До февраля

– Ага. Он там в середке вообще Сологуба дает, но получается всё равно «Проза.ру». Очень жаль, конечно, вы правы.

– Задолбала выкать. Штрафовать начну.

Аня, снова хихикнув, поспешно кивнула. Наташа на секунду замерла и осведомилась:

– Слышь, мать, Сологуба и Крестовского же нет в школьной программе. И в программе программеров, хе-хе, тем более нет. Ты зачем их читала? И зачем с такой базой не на филфак пошла?

Аня повела плечом и с неохотой объяснила:

– Учителем не хочу, а остальная филология помирает.

– Помрешь мудрым не по годам неучем, – одобрила Наташа.

– Книжку в гроб не положишь, это моя бабушка говорила. А я думала: вот умрешь, я тебе в гроб обязательно…

Аня умолкла и заморгала, глядя в пол.

Наташа мягко сказала:

– В общем, ввязалась – добивай. Куски хорошие есть – прелестно, их и возьмем. А если Павэл-сэбя-нэ-по-товарищески нормальный лонгрид нафигачит – ох, сомневаюсь… Но ты права, они друг друга подопрут. Синергия, минус на минус и так далее. И не суетись, времени еще полно.

Глава вторая

Время тратилось удивительно быстро и бестолково.

Доверенные источники из пресс-службы УВД давно разбежались, а новая начальница – судя по голосу, инстадива, как это теперь принято в силовых ведомствах, – принялась снисходительно допытываться, есть ли у Павла Шевякова вообще опыт сотрудничества с правоохранительными органами, а потом предложила прислать по факсу официальный запрос с подписью и печатью журнала «Пламя».

Факс Паша последний раз видел лет десять назад, в существовании печати «Пламени» был совсем не уверен, а в бесполезности официальных запросов убедился еще в прошлой жизни. Отвечают на них длинными бесполезными отписками, к тому же на всякий случай жалуются начальству на непрофессионализм и наглость журналиста.

Поэтому Паша просто пошел в УВД ножками. Он рассудил, что уж поздороваться-то ни один следак, размягченный вчерашним профессиональным праздником, не откажется, тем более с корреспондентом, с которым общался сто лет назад, – а дальше уж как разговор сложится.

А он никак не сложился.

В здание Паша прошел без проблем, не пришлось даже размахивать просроченным удостоверением давно не существующей «Вечерки». Дежурный сержант за стеклом время от времени окидывал холл пронзительным взглядом, который, впрочем, не цеплялся ни за Пашу, ни за старичка и нескольких теток, подпиравших дальнюю стеночку. Теток в несколько приемов забрали с собой выскочившие из-за турникета сотрудники в штатском, старичка, пытавшегося невразумительно скандалить, осторожно вывела и отправила на такси (видимо, домой) пригожая капитанша. Место выбывших почти сразу занимали новые ходоки.

Наконец показалось знакомое лицо – с улицы, расстегивая куртку, вошел следак, который как-то слил Паше смачные подробности про тетку, зарубившую сожителя. Следака звали Русланом, фамилия вроде Бирюков или Банников, но как бы с опечаткой, сам немногим старше Паши, по итогам предыдущего взаимодействия не должен был остаться в обиде, поэтому выглядел идеальной зацепкой. За прошедшие годы Руслан особо не изменился: такой же тощий, в черных джинсах, черная же худи под темной курткой, – а хромал он, возможно, уже тогда, забылось просто.

Паша рванул навстречу ему, протягивая руку:

– Руслан, здравствуйте! С прошедшим! Я Павел Шевяков из «Вечерки», мы с вами как-то общались, если помните…

Руслан пожал руку, чуть замедлив шаг и ожидая продолжения. Павел торопливо начал:

– Я для журнала «Пламя» готовлю статью о резонансных преступлениях…

Руслан, не слушая дальше, ускорил шаг и, махнув удостоверением, проскочил сквозь турникет.

Красиво, подумал Паша, глядя ему вслед с презрением. Хоть бы звук издал, гаденыш. Чтоб тебе и на вторую ногу хромоту поймать, подумал Паша, и тут же отвлекся на вышедшего сквозь турникет подполковника, полного, седоватого и с улыбочкой. Его имени Паша не помнил в упор, но вроде встречал на пресс-конференциях и мероприятиях, которые бегал освещать.

– Здравствуйте, товарищ подполковник, – сказал он, подавая руку. – С прошедшим. Я Павел Шевяков из «Вечерки», у меня просьба к вам.

– Из «Вечерки»? – удивился подполковник, не выпуская руки. – Она же не выходит больше.

