До февраля

Змей, качнув длинным козырьком, подошел к стволу и, поглаживая кору в районе еле заметной надписи «В+К=?», прицельным взглядом смерил путь до кота. Потом снял жилетку, затолкнул ее ворот за ремень сзади и довольно ловко, хоть и явно оберегая правую ногу, принялся карабкаться вверх, не обращая внимания на квохтание бабки.

– Ой спасибо, ой дай бог вам здоровья, молодой человек, а то МЧС больше не приезжает, дармоеды, проголодается – сам слезет, говорят, а у него почки больные, ему нельзя же, осторожней только, молодой человек, умоляю, рукой вон туда лучше.

Змей молча перехватил метнувшегося было прочь кота, запихнул его в мешок, сделанный из жилетки, и спустился, не реагируя ни на вопли и дерганья животного, ни на причитания и благодарности с балкона.

– Ох спасибо-то, – квохтала бабка, – герой молодой человек! Вот сейчас осторожней, ай молодец! У меня третий подъезд, с той стороны вход, сорок шестая квартира, я чай уже ставлю. А тебе, зараза серая, веником по морде сейчас!

Змей понес кота за угол дома, убедился, что никого нет ни с фасадной стороны, ни в темном подъезде, и прихрамывая, но почти беззвучно поднялся на такую же сумрачную площадку второго этажа. На ходу он выпутывал из жилетки сопротивляющегося кота, жестко придерживая его загривок.

Бабка уже ждала его в приоткрытом проеме двери, едва не приплясывая от нетерпения.

– Сюда-сюда, молодой человек, вот спасибо-то, чайку сейчас, закипает уже, орет еще, хлында, больше не сбежишь…

Только тут она разглядела, что Змей держит возмущенно орущего кота за шкирку на весу.

– Ой, молодой человек, зачем так сильно, не надо…

Она задохнулась от недоуменного возмущения, но выразить его не успела: Змей швырнул кота бабке в лицо. Кот с воплем впился когтями, куда смог. Бабка, ойкнув, стремительно попятилась и, споткнувшись о порог, с шумом ввалилась в квартиру.

Змей вошел следом. Шум за пару секунд скакнул до пугающей громкости: кот взвизгнул басом, бабка попыталась его перекричать, – и смолк после звучного удара.

Из квартиры выскочил и опрометью унесся вниз по лестнице перепуганный кот. Следом выглянул Змей с синим пояском от халата, свисающим с руки. Змей огляделся, прислушался и скрылся в квартире, несильно хлопнув дверью.

Глава пятая

Аня вскинула голову и прислушалась. В хлопанье дверью не было ничего особенного, тем более в здании издательства, пусть и малонаселенного. Набор темпераментов едва ли не превосходил ассортиментом численный состав сотрудников, многие двери поддавались только сильным, и вечерний час на эти кадровые и фурнитурные особенности почти не влиял. Однако синхронизация текста и реальности заставляла напрячься.

Приближавшиеся шаги раскатывались по темному коридору так, что от крестца к затылку проходилась массажная щетка.

Аня, стараясь почему-то быть беззвучной, завозилась в кресле, на котором стояла коленями, и с испуганной неловкостью, едва не потеряв равновесие, сунула ноги в сапожки. В дверном проеме появилась невысокая фигура, и Аня выдохнула. Вахтер это был, с первого этажа. Болтливый, но безобидный старичок со старообрядческим каким-то именем.

– Девушка, вы же «Пламя», да? – осведомился он, пытаясь рассмотреть лицо Ани над уткнувшимся в стол конусом света. – Добрый вечер. Тут электрик пришел, говорит, надо, где старые рукописи, дополнительную подсветку сделать. Это где?

Аня задвигала ящиками стола, одновременно ерзая пятками, чтобы сапожки сели как надо.

– Сейчас, – сказала она торопливо. – Я покажу, секундочку.

Ключ нашелся, естественно, в почти пустом верхнем ящике, куда Аня его положила и где двумя секундами раньше обнаружить его не удалось.

– Пойдемте, – предложила она, пытаясь высмотреть электрика за вахтерской спиной. – Только там вообще света нет, не только дополнительного. Будет здорово, если сделаете.

– Да вы сидите, чего бегать, – снисходительно сказал вахтер, протягивая руку. – А товарищ всё сделает, раз пришел, да?

