это как колдовство, она не хотела этого чувствовать, и все же это было… Его колени прижались к ее ногам, лохань была слишком мала для двоих, и Женевьева всем телом ощущала его присутствие, и ощущала все то о чем не хотела даже думать.
«Роза… белая или красная, это совершенно не имеет значения, если тебя лишить лепестков…»
Его мужественность была величайшим наркотиком, его руки таили в себе волшебную силу, его тело, сильное, стройное, привлекало и очаровывало ее. Его глубокий и нежный взгляд околдовывал ее, гипнотизировал и ввергал в волшебное королевство, где у нее не было иного выбора, кроме как стонать, называть его по имени и сдаваться, не мужчине, но чувству, отдаваясь древнему огню и внутреннему первичному ритму…
Он смотрел ей прямо в глаза, и взор его был и дьявольским, и манящим, и озорным. Молодостью и весельем дышало его лицо, его лукавая улыбка.
– Ах, леди! Как я мог пренебречь своими обязанностями! Я ведь должен помочь вам очиститься от грязи и скверны.
Женевьева попыталась разрушить его чары, попыталась встать, но ее ступни и ноги оказались прижатыми его коленями. Тристан рассмеялся, схватил ее за руку и медленно притянул к себе, принимая ее тело, влажное и скользкое и начал тереться об нее, ее грудь сплющилась от соприкосновения с каменной стеной его грудной клетки, покрытой кудрявыми волосами.
Их взгляды встретились. Она смотрела на него, не мигая, словно зачарованная… Неприкрытая страсть неудержимым потоком струилась из его темных глаз.
Все ушло. Тяжесть, холод, неприязнь. За ту вечность, что она смотрела в эту бездонную глубину, она ощутила, как тепло волнами распространяется по ее телу, и затем она больше ничего не могла видеть, ибо веки его опустились, а руки сомкнулись вокруг ее, и он поцеловал ее, и его поцелуй был влажным и горячим, как и пар, клубившийся вокруг них, наполнивший ее тело желанием. А прикосновение его рук разжигало в ней огонь желания.
И вот он встал. Его руки плотно прижали ее к себе, их глаза снова встретились. Вода струилась с их тел и стекала прямо на пол, но их это совершенно не заботило.
Он вышел из лохани и положил ее на голый матрас.
Он больше не играл, не насмехался. Не было и боли, просто пылающая страсть, как шторм, захватившая, поглотившая, ввергнувшая в пучину, в которой Женевьева совершенно не разбирала его движений. Она уцепилась пальцами в его плечи и вскричала, как от прикосновения раскаленного металла.
Страсть, быстро разгораясь, вспыхнула молнией, и заполнила ее.
Он лежал на ней, его руки все еще покоились на ее теле.
Но постепенно страсть уходила…
– О! – воскликнула Женевьева, задыхаясь от злости. Она вывернулась из-под него, отскочила в сторону и в ужасе стала подбирать остатки своей одежды, валявшейся на полу, чтобы прикрыть наготу. И снова она отчаянно вскрикнула, нечаянно встретившись глазами с Тристаном, наблюдавшим за ней. «Он будет смеяться, – подумала она, – потому что ему удалось-таки выставить меня такой дурой в собственных глазах».
Но он вовсе и не думал смеяться, он только задумчиво смотрел на нее, пока Женевьева не отвела взгляд, шагнула к камину и в отчаянии упала перед ним. Она не станет плакать, не станет даже после его ухода. А он уйдет сейчас. Напялит свою одежду и пойдет к Джону, забыв о ней в считанные секунды, в то время как она…
Тристан так и поступил. Он встал, и на мгновение Женевьеву охватила паника: она подумала, что он собирается подойти к ней, но мужчина всего лишь снова залез в лохань с водой. Она слышала, как он отфыркивался, умываясь.
Она чувствовала его взгляд на себе, слышала, как он взял полотенце, и знала, что он смотрит на ее дрожащую спину и хвост спутанных волос, вытирая лицо.
Женевьева прикрыла глаза. В тишине, установившейся в комнате, легко угадывалось каждое его дыхание.
Вот шуршит рубашка, надеваемая через голову, затем чулки, затем туника, бриджи, сапоги.
– Не забудьте, миледи, что ваша трапеза ожидает вас на подносе, – напомнил он ей. – Вам следует поесть, прежде, чем еда остынет и станет невкусной.
– Подите вон!
Он рассмеялся при этих словах, мягко и чуть грустно.
– А, да, теперь вы снова изгажены. Простите меня, миледи! Но я должен сказать, что вы все ближе и ближе к тому, что бы исполнить обещание, данное мне когда-то!