Страница 49 из 57
— Варна.
Подошло время бани. Пришлось поступиться первенством помывки. Отправили в парную сначала княжну с хозяйкой. Сами расслаблено ждали своего часа. Намылись, распарились. Определившись с дежурными, Егор оставив княжну на Богдана, влюбленными глазами сопровождавшего объект, ушел спать на сеновал. Хоть на время побыть самим собой, отдохнуть, отоспаться.
Спать после дороги, отменной еды и бани хотелось неимоверно. Успел раздеться, зарылся в душистое сено и уснул. Сколько спал, не понял. Проснулся из-за неугомонного друга. Лука колоколом будоражил мозги.
«Вставай! Проснись сволочь, опасность!».
Отстань! Надоел.
«Проснись!»
Послушался, открыл глаза. Рука сама собой подтянула меч, удобно пристроив его для замаха, вторая вдела в петлю и скобу круга щита.
Кто там?
«Хозяйка!»
Ни хрена себе! Чего ей?
«Скоро узнаешь».
Легкий скрип лестницы, шуршание сена, складная фигурка девы застыла в широком проеме двускатной крыши.
— Не спишь?
— Нет?, — хриплый голос выдал волнение. — Чего тебе?
— Сам ведь предложил оплату, вот я и пришла за ней.
— Не понял.
Молчание. На темно-сером фоне проема белая рубаха девицы соскользнула под ноги. Шуршание шага. На грудь Егора опустилась горячая плоть.
«Ну я пошел. Ты тут без меня…».
Добро хоть уйти додумался.
— Давно тебя поджидала, думала уж, что в чем-то ошиблась и нет тебя в Яви, что просто сон пригрезился, не боле того. Любый мой!
Лихой попал в жаркие обьятья хозяйки. Отмел все мысли. Он обнимал красивую, желанную, пахнувшую чем-то приятным и родным женщину. Как же он хотел этого, искал именно ее, или такую как она.
— Милая…
Женщины любят ушами и с высоты своих лет он знал это, как никто. Слова сами собой ложились в вязь предложений, руки ласкали интимные места, губы целовали.
— О-ох!
Вошел в нее и задвигался в такт ее колыханьям.
— О-ох!
Не в силах сдержать эмоций оба одновременно освободились от бремени напряжения, потом долго лежали, молча поглаживая и лаская тела друг друга.
— Любушка, как же давно я тебя искал!
— Почему Любушка? Меня зовут Белава, что значит светлая.
— Светлячок.
— А ты Лихой, я знаю. И ты старший у воев.
— Меня зовут Егор. Лихой это прозвище.
И снова объятья, снова страсть и любовный экстаз. Лихой заснул под утро и то, лишь после того как остался один. Измочаленный, выжатый как лимон.
Утро красит нежным цветом, стены древнего кремля… Проснулся поздно. Темень несусветная, сырость и плохая видимость никуда не делись. Услышал покашливание. Не сразу понял, что все это идет прямо в мозг. Лука.
«Ты похож на кота обожравшегося сметаной».
Что, хочешь посоветовать откусить лимон? Так его здесь днем с огнем не сыскать. Так и скажи, что завидно.
«Завидно».
Вот с этого надо было начинать. Как там наши?
«Их хозяйка охаживает. Поит, кормит. По ней и не скажешь, что всю ночь тут с тобой кувыркалась».
Нахал.
«Есть маленько. Вставай, а то подозрительно выглядит».
Поев, Лиходеев стараясь не показывать в каких отношениях состоит с хозяйкой, больше по привычке, чем из прихоти, пошел обойти округу в попытке выйти из деревни. Отказался от провожатых. Выйдя за ворота, твердо встал на дорогу. Двинулся. Проблукав часов пять, понял что заблудился. Ходил в киселе тумана, ни разу не напоролся на забор или дом. Лука помочь не мог, сам заблудился. Хоть криком кричи, никто не услышит. Расстоился на свою дурость. Уже хотел устроиться там, где стоял, когда услыхал тихий рык, даже не рык а урчание.
Кошка?
«Ага, кошка. Твоя кошка».
Это как?
«Белава. А ты не знал? Она оборотень. Не сказала?».
Очешуеть!
— Милый! Еле нашла тебя. Сырость запах скрадывает.
