Естественный отбор

— А, бабка тебе зачем?, — ничуть не смущаясь, продолжала опрос малолетка.

— Много будешь знать, скоро состаришься!

— Ха-ха-ха-ха!, — звонкий заливистый смех, казалось бы, разбудил сонное царство ведуньего подворья.

Тишину вечерней темени нарушили песни сверчков, стрекотавших на все лады, а в ветвях березы подала голос ночная птица, Лиходеев и не понял, то ли сова, то ли филин. Кто разберет? Чай не орнитолог. Так же резко смех прервался.

— Тебе ведунью? Так она перед тобой!

— Иди, ты!, — опешил он.

Если б не угол избы, за которую успел схватиться рукой, от удивления Егор мог очутиться на пятой точке организма. В его представлении, ведунья — горбатая старуха, с широким, бородавчатым лицом и крючковатым носом, своим всевидящим оком способная заглянуть в душу. А, тут… Опомнившись, пояснил:

— Деда я привез. Совсем старый плох. Поможешь?

— Идем. Чем смогу, помогу.

На пару занесли старика в избу, расположили в темноте на неширокой лавке. Девка запалила светильник, и наконец-то Лихой осмотрелся в чужом жилище. Ничего необычного для этого времени. Мало того, что изба не стояла на курьих ножках, так еще и внутри все как у всех. Печь, сундук сбитый из массивных досок, та же лавка, то есть кровать, покрытая домотканым рядном, на которой сейчас возлежал Беловод, массивный стол. На «слепой» стене куча полок с горшками, ступками и туесками, а под притолокой развешаны на веревках пучки пряных трав. Где старуха? Где черный кот? Где, десятка полтора хвостатых чертенят? Туда ли все же они попали?

Девичий голос вывел из раздумья.

— Шел бы ты молодец спать, а то, своими глупыми мыслями сбиваешь меня с панталыку.

— Куда спать?

— Да, вон хоть в сараюшку иди. Ежели дворовой мешать зачнет, скажешь, Желана разрешает на постой стать. Только смотри в баньку не суйся.

— Добро.

В какое-то мгновенье, девица оказалась рядом. Прохладной ладошкой провела по челу, и Егор почувствовал непреодолимое желание спать. Какой там дворовой? Когда шел к сараю, глаза слипались на ходу. Как по лестнице на чердак взобрался и в сено плюхнулся, даже не запомнил.

Утро красит нежным взором, стены древнего… Выспался… Во! Нет. Даже, во-о! Как на всю жизнь вперед. По лестнице не спустился, соскользнул с нее. Где здесь дом неизвестного архитектора? Обозрел округу. Не нашел. Малую нужду справил за сараем. Стоявшая у дверей бани кадь, на три четверти наполненная водой, пригодилась как никогда, вымылся, наполнив влажной прохладой крепкое тело. По тропинке пришел к избе.

Вчерашняя девка встретила у крыльца. На миловидном лице глаза ее ярко проявились темными пятнами под ними, знать ночка ей досталась та еще, нелегкая.

— Помер твой дед.

Сказала, как отрезала, заставив Егора чуть ли не шарахнуться от нее. Настроение скакнуло вниз, из глаз помимо воли выступили слезы.

— Да, ты не плачь! Прожил Беловод жизнь долгую, а временами, так и счастливую. Я уж и Родану позвала, скоро придет, отпоет старого погребальной песней, а к обеду Гнедаш на телеге свезет его к месту сожжения. Я присмотрю. Иди, простись. Дед передал, чтоб не ждал, пока он пеплом станет. Сказывал, что сам он не успел, так ты поутру иди в княжий детинец, найдешь там боярина Милорада. Передашь ему просьбу пристроить к делу последнего из рода, то бишь тебя, а чтоб он не сомневался в правдивости твоих речей, вот!

Ведунья протянула ладонь перед собой. Лихой сразу признал на девичьей ладошке дедову шейную цепь из серебра, с круглым медальоном на ней.

— Беловод сказал, что «Колодяник» в солнечном круге дарил ему сам же Милорад, за спасение сына. Вот, мол хай позаботится о внуке. Кажись не забыла ничего.

На лавке лежал дед. Седой и высохший, хотя раньше Лихой этого не замечал. Всегда казалось, Беловод крепкий, богатырского телосложения. Присел рядом, поправил прядь волос старого воина.

— Что же ты, дед… — только и смог промолвить.