Паша смущенно засмеялся.

– Да, к сожалению, но я-то оттуда. Сейчас для журнала «Пламя» материал готовлю, во славу органов, про резонансные преступления, и большая просьба к вам…

– Это через пресс-службу, порядок такой, – сказал подполковник, по-прежнему фиксируя Пашину ладонь.

– Да она отфутболивает, вот я и решил напрямую, – признался зачем-то Паша, хотя уже понял, что толку от подполковника не будет, а вот вред – запросто.

– Понятно, – сказал подполковник, улыбнувшись пошире. – Отойдем-ка.

Он отвел Пашу, как детсадовца, за так и не выпущенную руку к застекленному сержанту, которому довольно звучно приказал:

– Моисеев, вот этого товарища запомни, пожалуйста. Журналист несуществующей газеты, сенсации ищет. Больше сюда не пускать, наглеть начнет – оформляй.

Он отпустил наконец руку Паши и сказал, улыбаясь совсем безмятежно:

– Свободны, молодой человек. Пока.

Паша посмотрел на него, на резко усилившего лицевую бдительность сержанта и сказал, вытирая ладонь о штаны:

– Вы чего ссыкливые такие стали, а? Есть что скрывать, да?

Подполковник немедленно убрал улыбку и спросил:

– Тебя прямо сейчас оформить?

А сержант вскочил и, уставившись на подполковника, поднял трубку старого телефона.

Паша, мотнув головой, быстро зашагал к выходу, чувствуя спиной взгляд двух пар глаз. Взгляд был не пугающим, просто мерзким, как пушистый налет на мусоре. А Паше даже дверью в сердцах шарахнуть не удалось: как раз для таких, похоже, случаев стоял мощный доводчик.

Отойдя от УВД подальше и с трудом успокоившись, Паша полез в записную книжку телефона, а потом и в давно забытый файл с контактами, сохранившийся, к счастью, в почте. Он набирал номер за номером – следаков, дознавателей, оперативников, помощников прокурора, от отчаяния даже фейсу одному звякнул, хотя зарекался не раз. Всё без толку: несколько абонентов оказались недоступными, остальные с разной решимостью, но отказались – рассказать, встретиться и вообще пообщаться.

Согласился только фейс, обрадовавшийся Паше как любимому кузену, но тут уже Паша сообразил, что речь пойдет совсем не о давно забытых днях, и вряд ли из этой беседы удастся когда-либо выпутаться, поэтому поспешно наврал что-то невнятное и развесистое про рекламный текст к спартакиаде военнослужащих, сумел нагнать на собеседника скуку и сумбурно распрощался, а потом на всякий случай внес номер в черный список. Так себе защитное заклинание, конечно, но других, если не бежать подальше, уже и не бывает.

По ходу бесед Паша высадил половину батареи, исшагал весь центр города, осип, порядком продрог и потерял всякую надежду. Начало смеркаться, машин прибавилось, времени не оставалось – завтра надо было ехать в район собирать материал для спецпроекта «Сарасовская елочка», затеянного мэрией в связи с неумолимым приближением новогодних праздников.

Паша давно знал Наташу и не очень ее любил, но помнил, что она держит слово, а пустобрехов не терпит. Соответственно, шанс у Пашиного текста, каким бы он ни получился, есть – особенно с учетом того, что Анька девка хоть мелкая и невзрачная, но вроде понимающая и добрая, вредничать при рассмотрении не будет, а может и помочь с редактированием. Но если текста или хотя бы его плана, способного обрасти фактурным мясом, не будет в течение дня-двух, то и шансов никаких не возникнет. Больше никогда. Придется сдыхать бессмысленным копирайтером – ну, или уходить в курьеры.

Паша почти смирился с такой перспективой и последние звонки совершал уже на автомате, бездумно повторяя ритуальные фразы – приветствия, поздравления, представления и пояснения цели, к которой стремится, – и уже безо всяких чувств жал отбой после неизбежного отлупа. Так, наверное, чувствуют себя наказанные стажеры колл-центров, банковских и бандитских, посаженные на «холодный» обзвон без какой бы то ни было перспективы отклика. И когда предпоследний, кажется, и самый, получается, мусорный звонок обернулся внезапным: «А, Павел, помню-помню, хорошая статья тогда получилась, давайте встретимся, есть что вспомнить» – от неожиданности он чуть не нажал отбой и покрылся жарким потом от ужаса в связи с этим. В коротком, но энергичном комментарии Паша чуть не пустил восторженного петуха, поэтому дальше в основном кивал, расплываясь всё сильнее.