Страница 50 из 110
Она пыталась освободиться от его хватки, стараясь встретиться с Эдвиной глазами. Но его руки сжались сильнее, и Женевьева поняла, что ей удалось разозлить его. Но Тристан оставался вежливым с Эдвиной, и Женевьева, как бы сильно она не сочувствовала своей тетке, вознегодовала от того, с какой легкостью та приняла свою судьбу.
– Миледи, позвольте мне пройти…
У Эдвины не было другого выбора. Когда Тристан снова пошел вверх по лестнице, Женевьева попыталась поднять голову. Лицо Эдвины оставалось пепельным, а в глазах застыла боль и безнадежная мольба. «Сдайся!» – умоляли ее глаза. Но Женевьева знала, что не сможет покориться этому дьяволу во плоти.
Тристан повернул и сильным пинком распахнул дверь в ее спальню. Секунду спустя он небрежно бросил ее на кровать. Женевьева быстро приподнялась на локтях, готовая к тому, чтобы защищаться, если он посягнет на нее.
Но мужчина остался стоять, слегка раздвинув ноги и глядя на нее сверху вниз, уперев руки в бедра.
– Мне стоит позаботиться о том, чтобы в будущем не было ложных тревог. Разве вы никогда не читали басен Эзопа? Даже если эта спальня будет объята пламенем, вы можете изжариться здесь заживо, но никто не будет обманут вашими криками, – сказал он.
– Я и не подумаю кричать, если вы скажете своим людям, чтобы они приходили, когда я зову их, – отпарировала Женевьева. – Я не думаю, что подобная уловка будет необходима.
– Миледи, вам бы ответили в свое время, Я был занят, в противном случае я бы пришел сам.
– Я не хотела видеть вас. Я хотела, чтобы ко мне пришел кто-нибудь из моих слуг!
– Вы не голодали, – возразил он.
Женевьева быстро перекатилась через кровать и посмотрела на него.
– Эдвина говорила правду, милорд, – сказала Женевьева, вложив в свои слова все презрение, на которое была только способна. – Даже в Тауэре заключенных кормят и разрешают им свидания.
– Но ведь вы не в Тауэре, не так ли, Женевьева?
– Я бы с большим удовольствием находилась там. У меня есть права…
– У вас вообще нет никаких прав, леди. Вы утратили их в ту ночь, когда попытались убить меня.
Женевьева почувствовала, как вокруг нее начинает сжиматься пространство, спальня, бывшая просторной и большой, словно уменьшалась в размерах, когда он появлялся.
Тристан заполнял всю комнату своей несгибаемой волей.
– Пусть так, – горестно согласилась она. – Но как прикажете понимать то, что вы отказываете мне в таких простых вещах, как вода, чтобы вымыться, и пища?
– Вам ни в чем не было отказано, – ответил Тристан. – Просто вы больше не хозяйка и даже не гостья в этом замке, и слуги здесь мои, а не ваши, и когда я решу…
Женевьеву никогда не учили осторожности, никогда. Его речь была прервана подушкой, которую она стащила с кровати и запустила в Тристана, при этом хрипло и грязно сквернословя.
Он замолчал, перехватил подушку и, очевидно, призывая все свое терпение, пожал плечами, чтобы показать Женевьеве всю нелепость ее поступка. Женевьева не могла уже исправить свою ошибку, поэтому она пристально смотрела на него, ощущая все возрастающую тревогу. Ее грудь высоко вздымалась.
Внезапно Тристан посмотрел вниз, наконец заметив, что стоит на простынях, сброшенных Женевьевой с постели. Он поднял на нее взгляд с недоброй и насмешливой улыбкой, затаившейся в уголках его рта, и улыбнулся еще шире, когда заметил, что Женевьева не в силах скрыть смущения, отразившегося на ее заалевшем лице, помимо ее воли.
– А у вас есть характер, леди Женевьева, – прокомментировал Тристан.
Женевьева быстро отвернулась от него, чувствуя свое очередное поражение и досаду от этого. Ей вдруг нестерпимо захотелось, чтобы он ушел.
– Я не буду пытаться снова обмануть вашего стражника, – сказала она. Она надеялась, что ее слова прозвучат твердо. Но этого не получилось. Всего лишь неуверенный, прерывистый шепот сорвался с ее губ.
– Вы можете идти… идти и заниматься вашим поместьем.
