Естественный отбор

— Да, это юнак!, — удивился Богдан.

— А ну, хлопчики, влейте ему в рот хмельного меда.

— Батька, да он и так напился воды. Чего мед зазря переводить?

— Я сказал, лей, Смеян!

Несостоявшийся утопленник закашлялся от хмеля, открыв глаза, лежа неподвижно, обвел непонимающим взглядом окруживших кругом воинов. Сморщился, видать от боли, выдохнул:

— Ё-ма-ё! Чем же это меня приложили?

— Ха-ха-ха!

Гогот собравшегося общества потряс округу под звездным небом, почти как днем освещенным полной луной.

— Ну, рассказывай, кто ты есть, и как в реке оказался?

Часлав слушал повествование хлопца, и лицо его все больше становилось хмурым. Если б не темень, знавшие его вои, увидели бы побелевшие от напряжения шрамы на лице. Распоясались тати на землях ростовских. Мало им купцов, уже и на князей охоту открыли.

— Что же это получается…?

Вторуша куском холстины бинтовал плечо, шею и голову малому, удивляясь тому, как неумело по касательной пришелся удар. Разомлевший от спиртного вьюнош, словно ждал вопроса, ответил боярину:

— Получается боярин, не просто плохо, а в высшей степени погано! Сам посуди. Курский князь отправляет посольство с просватанной княжной к князю Ростовскому. Свадебный поезд входит в границы отечества жениха и тут же подвергается грабежу. У татей все прошло не так гладко как им хотелось. Тогда они нападают открыто, уже во второй раз. Не знаю, как там сейчас в караване, но если случится что плохого с княжной, этак и до войны рукой подать. Кому сие выгодно?

— Ну-у…!

— Правильно, князю Черниговскому. Он, что на Ростов, что на Курск, зуб точит. А если те породнятся, ему их не достать, а так они сами себя загрызут. Или я ошибаюсь?

— Ах ты бесова душа! Что удумал идол половецкий! Так говоришь это все на броде было?

— Там.

— Ну, да. Тебя ж река течением принесла. В седле сидеть сможешь?

— Батько, мы ж в Добрыниху едем!, — возмутился Богдан.

Боярин из седла пятерней ухватил плечо сына, сдавил его так, что у молодого наследника выступили слезы из глаз.

— Какая там Добрыниха! Богдан, ты сын воина, и сам воин. Твое княжество в опасности. Защитить его вот наша с тобой судьба, а девка подождет. Не дождется, так и хрен с ней, другую посватаешь. По коням! Лис, дай своего заводного отроку. Смеян, Вторуша, идете передовым дозором, береженого боги берегут.

Дорога отклонилась от реки. Перед отрядом встала стена тумана. Такой молочной пелены Лихой в жизни не видел. Колдовство. Из этих сгустков выскочил Вторуша, остановил лошадь перед Чаславом.

— Батька, дальше ходу нет. Ежели поедем, как пить дать заблукаем.

— И-эх! Вороти на тропу. Знаю эти места. Тут неподалеку святилище есть, там до утра и переждем.

Узкой тропой, в колонну один за другим, уже никуда не торопясь добрались до открытых настежь ворот. Егор спешиваясь перед входом, заметил едва различимые в темноте черепа животных, насаженные на длинные шесты. Старческий голос прокашлялся за загородой. Держа факел в руке над головой, из святилища вышел кряжистый дед, в зимнем тулупе по летней поре больше похожий на медведя. Сочным голосом прямо с порога заявил:

— Гой еси добры молодцы! Часлав, ты своих воев снаружи оставь и сынка тоже. Ничего с ними не станется до утра, поедят, поспят, в общем, ночь перебедуют. Самого тебя с курским бояричем приглашаю в свою вотчину. Заходите, милости прошу.

И столько повелительного было в голосе старика, что все, и даже Богдан, не стали перечить хозяину.

Повернув вправо, новоявленный боярич, за дедом и Чаславом вошел в древнюю избушку. Обстановка внутри состояла из печи, выложенной из обожженной глины, видно, что в зиму топившуюся по-черному. Возле окна, где вместо стекла была вставлена слюда, стояла небольшая деревянная кровать, накрытая свалявшимися, побитыми, наверное молью, шкурами животных. К столу приставлены скамьи, а на столе стоял предмет, слепленный из глины — допотопный светильник. Без всякой задней мысли, взял его в руку, поболтал из стороны в сторону.

— Хык!, — усмехнулся про себя.