– Да? – нерешительно спросила Аня, стискивая ключ холодной, оказывается, рукой.

Тень, сгустившаяся за спиной вахтера, вальяжно двинула козырьком форменной, похоже, кепки. Аня, помявшись, протянула ключ.

– Вот, третья дверь справа, без надписей.

Она некоторое время постояла у дверей, вслушиваясь в неторопливо удаляющиеся шаги, подшаркивающие – вахтера, и почти бесшумные, но, кажется, странновато неровные – электрика. Поверх шагов булькал ручеек безудержной болтовни Петра Карповича: вспомнила, наконец, как его зовут. Вахтер сочувствовал режиму работы электрика, вынужденного прибывать на вызова в восьмом часу вечера, да еще больным, вон сипите-то как, небрежно отмечал, что и работа охранником – не из легких, сетовал на запущенность здания и невоспитанность сотрудников и особенно арендаторов – приличные-то разбежались на удаленку и вообще, теперь только шелупонь всякая ошивается, но этот вот этаж – последний порядочный, еще издательский, старая школа, несмотря что молодежь.

Электрик в ответ, кажется, даже не угумкал, что Петра Карповича совершенно не смущало.

Аня вернулась к столу.

Петр Карпович с некоторым усилием отпер дверь и со второго раза распахнул ее.

– Вот это, значит. Ох, темень. Вам стул, лампу или что-нибудь нужно?

И зажмурился от слепящего мертвенного света – электрик щелкнул фонариком, прошептал сипло:

– Всё есть.

Он шагнул в архив, поставил на пол крупный кофр, который держал в руке, и принялся изучать проводку, совершенно не обращая внимания на Петра Карповича. Тот, потоптавшись, зашаркал к лестнице.

Электрик, зажав фонарик под мышкой, извлек и надел белые строительные перчатки, выдернул со стеллажа ближайшую стопку рукописей и начал перебирать ее, но тут же бесшумно вернул обратно: по коридору приближались шаркающие шаги.

– Вот, – сказал Петр Карпович, покачивая старой настольной лампой. – Там если розетка есть, можно включить, всё удобнее будет.

Электрик ощупывал древнюю скрутку проводов, пару раз покрашенную поверх изоленты. Поворачиваться к собеседнику он, похоже, не собирался.

Ты бы перчатки снял, замучаешься в строительных-то, хотел сказать Петр Карпович, но решил не лезть в прямом смысле под руку специалисту, тем более такому невежливому. Еще и маску не приспустит даже. Хотя она как раз необходима, вон какие пылевые смерчи в фонарной подсветке трясутся и ползают, даже от взгляда издали чихнуть хочется.

Петр Карпович, потоптавшись, растер нос, с кряхтением поставил лампу на пол и удалился, негромко ворча про то, что взрослые люди теперь хуже молодежи, которая как раз попадается толковая и вежливая.

Лишь убедившись, что ворчание и шаги удалились по лестнице, коридор чист, а из приоткрытой двери единственного обитаемого кабинета долетает только редкий шелест страниц, электрик взялся за дело. Проигнорировав лампу, он пристроил фонарь на одну из полок и в его свете принялся поочередно вытаскивать стопки рукописей и копаться в них – сперва аккуратно, далее с растущей досадой и небрежностью. Некоторые кипы вставали на место косо, отдельные листки и папки заваливались за штабель или, кувыркаясь, распластывались на полу. Электрик исследовал все полки, переставляя фонарь по мере необходимости. Возвращать бумаги на верхние ярусы он просто не стал: сгрудил их на полу, попрал, проигнорировав штабель складных стульев в дальнем конце архива, и убедился, что ни одной папки вне поля его зрения не завалялось.

Стопки под ногами пошатнулись, электрик медленно съехал на пол и застыл, повесив плечи и уставившись в молочно-белое пятно, обесцветившее рисунок на древнем линолеуме и края раскиданных по полу папок. Постояв так, он погасил фонарь, снял перчатки и некоторое время как будто привыкал к темноте и тишине.

Тишина была неполной. Электрик вышел в коридор. Голова его медленно нацелилась на голос Ани, негромкий, но отчетливый.

Змей надел перчатки, подхватил с пола оставленную Петром Карповичем настольную лампу и беззвучно пошел к подсвеченному прямоугольнику, наматывая провод на кулак.