Он глухо рассмеялся.
– Моим украденным поместьем?
– Вы не можете отрицать того, что все это было украдено! – воскликнула она, и подумала: «А почему, собственно, я отвечаю ему?» Она чувствовала взгляд Тристана на своей спине, чувствовала, что у нее подкашиваются ноги, хотя изо всех сил старалась стоять твердо.
– Тебе не стоит об этом заботиться, Женевьева. Ты хотела доставить мне беспокойство, и у тебя это получилось. Тобой пренебрегли и лишили тебя необходимых вещей, что ж, теперь я здесь. И мы исправим допущенный промах.
Он подошел к двери и, подозвав стражника, распорядился, что бы слуги принесли для Женевьевы еду и питье. Затем она снова ощутила его взгляд на своей спине.
– И воду, так, миледи? Лохань с горячей водой, верно?
Женевьева отрицательно покачала головой. Она больше ничего не хотела, во всяком случае, пока он находился с нею в одной комнате.
– О, но ты же требовала воду! И в самом деле, я помню, что ты требовала! Разве нет?.. Питер, скажи еще, что бы принесли лохань и горячую воду, немедленно.
Тристан прикрыл дверь и прислонился к ней. Даже не оборачиваясь, Женевьева знала, чем он был занят, знала, как он смотрел на нее – холодным и безжалостным взглядом.
Теплая волна пробежала по ее телу. Холодным? Нет, когда он держал ее, в его взгляде горел огонь. Но этот огонь был поверхностным. А что есть тело, как не пустая оболочка? И как только она напомнила себе, что ему никогда не покорить ее душу, осознала, что и сама не проникла в его внутренний мир.
– Ага, ну вот и вы? – он открыл дверь на негромкий стук.
Женевьева не оборачивалась. Она слышала как слуги, сопя, втащили лохань и пыхтя от натуги, принесли тяжелые ведра с горячей водой, потом вынесли лохань с грязной водой. Слышала она, как Эдди, одна из кухарок, о чем-то тихо говорила с Тристаном, и затем все стихло.
Тяжелая дверь закрылась, и послышался звук задвигаемого засова. «Остался ли он внутри с нею, или ушел?»
Женевьева с надеждой обернулась, но ее надежда разбилась о неумолимое выражение его лица.
Тристан поставил обутую в сапог ногу на сундук и оперся на колено локтем, подперев подбородок ладонью, внимательно наблюдая за Женевьевой. Он молча повел рукой в сторону ее туалетного столика, на котором стоял поднос с едой, и затем указал на лохань стоявшую перед вновь зажженным камином, из которой клубами поднимался пар.
– Вы просили, чтобы вам дали воды, чтобы вымыться, миледи.
Он явно насмехался над ней, радуясь, что она чувствует себя неловко в его присутствии. Женевьева попыталась улыбнуться, попыталась вложить в своей ответ, как можно больше сарказма.
– О да, я хотела этого. Я никогда еще за всю свою жизнь не чувствовала себя такой изгаженной.
Тристан опустил глаза и прикрыл их ресницами, отбросившими загадочные тени на его щеки. Женевьева сжалась, подумав о том, что с ее стороны было неразумно пытаться раздразнить его, она ведь прекрасно знала о его непоколебимости.
Но вот он посмотрел на нее, легонько покачивая головой, словно бы сочувствуя.
– Изгаженной?
– Ужасно.
– Тогда во имя Господа, леди, я отказал вам в самой серьезной услуге! Нам необходимо немедленно это исправить! Я приношу самые искренние извинения.
Женевьева вытаращила глаза, с подозрением следя за тем, как он подошел к туалетному столику и стал изучать флаконы и пузырьки, стоявшие на нем. Он быстро взял один из них и с притворным восторгом продемонстрировал его Женевьеве. И хотя радость его была явно нарочитой, она вернула его лицу юношескую непосредственность.
– Роза! Розовое масло! Я считаю, что это вполне подходящее средство, а вы?
Женевьева не отозвалась. Она прижалась к стене, следя за тем, как Тристан шагнул к лохани и вылил туда содержимое флакона, вдохнув в себя разовый аромат.
– М-мм! – он обернулся к Женевьеве. – Я вот думаю, из какой розы было получено это масло, из красной или из белой? Да и имеет ли какое-нибудь значение, какого цвета прежде была роза, если с нее оборвать все лепестки.