Надолго замолчал, вспоминая первую встречу с человеком, можно сказать, воспитавшим его в этой реальности. Послышались глухие голоса за дверью, а вскоре в горницу перевалилась через порог дородная женщина, с точки зрения нынешнего Лихого, старуха. Окинула взглядом покойника, затем Егора, грудным тягучим голосом сказала ему:

— Подь на двор, милай. Не сомневайся, отпою старца.

Лиходеев в чем был, вышел из избы, и сразу услышал слова ведуницы.

— Уходи. Найдешь время, за скарбом придешь. Пригляжу.

Кивнув, проглотил комок «горькой» слюны подступивший к горлу, повернулся и под звуки скорбной песни направился к тропе.

Каменная крепость, выстроенная в самой средине города, внушала уважение каждому, кто оказывался рядом. Твердыня. Иногородних пугали толстые высокие стены с бойницами, крытыми переходами и зубцами на больших квадратных башнях. Это была крепость в крепости, с внутренним склоном оборонительного рва, шириной метров десять, а то и больше. У ворот, на границе подъемного моста, княжий детинец охраняли наемники-даны. Неруси, со скукой во взгляде наблюдали за суетой дворовой челяди, наметанным глазом умудрялись в считанные минуты обшарить снующие туда-сюда повозки и телеги. Казалось бы, их никоей мерой не затрагивают беготня этих славян, приготовления к выезду молодой княжны на новое место проживания, хотя в городе про это не знал только слепой и глухой. Народ в Курске на все лады обсуждал предстоящее путешествие и бракосочетание…

Милорад вошел в отведенные князем одному из своих ближников покои, сбросил с головы колпак, обшитый бобровой опушкой, кинул на лавку. Следом, туда же полетел ремень с широкой пряжкой и пристегнутым к нему кинжалом. Потянулся стоя у открытого настежь окна, посмотрел вниз во внутренний двор цитадели, туда где мельтешили трудящиеся массы. Устал! Устал на участившихся перед отъездом княжны боярских советах, от выборов посольского поезда, комплектования малой дружины, должной сопровождать девку. Наверное, возраст подходит, молодых вперед пропустить пора! Вон и князь молод. Хотя, сколь помнит себя, люди не меняются. Чуть выше взобрался, и ну под себя подгребать, иные не разбирают ни роду ни племени. Хапают! Когда нажрутся? Только б не увидеть того, что сыновья в таковых переродились! Но, это не должно, закваска в них не та, корень крепкий.

Присел к столу, вынув из чехла нож, с тарелки отрезал кусок холодной свинины. Налитый в кубок стоялый мед, оприходовал в три глотка, закусил. Полегчало, даже силы прибавилось. Из чеканного ромейского графина снова налил в кубок питья. Стук в дверь оторвал от желанной влаги.

— Ну, кто там еще?

В проеме открывшейся двери стоял десятник Ставр, а за его широким плечом виднелась голова воя в доспехе, повернутая куда-то в сторону, сосредоточенная на чем-то за стеной.

— Прости, боярин. Вьюношу к тебе привели. Шустер дюже, умудрился мимо данов проскочить и по детинцу походить, а когда споймали, трепыхаться не стал, говорит твой человек. Вот, привели.

— Ну, давай его сюда. Посмотрим.

Пред ясны боярские очи, представили молодого парня, ничем особо не примечательного, разве что крепкий, высок, да взгляд не боязливый. Порода видна, явно не смерд. Только вот, чья порода? Рассмотрел не торопясь.

— Ну, что скажешь?

Щенок, а по-другому и не назовешь, молчаливо глазами указал на сопровождавших. Боярин жест понял.

— Выйдите!

Оставшись наедине, из-за пазухи что-то достал, на открытой ладони протянул Милораду. Боярин сразу узнал оберег. Лет десять тому назад он отдал его человеку, спасшему Дарослава, старшего сына боярина.

— Дед сказал, что вы пристроите к делу.

— Гм! Сам-то он где?

— Сегодня ночью помер.

Новый стук в дверь вывел боярина из задумчивости.

— Боярин, князь всех скликает!

— Иду!, — И уже Лиходееву. — Жди здесь, до моего прихода из покоев ни шагу.

Ожидание затянулось надолго. Солнце на небосводе, проделав свой путь, зашло за стену ближайшей башни. Егор, устроившись у окна, предавался невеселым думам. Опять в этом мире он один. Каким окажется берег, к которому судьба заставляет пристать его?