Страница 9 из 17
Все смолкли, обескураженные степенью осведомлённости этого афганца/курда/чёрт-пойми-кого. Ваня подобрал брикеты и протянул:
– Нет, брат, – мне такой товар не надо.
А Вася достал блокнотик/карандаш/записал – и проговорил:
– Ну хорошо. Россия, русская культура – это всё фантазия/химера. Но это же не значит, что фантазии нет? Просто её нельзя измерить. Граница между лесом и степью неточная, но мы же способны отличить одно от другого.
Абдухаил захлопал/просиял/развеселился:
– Именно, мой дорогой! И эта граница – в голове! Поэтому я и привёз сюда вот эту вещицу.
И выудил из-за пояса раскладную/упругую палочку.
– Что это? – Вася/Ваня спросили синхронно.
– Общий аршин. – Афганец/шумер ухмыльнулся. – Я произвёл тщательнейшие замеры – всё сходится, мы находимся нигде. Удивительно, что у вас до сих пор считают, будто бы Россия существует, в то время как весь остальной просвещённый мир давно понял, что ничего нет.
Салун/таверна смолк/ла. Слышно было, как в степи солирует кузнечик.
– Ну нет, брат. Ты всё государствами/степями меряешь, а тут другой аршин надо! – Ваня окликнул Бедного Браконьера. – Слышь, Михалыч, я тебе книжень давал почитать – с собой она у тебя?
– С собой – куда денется, русская! – Браконьер Михалыч ко всему любил прибавлять слово «русский».
И достал из вещмешка пудовую книгу на железных/алюминиевых застёжках. Афганец подскочил/наклонился/открыл/зачитал:
– «Ведическая Русь», господа! Так-так, что же здесь пишут? «Есть нечто самобытное в русском начале, непостижимое и несводимое к её составляющим…» Совершенно разделяю! Так-так-так… «Четыре аспекта существования России: первое – природа, второе – многострадальная история, третье – уникальное убожество, четвёртое – Пушкин».
Прокатился смех. Ваня забухтел с надутой губой:
– Если коротко – то академик Уголь пишет, что ещё до шумеров/греков/
египтян/китаёз/индусов этих сраных миром правили древние руссы. Факт несомненный: дошедший до нас санскрит – это просто испорченный русский язык. Русская же идея, над которой бились великие умы на протяжении тысячелетий, – это всего/навсего шизофрения, из чего с необходимостью следует, что русское пространство охватывает собой сразу несколько Вселенных, для защиты которых исконная наша Ведическая Русь и обязана вернуть статус Великой Межгалактической Державы, принадлежащий ей по праву. Ура, ура, ура! – Тут Ваня отобрал рюмку у Пивного Мужика и закусил её свежим огурцом. Яростно жуя, он продолжал: – Главная же Русская Проблема заключается в том, что для стабилизации исконно русского шизофренического народонаселения необходим Хороший Царь, который и будет являться воплощением национальной шизофрении, а также сдерживать её в пределах своего Великого Мозга, тем самым гарантируя баланс в древнейшем геополитическом противостоянии западников и славянофилов или же – говоря/научным/языком – параноиков и шизофреников (что особенно важно – ведь именно параноики, порождённые щедростью шизофренического бреда, и выдумали существование всех заморских народов/государств). Поскольку же Хорошего Царя сейчас нет, а Оккупационное Правительство Параноидальных Рептилий обманывает нас, вырезает аппендикс, переписывает историю и промывает в школах мозги, скрывая эту ошеломительную истину, – строго необходимо сопротивление: ни в коем случае не признавать их институции, не подписывать их бумаг, не ходить в их магазины, не пользоваться их электричеством и есть только сырые овощи. Такова моя система!
Михалыч одиноко проаплодировал:
– Очень по-русски!
А Абдухаил подскочил/затряс благодарно руку:
– Конечно-конечно! Пусть шизофрения в качестве национальной идеи! Пусть руссы, пусть! А до руссов были буссы, а до буссов были туссы: древний город Аркаим, битва при Курукшетре. Конечно, шизофрения нас объединяет – академик Уголь совершенно прав! Только и это пустота.
– И «Эпицентр» пустота? – Уставился Вася.
– И «Эпицентр» пустота, и вы пустота, и я пустота. Граница между нами проходит в голове. А голова находится в пустоте. Пустота/голова – это синонимы.