Лихого обняла его девушка.
— Ты голяком. Замерзнешь!
— Ничего. Откуда ты узнал про меня?
— Секрет.
— И что теперь?
— А в чем проблема? Или от того что я знаю, для тебя что-то должно поменяться? Для меня нет.
— Ты самый-самый!
— Я знаю.
— Идем домой. Туман сегодня не истает.
Вторая ночь на сеновале началась с ее приходом.
Безудержная любовь сменилась объяснением. Насытившись друг другом, лежали рядом, общались.
— На Святую Русь пришло христианство, неспешно укрепилось во многих княжествах, пустило корни. Вместе со святыми на новые места переползла и нечисть, а вскоре как в Византии начались гонения на людей родной веры. Князь Черниговский особо постарался, это по его указке все языческие божества были сверзнуты с капищ и объявлены демонами.
— Что-то я не заметил особых притиснений. — Удивился Лиходеев. — Про князя не ведаю, но многие из его окружения славят богов славянских. Капища в стольном граде имеются, как впрочем и церквей много.
Белава прижавшись теснее к любовнику, будто ища защиты, ладошкой погладила кожу на его груди у соска.
— Это потом князь на попятную пошел. Сначала изничтожил неугодных бояр, заставил похолопить вольных смердов, дальше-больше, в своем княжестве крестил весь люд.
«Надо же, в моей реальности с этим справился Володя Красносолнечный». — Промелькнула мысль в Егоровой голове.
— Участи всего северянского племени не избежали и оборотни. Из божеств для простых людей и героев-богатырей родной земли их заклеймили злыми демонами. Мой отец был служилым боярином, воин каких поискать, ко всему — оборотень-волк.
— Да ну!
— Странный ты, слушаешь, будто никогда не слыхал о чем баю.
— Ты говори-говори!
— Превращение в волка считается самым почитаемым, но после притеснений, ужасной участи не смогли избежать и оборотни. Из божеств и героев-богатырей они превратились в злых демонов. Волк-оборотень у славянского корня самый мудрый, могучий, сильный. Имя волка настолько священно, что его запрещалось произносить вслух всуе, вместо этого волка называли «лютый». Таким и был мой отец. Я совсем маленькая была, когда на поместье отца напали. Сначала четверо служилых бояр с челядью, якобы с оказией привезли послание от князя, опосля насельников и родичей в усадьбе потянуло в сон, а ночью кто-то из приезжих отворил браму и впустил убийц. На отца с братьями зелье хоть и подействовало, да все-ж не так, как на простых людин. Битва была жестокой, все наши родичи полегли. Пал и мой батюшка. Меня нянка вынесла из горящего терема. Спасла. Ватажку напавших отец успел отсечь руку. Теперь этот убийца обретается у стола черниговсого.
— Не Прозор ли?
— Он.
— Этот ублюдок и мне враг. Придет время, поквитаюсь.
— Поэтому, ты тот, кому я хочу передать искусство сильного духа и тела.
— Я должен дать какую нибудь клятву?
— Лежи.
Белава приподнявшись, склонилась над Лиходеевым, ее ладонь уперлась в левую сторону груди, прямо над сердцем любовника, губы зашептали слова древнего заговора:
— На море-океане, на острове Руяне, на полой поляне светит месяц на осиновый пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня того ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый, а влес волк не заходит, а в дол волк не забродит. Месяц, месяц — золотые рожки! Расплавь стрелы каленые, притупи ножи, измочаль дубины, напусти страх на зверя, человека и всякого гада, чтоб они волка не брали, теплой шкуры его не драли. Бысть тебе не простым человеком Егором, а бысть воином-волком. Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской!
Откуда Белава вытащила нож, Лихой не заметил. Заметил как чиркнула клинком по внутренней стороне своей ладошки и приложила ее порезом ему на губы. Горячая, солоноватая влага наполнила рот. Сглотнул и тут же ощутил прилив силы, и еще чего-то необычного в поведении организма. Не кровь, а прямо наркотик какой!
— Захочешь оборотиться, встанешь и свершишь кувырок вперед. Решишь вернуться к прежнему виду переворотишься назад. Нужно лишь это, да твое желание. Понял ли?
— А как же то, что говорят оборотни через вколотый в пень нож кувырок совершают?