Страница 1 из 5
Виктор Улин
Девушка, не ставшая третьей
Ольге Д. -
с благодарностью за все,
чего не было 40 лет назад.
«И сказал Хусий Авессалому: нехорош на этот раз совет, который дал Ахитофел.»
(2 Цар. 17:7)
Часть I
1
От вокзала «Дрезден Главный» до студенческого общежития, где располагался «Интернационале Бригаде Лагер», мы шли пешком.
Дрезденский вагон скорого поезда №246 сообщения «Ленинград - Берлин» прибыл рано утром.
Солнце висело низко, било в глаза; за нашими спинами на асфальте переплетались длинные тени.
Спешить было некуда, мы плелись медленно, глазели по сторонам.
Со стороны «Фройндшафт» напоминал трофейную команду.
У каждого из «бойцов» имелся чемодан или сумка – у девиц даже не по одной – но личный багаж составлял лишь малую толику.
Основной объем составляли общие запасы.
Согласно договоренности, по будним дням нас обещали кормить обедом на работе и ужином в студенческой столовой.
Завтраки и пансион выходных оставались нашей заботой.
Поэтому при подготовке к отъезду была сделана калькуляция, отряд закупил провизию.
Через две границы мы привезли добрую тонну круп, макарон, тушенки и прочей дряни, к которой в обычной жизни я бы не притронулся.
Помимо продуктов, позванивали ящики с водкой.
Провоз алкоголя подчинялся строгим правилам, командир приказал купить по две разрешенных бутылки на человека.
Целевым назначением запаса считались вечеринки, где предполагалось угощать скупых немцев с широтой русской души.
Но, еще в Ленинграде распознав соотрядовцев, я не сомневался, что эту водку они вылакают сами.
На Варшавский вокзал, откуда уходил поезд, груз возили целый день и складывали, оставив охраняющего.
В Германии все получилось легче, не потребовало нечеловеческих усилий.
Мы погрузили неподъемные припасы на багажные тележки – огромные и удобные, которые можно было катить куда угодно с условием возврата на вокзал.
Веселый немец Хольгер из штаба интербригад, встретивший у вагона, говорил по-русски лучше, чем многие русские.
Он сказал, что Юрий-Гагарин-Штрассе ответвляется на ближайшем перекрестке, и до общежития идти меньше километра.
Я жил в лучшем на свете городе – Ленинграде.
Я любил его как ничто, не представлял жизни в ином месте.
Но я шагал по Дрездену и понимал, что тут тоже прекрасно.
В чем-то нравилось даже больше.
Небо было выше и прозрачнее, солнце ярче, дома белее, а тротуары чище.
Люди одаривали улыбками, каких не мыслилось в СССР.
И навстречу и попутно шли женщины – много женщин; все казались молодыми.
В моду года вошли особые юбки.
Трехъярусные, они были очень короткими.
Голые ноги ласкали глаз и дарили надежду.
Нынешним летом надежду дарило все.
Это «все» было связано с женщинами.
2
Стоял август тысяча девятьсот восемьдесят третьего.
Почти год как умер Брежнев, в стране поползли изменения.
Я учился в Ленинградском университете.
Мне было двадцать два года, я перешел на пятый курс математико-механического факультета.
В конце июля я вернулся с военных сборов, где завершил средне-специальное военное образование.
Через год – по окончании университета – я должен был получить военный билет офицера запаса, стать инженер-лейтенантом.
Клубились нехорошие времена, продолжалась Афганская авантюра.
Сейчас тучи сгустились, как никогда.
По углам поговаривали, что весь наш выпуск заберут в армию.
Младших офицеров не хватало, заткнуть дыры в армейском Молохе могли даже такими никчемными кадрами, как вчерашние матмеховцы.
Впрочем, совсем никчемными мы не были.
Мы относились в ракетным войскам и артиллерии, наша военно-учетная специальность «5002» означала командира пусковой установки оперативно-тактической ракеты.
В обиходной номенклатуре комплекс назывался «ОТР-22», настоящее обозначение было секретным, его запрещали произносить за стенами военной кафедры.
Ракета являлась востребованным оружием.
Твердотопливная – с двигателем на пороховых шашках – она не требовала заправки, была готова за секунды, а вездеход «Ураган» позволял ударить из любой точки.
На сборах нам показывали подготовку к пуску.
Поднимающаяся в вертикальное положение с ложемента, ракета вызывала однозначную реакцию.
Впрочем, если в двадцать лет любой банан не ассоциируется с фаллосом, а любая булочка – с вагиной, то не стоит продолжать саму жизнь.
У меня ассоциации были еще глубже.
Пенис, вышедший на оргазм, не поддается контролю; эякуляцию можно прервать, лишь его отрезав.
Эта ракета вела себя точно так же: после запуска не управлялась, остановить ее можно было, лишь сбив с перехватчика.
После практики на полигоне любой из нас оказывался востребованным, попадал в разряд военного мяса.
С учетом того, что пусковая установка являлась одноразовым оружием, поскольку мгновенно засекалась противником, отправка в Афганистан означала билет в один конец.
Однако мне такой вариант не угрожал.
Я имел планы: амбициозные, но реальные.
Еще на втором курсе я пристроился на кафедру высшей алгебры и теории чисел, занимался с одним и тем же руководителем.
По окончании университета я должен был поступить в аспирантуру.
Это спасало от бед: евреев и аспирантов служить не забирали.
Я собирался защитить как минимум кандидатскую диссертацию, остаться на кафедре и прожить жизнь без бед.
Я знал, что зарплата доцента составляет триста двадцать рублей.
При условии среднеинженерных ста десяти, вариант сулил если не золотые, то хотя бы серебряные горы.
Конечно, какой-нибудь шахтер, знающий лишь таблицу умножения, получал тысячу.
Но в стране победившего пролетариата именно такие сидели на вершине пирамиды.
Смысла состязаться я не видел.
Тем более, что все полученное гегемоны возвращали государству за пропой, сами ходили с полубритыми рожами и в отрепье.
Свою нишу я определил себе сам.
3
В общем, я был молод, здоров и полон планов на будущее.
Идя по солнечному Дрездену, я ощущал это будущее, как никогда.
Тому были и частные причины.
4
Мы жили на улице Марата – около Невского проспекта, в квартале от метро «Маяковская», в двух шагах от цивилизации.
Квартира, некогда выгороженная из второго этажа после экспроприации владельца, была трехкомнатной коммуналкой при четырехметровых потолках и одних соседях: старухе с незамужней дочерью.
Номер квартиры и номер дома в сумме давали «13».
О числовой каббалистике я не думал.
Она казалась несущественной.
Родители искали варианты, чтобы переселить соседок куда-нибудь в Купчино, а их комнату присоединить к нашим.
Концы не сводились: не хватало связей на нужных уровнях.
Вернее, не хватало деловой хватки и умения поступиться чем-то малым ради большого.
Папа был химиком, кандидатом наук.
Мама преподавала высшую математику в военном училище с неприличной аббревиатурой «ВПИСКУ».
Оба были праведными, как церковные кружки для сбора пятаков.
Порой я даже удивлялся, как их угораздило родить меня.
Когда я вступил в возраст важнейших интересов, мама принялась промывать мне мозги химерой добрачного целомудрия.
Сама холодная, как пикша, она внушала, что я должен жениться на «самой лучшей девушке в мире» – причем познать ее лишь после свадьбы.
О прочих женщинах речи не шло; основой маминой системы взглядов была не только моногамия, но и уникальность полового партнера.