Страница 5 из 5
Спасла меня душеспасительная беседа с Готтфридом
В течение ночи мы выпили пять бутылок «Ркацители» и съели десять банок кальмаров в собственном соку.
Я рассказал другу все, с малейшими деталями.
Готтфрид задумался, потом изложил вердикт.
Он произнес десятка два разнообразных нецензурных слов.
Смысл заключался в том, чтобы я не маялся дурью.
По мнению Готтфрида, груз предохранения от беременности лежал на женщине, а не на мужчине.
С учетом того, что Лида держала у себя презервативы, стиль ее жизни был ясен и угроза навязанного отцовства равнялась нулевой.
Мне стоило просто жить дальше, не оглядываясь за спину.
Напоследок друг посоветовал прочитать «Исповедь» Руссо, сказав, что там я найду много полезного для себя.
На чтение серьезной книги уже не оставалось времени, но в целом я успокоился.
23
В один из последних предотъездных дней – ощущая себя беззаботным, как бабочка – я сбегал мимо лифта по круговой лестнице подъезда.
У подоконника я остановился, заметив под ногами нечто чужеродное.
Нагнувшись, я увидел, что на желтом, с красными каемками, кафеле лежит застежка от бюстгальтера.
Черные пластиковые половинки остались соединенными, по краям торчали обрывки ниток.
Не нужно было обладать семью пядями во лбу для понимания, что тут произошло и почему застежка упала нерасстегнутая.
Подумалось, что оторвать ее мог и я.
Жизнь обещала неведомые горизонты.
Если бы я влюбился, полгода ухаживал за девушкой, гулял с ней по городу, ходил в кино и поил кофе в «Сайгоне», «Ольстере», «Риме» и в «Сучьем Носу» на галерее кафе «Север» – все было бы иначе.
Но вразрез с маминой добронравной идеологией, я начал со случайных одноразовых партнерш.
За второй ожидалась третья, пятая, десятая, сто первая.
Мир был полон женщинами.
Ни одна не воспринималась как конечная.
Каждая могла одарить чем-то новым.
24
В Германию я отбыл окрыленный.
Я бесконечно вспоминал двух своих женщин.
Обрывки слов, изгибы тел, прикосновения волос и складок, запахи подмышек кружили голову.
Попытайся я записать все, что роится в памяти, меня бы аттестовали творцом «потока сознания» покруче Воннегута – которого сам я не смог читать по причине бессмысленности текста.
Но моя внутренняя жизнь оставалась моей и я купался в надеждах.
Когда «шнельцуг №246», утопая в утреннем тумане, переехал мост через реку, которая на входной табличке значилась «Одрой», а на выходной сделалась «Одером», я ощутил себя в невесомости.
Сам воздух чего-то обещал.
25
Комната, куда меня определили вместе с парой физиков, была светлой и просторной.
Четыре кровати стояли в два этажа, оставив достаточно свободной площади.
Большое окно смотрело на жилой квартал, вытянувшийся вдоль улицы.
Перед отъездом нас усиленно стращали пороками гнилого Запада, просачивающимися в социалистический Восток.
Мы знали, что за границей ничего нельзя.
Прежде всего, нельзя было гулять по городу – даже по такому мирному, как Дрезден – поодиночке.
Окончательные инструктаж намечался ближе к вечеру.
Двоих экономистов командир отправил на вокзал – возвращать тележки.
Остальные разбрелись по комнатам, занялись чем попало.
Я сунул свой чемодан в угол и пошел бродить по общежитию.
Нас поселили на предпоследнем этаже.
Мне захотелось подняться под крышу, увидеть неизвестный Дрезден с высоты.
26
«Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей!»
Фраза казалась одной из ключевых в «Онегине».
На самом деле большинство людей я презирал не «в душе», а вполне осознанно.
Основания для отношения я – истинный математик – мог оформить как функцию, заданную табличным способом.
Я отрицал видение жизни, не совпадающее с моим.
Я обожал классическую музыку – потому презирал всех, кто слушает волосатых гопников и не отличает Моцарта от Сальери.
На четвертом курсе я всерьез занялся бальными танцами, презирал не владеющих европейской техникой танго.
Я разбирался в живописи и презирал знающих лишь «Утро в сосновом лесу» – и то по конфетным фантикам.
Я считал спорт самым бесполезным из занятий, презирал тех, кто интересуется всякими боксами – тупым мордобитием, уделом дебилов.
Я учил английский язык с пяти лет и презирал забывших, что после «if», «when» и «as soon as» употребляется настоящее время.
Я умел носить галстук-бабочку – и презирал тех, чей костюм напоминает седло на корове.
Список презрений можно было продолжать.
Мой максимализм поднимался выше Эвереста.
А при виде «окающих» деревенских рож я думал, что предки по папиной линии – о которых из осторожности почти не вспоминали – нерадивых крестьян пороли на конюшне.
Все это следовало назвать классовой неприязнью, хотя считалось, что ей нет места в обществе, позиционирующем себя как бесклассовое.
Свое отношение я даже не особо скрывал.
Это осложняло жизнь, но в серьезных делах простоты и не предвиделось.
Никогда еще не любив, я не мог оценивать позитивных чувств.
Но в отношении ненависти я знал, что она подчиняется Третьему закону Ньютона.
Быдло ненавидело меня так же, как я его.
27
К моим нынешних «товарищам» вышесказанное относилось в полной мере.
В обычной жизни с подобными я бы не только никогда не сел рядом, но даже не стал пить кофе за одним стоячим столиком.
Их навязали обстоятельства.
28
Я с детства мечтал побывать в Германии: пройтись по улицам, где ходил не только Штирлиц, но и Гитлер, Геббельс, Геринг, Гиммлер, Гесс и даже партайгеноссе Борман.
Последний – в гениальном исполнении Визбора – сделался притчей во языцех.
В школе мы бесконечно повторяли присказки «Борман слушает».
Однако мало кто знал, что партайгеноссе по должности был аналогом Генерального секретаря ЦК КПСС.
В стране железного занавеса мы не знали вообще ничего.
29
Попасть за границу просто так было почти нереально.
Кто-то мог отправиться в турпоездку с родителями.
В моем случае вариант отпадал: папа работал в закрытом институте, был «невыездным» до конца жизни.
Единственной возможностью оставался интернациональный студенческий строительный отряд: две недели работы на одном месте, еще две в поездках по городам.
Так обходилось существенно дешевле: часть расходов должна была покрываться зарплатой.
«Бойцу» разрешалось иметь и свои деньги в размере, установленном правилами.
Папа сказал, что даст мне необходимую сумму, которая для Германии составляла двести рублей, превращающиеся в шестьсот восточных марок.
Оставалось лишь просочиться в интеротряд – чтобы было не очень просто.
Я подсуетился, прошел первоначальный отбор в комитете комсомола своего факультета, дальше карабкался вверх по скользким ступенькам комиссий.
Проходить их: от простой университетской до Василеостровского райкома КПСС – было нелегко.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.