Неженка

— Моя, моя, Неженка! — сипел он, зарывшись носом у неё на спине.

— Твоя, твоя, — вторила она ему, выгибаясь и дрожа.

И от этих слов, просто сносило крышу.

Она признавала, что принадлежит ему. Отдавал себя добровольно. Позволяла делать с собой все, что он захочет. И он делал. Крутил её по-разному. Имел то сзади, то спереди. Насаживал на себя, или вдалбливался сверху. А она кричала и жмурилась от удовольствия, и кончала, сжимая его внутри. А он обнимал это податливое, теплое, мягкое тело, и понимал, что до неё он, по сути, и не трахался.

Когда в третий раз она кончила, извиваясь под ним, он прижал её к себе, и так и держал, пока она не заснула. Наблюдая, как разглаживаются её черты, выравнивается дыхание, сердце замедляется. Он аккуратно опустил её на кровать, и лёг рядом, зарывшись носом в её волосы, осознавая вдруг, что может так пролежать хоть всю вечность. И пронзенный этой мыслью, Матвей вдруг замер.

Какого хрена с ним происходит?

Как простая баба может так влиять на него? В чём тут дело?

Вот только смотреть спокойно не мог на неё. На то, как доверчиво лежит расслабленная в его объятиях, и на щеках ещё горит румянец. Как вздымается грудь, с расслабленными розовыми сосками. И изящные руки покоятся на его груди.

Бля! По ходу Холод попал.

* * *

Она зашла на кухню, вся взъерошенная, кутаясь в халат, и подозрительно посмотрела на него, стоящего возле плиты. Он повязал фартук на голое тело, только трусы надел, чтобы уж совсем не вгонять её в краску.

Решил приготовить ей завтрак. Хотелось Холоду сделать ей что-то приятное. Порадовать, чтобы улыбнулась.

— Ты готовишь? — удивилась Люба.

— Садись Неженка, сейчас накормлю своим фирменным блюдом, которое я освоил, после армии, когда жрать хотелось, но доширак не лез в горло.

Люба ожидаемо улыбнулась, и у Матвей в груди разлилось тепло.

— И что же не было никого, кто бы тебя накормил? — вопрос с подвохом, Матвей понимал это, и хитро взглянул на Любу.

— Вот где ты была Неженка, тогда? Почему столько лет я мучился голодом?

Она смущенно опустила глаза, прекрасно понимая, о каком голоде он говорит.

— Что за фирменное блюдо? — сменила она тему, и стянула расходящиеся полы халата.

— Сейчас увидишь, торопыга, — улыбнулся Матвей, и выложил на тарелку из скворчащей сковороды, толстый поджаренный хлеб.

Залез в холодильник и отыскал листья салата, сервировал блюдо, и поставил перед ней. А эта зараза не на еду смотрит, а руки его взглядом провожает, скользит по оголённой груди и сглатывает.

— Неженка, если ты не перестанешь, на меня так смотреть, я тебя оприходую прямо на этом столе, — он поднял её лицо за подбородок, чтобы насладиться закушенной губой, и покрасневшими щеками.

Он нежно заправил выбившиеся пряди ей за ухо.

— Ну, так может, позавтракаем, я старался, — воркует Матвей, рассматривая её лицо, и видит в глазах сожаление.

Бля! Она хочет его!

— Да конечно, — отвечает Люба, и поворачивается к столу.

Матвей делает глубокий вздох, и поворачивается за приборами. Потом садиться напротив и разрезает её тост. Из него тут же вытекает, желток, вперемешку с сыром.

— Пробуй! — кивает он, и Люба, недолго думая, уминает за обе щёки половинку тоста.

— М-м-м! Вкусно, — тянет она и облизывает пальчики.

Матвей удовлетворённо хмыкает и принимается за свою порцию.

Они, молча, едят, переглядываясь и жмурясь от удовольствия.

— Кстати, — говорит Матвей, — разбитую тарелку я выкинул, — намекая на вчерашнюю вспышку гнева.

Люба тупит глаза, и соскакивает со стула, наливает горячий кофе.

— Ты сам виноват, — наконец выдаёт она, ставя перед ним кружку, — и там ещё есть, если хочешь!

Да у Неженки есть коготки, и она их вонзает, но потом втягивает. Матвей ловит её, и обнимает за талию, прижимает к себе, зарывается носом в груди.

— Пойдёшь со мной на свидание? — спрашивает он.