Раздалась минута молчания. Пивной-Мужик/Мало́й-В-Сланцах/Бедный-Браконьер/Старуха/Ваня/Вася – прикидывали как им понравится перспектива реально оказаться пустотой.
Первым оживился пограничник: всё-таки он учился в университете и к зачёту читал страничек сто из Канта/Хайдеггера, – а потому не растерялся:
– Постойте. Но ведь на каком-то языке мы же тут рассуждаем?
– Рассуждаем.
– И делаем мы это – на русском языке?
Афганец/громко/проглотил/комок:
– На русском…
– Так, сталбыть, и Россия есть! – Пограничник Вася приподнял отчаявшийся было нос (а то чего это родину обижают). – Как некое наше – оригинальное и суверенное – русское ничто. Ну так, чтоб восток и запад не схлопнулись. – И прибавил, потряхивая пальчиком: – Хотя бы как феномен сознания! Я пограничник – я кое-что в этом понимаю!
Бедный Браконьер покивал важно и захлопнул «Ведическую Русь». Пивной Мужик сложил руки победоносным замочком. Вся публика – зааплодировала/возрадовалась/возликовала/воспыхала самым истым патриотизмом.
– Вы… вы не так меня поняли. – Абдухаил глядел по ревущим сторонам. – Это всё сон. Сон Брахмы…
Толпа затопала/заголосила/замахала костылями/вениками/шапками/
ложками/стаканами – откуда-то и флаги русские достали/распростёрли.
– Пошёл вон, шпион нерусский!
– Не брат ты мне!
– Еретик!
– Пришелец!
Кривясь/вертясь, Абдухаил подобрал свой общий аршин и – оглянувшись несмешным клоуном – исчез/испарился/без-скрипа.
– УРА-А-А!! – заорали решительно все, венчая национальный подвиг.
Ну тут известно – все давай брататься, обниматься, целоваться (Старуха – всех вусмерть зацеловывала). Когда же народный триумф стих – Ваня/Вася переглянулись/похлопали по карманам.
– Его паспорт! – воскликнул Вася.
– Мой опиум! – заорал Ваня.
Запинаясь/отпихивая друг друга, они бросились вон из «Эпицентра».
А народ посидел, пожевал, побезмолвствовал, и давай дальше – гнать/дышать/держать/зависеть/слышать/видеть/ненавидеть/и-обидеть/и-терпеть/и-смотреть/вертеть и жить – свою горькую Отчизну.
Корень всех вещей
Голубовато-сизые отроги, перетекающие из одного в следующий, острые, сбившиеся в торчок хвои, сурово обнявшиеся, слившиеся: глушь, настежь простёршаяся, таящая закомуристые тайны, шепчущая – свой шорох шифра на отсыревшем языке… Заросшим разбойником Урал встречал гладковыбритого Зиверса – обхлопывая карманы увядающими ветками, дыша осенним перегаром.
Сам Зиверс был местный (от немецкого происхождения отец открещивался), с деревеньки Кедровая. Урал он знал неплохо, но только северный, – а не окрестности Нургуша: мало того что национальный парк (браконьеру весёлого мало), так ещё страшные истории из детства про Свиридиху, духов Аркаима и прочую чепуху. И вот Зиверсу сорок – на ногах отважные берцы: топают от Веселовки по речке Ай в сторону мохнатого перевала. Нескончаемая мешанина монотонно-хвойного леса перед глазами утомляет скоро, – но лучше уж так, чем Большой Нургуш штурмовать.
Полено под ногой провалилось в трухлю – разухтевшийся филин с шумом бросился в ветки. Зиверс посмотрел по сторонам: оставалось всего два кило́метра, а темнота уже хлопала по плечам. Пора ставить лагерь.
– Жадный охотник – мёртвый охотник, – проговорил Зиверс, снял вещмешок и начал привычную возню.
Ни на какую Свиридиху он не попёрся бы, если бы не один знакомый манси́: когда-то оленевод – теперь такой же браконьер. В обглоданном трактире под Кропачёво, где нет даже мух (потому что противно), они сидели над выдохшимся пивом, произнося пережёванные слова.
– Вот ты сколько дичи за сезон набил? – спросил, щурясь, манси, пузатый как газовый баллон, лицом копчёный, с редкими усишками.
– На сто с половой, думаю, – сказал Зиверс, с заплывающим взглядом. – Ла-а-адно!.. Еле сотку наскрёб. Лес капризный, зараза.