Одноразовой зажигалкой, оставшейся со времен, когда еще курил, зажег его и поставил на средину стола. Единственная комната, она же горница, осветилась тусклым ненавязчивым светом. Все трое уселись за стол. Сказалась усталость прожитого дня, глаза прямо слипались. То же самое творилось и с боярином. Тот сник, не произнеся ни слова. Старик, без каких бы то ни было усилий, сгреб ростовчанина и отнес на кровать, сам вернулся за стол. Перед Лиходеевым сидел крепкий, здоровенный седой мужик с бородой, одетый в самую обычную одежду, какую на Руси носят смерды. Лицо серьезное, но вместе с тем открытое для общения, в глазах плавают смешинки. Может разбудить Часлава, о чем ему говорить с местным старцем?

Словно подслушав мысли, мужик кивнув на боярина, произнес:

— Пусть спит. Ну, здравствуй, боярич.

—  Здрав будь и ты, добрый человек.

—  Вижу, не догадываешься, кто перед тобою.

—  Нет.

—  Ну, познакомимся, что ли? Велес я. Один из главных богов славянского пантеона.

Лиходеев хоть и имел вид недоросля, но мозги-то у него были взрослого человека. Тем более и предрассудками он не страдал. Ну, подумаешь Велес? Ну и что?

—  Рад видеть. Чем обязан вниманию к своей скромной персоне?

—  Да вот, интересно стало, кого мне Николаич подсунуть решил. Вот и подумал лично, так сказать, познакомиться и пообщаться. Рассказывай, как он там? Что привело сюда тебя?

Скотий бог потянулся к кожаной торбе, стоявшей у его ног, выложил на стол нехитрую снедь. Завершил сервировку стола бурдючком, емкостью литров на пять. Пояснив при этом:

— Сурья. Медовуха, по-вашему. Разливай. Ты смотри, на лице ни удивления, ни страха перед существом вышнего мира. Ты хоть бы наносное подобострастие выказал. Знаешь, как волхвы о такой встрече, десятки лет мечтают, про князей промолчу.

Лихой, потянувшись к бурдюку, дернулся от вступившей боли — недавняя рана все еще его тревожила. Он испытал некоторую неловкость перед вышним существом за проявление чувства боли. Мгновенно справился с ней. Разлил по глиняным кружкам жидкость с запахом меда. Выпили. Рассказал о Монзыреве, Горбыле и Ищенко. Как-то так, непринужденно поведал гостю все, что за долгие годы накопилось на душе. Рассказ его переплетался с воспоминаниями юности, переходил на зрелое понимание жизни. Нет, он не жаловался на то, что случилось лично с ним. Обидно было за судьбу государства, процессы, происходившие в нем, ведь такого колосса, СССР, казалось непотопляемого броненосца, свалили не войной, а предательством, деньгами из-за бугра и разноплановыми идеями, лишив единства в народе, навязав ему за короткое время иные жизненные ценности и приоритеты, выплеснув в общество загримированную под добро заразу. Долго эту заразу культивировали в душах, да не учли малого. Русь не Европа в полном смысле, а еще и часть Азии. Люди проживающие в ней от христианства взяли много, но не забыли своих корней. Скифы, славяне мы и в этом загвоздка. Отсюда, пожевали-пожевали жвачку — общечеловеческие ценности, да и выплюнули. Не вкусная. Воли не хватает, справедливости, души в конце-концов в этих программах нет. После того как Чубайсов-Гайдаров пережили, америкосов с западноевропейцами тем более осилим. Хотят по чавке получить, милости просим, за нами не заржавеет. А на их санкции насрать. Что в первый раз трудности преодолевать? У нас на Руси и десяти лет народ не жил, чтоб трудностей небыло, причем на протяжении всей истории.

Велес внимательно слушал пришельца из двадцать первого века, мало того, из другой реальности, сидел, кивая возбужденному слову Лиходеева. Когда тот прервался, глотнул медовухи, славянский бог сам повел речь:

— Не все так просто, как кажется. Ноги в происходящем будущем растут из прошлого времени.

— Как это может быть?

— Новые веры широко шагают по территориям Земли, отрывая от родных корней целые народы. Наверное, так должно случиться. На других обитаемых планетах такое уже было не раз. Но всегда остаются приверженцы старых богов, они представляют собой не кучку свихнувшихся старцев, а обладающих способностью напустить порчу на целый народ, подвергнуть проклятию целые поколения, вызвать мор, неизлечимые болезни у своих врагов.