Сам не знает, что на него нашло. Просто хочет, загладить вину за вчерашний косяк.

— На свидание? — удивляется она, и несмело запускает пальцы в его волосы, гладит. Так приятно, что впору замурчать, как коту.

— Да, — кивает он, — пойдёшь? Сегодня?

Её пальцы вдруг останавливаются.

— Я сегодня не могу, — выдаёт она.

Матвей поднимает голову, и залавливает бровь, даже не спрашивает, просто ждёт.

— Я к отцу обещала съездит, — говорит Люба, — новый год же!

— Надолго? — Матвей старается говорить спокойно, но его так разочаровала эта новость.

— На пару дней, — она всё смотрит на него, своими глазищами зелёными, — он у меня один живёт, и…

— Ладно, Люба, не оправдывайся, — перебил Матвей, и опустил голову, чтобы скрыть досаду во взгляде, — надо, так надо.

И действительно, кто он ей, а она ответ перед ним держит. Запугал девчонку.

Он отпускает её, и берёт свой кофе, делает глоток.

— Тогда через два дня, я заеду за тобой, и мы пойдём на свидание, — подводит он итог, и уголки её губ вздрагивают и поднимаются.

— С удовольствием, — улыбается она ему, и в груди Матвей снова ощущает тепло, и нежность, к этой девушке.

И его это напрягает.

Он отворачивается и встаёт к окну, пьёт кофе. Может и к лучшему, что они расстанутся на два дня, он остынет, отойдёт от этой эйфории.

Вот только…

— Кстати, насчёт твоего предложения, Неженка, — он поворачивается к девушке. Она непонимающе смотрит на него.

— Какого предложения?

— Да того самого, — Матвей ставит кружку, на подоконник, и подходит ближе, — что в глазах твоих написано было, — притягивает к себе, с удовольствием ощущая, через тонкую ткань халата, обнажённое тело.

— Матвей… — она тут же теряется.

— Расскажи, о чем думала, — он поднимает её лицо и нежно касается губ, с ароматом кофе, — что представляла, — снова целует, — как хочешь?

— Я не могу об этом говорить, просто сделай, как хочешь ты, мне всё нравиться, — поспешно отвечает она.

— Ну, уж нет, — смеётся Матвей, — я сделаю ровно так, как ты скажешь!

— Матвей! — стонет Люба.

— Говори, Неженка, как тебя поцеловать, нежно, — он опять почти невесомо касается её губ, — или не целовать вовсе?

— Целовать, — пищит она, — не нежно, — уже добавляет тихо, и глаза отводит.

А у Матвея от этих слов, дыхание захватывает.

— Не нежно? — переспрашивает он. — Вот так, — и сминает её губы, вырывая сладостный вздох. Погружает в алый рот свой язык, таранит им её губы, переплетает с её языком. Трет и лижет. А она стонет, еле успевает хватать воздух, и отвечает. Вцепляется в его плечи и льнёт, прижимается, трётся.

— Дальше что? — отрывается он, от неё, и она со стоном тянется опять к нему.

— Скажи мне, что сделать дальше? — тон его командный, но он на пределе, и все, же хочет поиграть с ней в эту игру.

Люба закусывает распухшую губу, и ресницы её трепещут, а щеки наливаются румянцем.

— Сожми мою грудь, и … — она делает глубокий вздох, — а потом прикуси мои соски.

Матвей скидывает с её плеч халат и толкает к столу. Она опирается на него руками, и замирает в ожидании ласки.

Он склоняется и сжимает её упругие груди, гладит, водит пальцами по твердеющим горошинкам сосков. И она млеет, выгибается, стонет. Матвей склоняется и делает, так как она просит. Прикусывает, и слышит её вскрик. Она выгибается, подставляясь под его рот. А он уже целует, посасывает твёрдые бусинки, и её голова запрокидывается, открывая нежную шею, и его губы скользят туда.

— А здесь хочешь, чтобы поцеловал? — хрипит его голос. Руки скользят по талии, жмут, гладят бархатную кожу.

— Хочу, — выдыхает она, и он ведёт влажную дорожку к её уху, прихватывает мочку, и потом опять возвращается к груди.

— Что хочешь, Неженка, пальцы, член, язык? — Матвей прижимает её к себе, упираясь каменным членом ей между ног.

— Член, — шепчет она, — хочу твой член.

Он даже улыбнулся, от этих слов.

Ай да Неженка! Похоже, он её развратил, за эти три дня.