Пограничные характеры

История никогда не бывает мертвой. Взгляд назад так же необходим человеку, как и мечта о будущем. Нужно осознать собственное место в цепи времен и свой долг перед теми, кто ушел, и теми, кто придет после. Это, собственно, и есть история народа.

ТИШИНА ЗАПОЛЯРЬЯ

…В Заполярье есть что-то первозданное: это край воды, камня и тишины. Уши, притерпевшиеся ко множеству шумов, чутко отзываются на молчание.

Можно сказать, что слух прямо-таки поражен им.

Тишина здесь стоит полная, ненарушимая. Ночью просыпаешься — тихо. Собаки не лают, дети не кричат. Для утомленного человека это просто какой-то душевный санаторий. Монастырский покой над снегами. Сколько я здесь ни была, тишина мне никак не приедалась!

Но местные жители от нее томятся. У них мало развлечений. По вечерам инженеры мирно играют в преферанс. Раз в неделю на КПП крутят фильм. Кино здесь — передвижка. Между частями долгий перерыв.

— Только начнешь смеяться, — жалуется жена капитана, — и опять надо ждать. Правда, был у нас солдат по фамилии Гвоздик, такой смешливый, что он все промежутки хохотал. И мы, на него глядя, тоже.

…И еще: тут совершенно нет пыли. Живешь, живешь — проведешь по подоконнику, по спинке кровати — чисто!

Я выглянула на минуту за дверь и услышала, как в криволесье пробует свой голосок пуночка, весенняя птичка. День был мягкий, пасмурный. Порхал легкий снежок. За домом шумела незамерзающая Патсо-Йоки: на горе, как вбитый гвоздь, торчал норвежский пограничный столб. Одно и то же северное небо прикрывало снежным одеялом и их и нашу сторону…

Моей писательской фантазии никак не удается разгуляться. Вот, думаю, поеду куда-нибудь и насочиняю чего не было! А на самом деле еле успеваю записать то, что есть. Даже наружность людей жалко переделывать, имен не хочется переиначивать — уж больно хороши стоят в памяти эти люди, и случаются с ними такие интересные вещи, что жаль было бы припутывать сюда вымысел.

РАЗНОЦВЕТНОЕ НЕБО

Уезжая, я вдруг вспомнила: «А ведь северного сияния я так и не видела!»

С первого дня приставала ко всем: какое оно? Будет ли еще?

— Будет, будет, — любезно обнадеживали полярники. — Да вот позавчера было. Вышел на улицу, смотрю, полыхает! Так, вроде розового пожара.

Но представить себе воочию это не могла. Одни говорили, что свет идет волнами, другие — что напоминает радугу, а третьи склонялись к сходству с прожекторами, когда луч их далек и не очень ярок.

В последнюю ночь на КПП я уже стала было задремывать, как вбежал лейтенант Витя.

— Вставайте, Лидия Алексеевна! Сияние!

Плохо видя со сна, я натянула на себя что попало, сунула ноги в валенки, и вот мы уже стоим посреди двора, рядом с часовым в тулупе.

Ночь была не совсем ясная. Звезды светили, как сквозь наледь. Над горизонтом, со стороны Норвегии, клубился ком какого-то бледного, но весьма определенного по границе света.

— Разгорится, — пообещал часовой.

Несколько белых полос, как бы повторяющих изгиб небесной сферы, осеняли северную часть неба. Я только собиралась что-то заметить относительно их формы и цвета, как вдруг они неуловимо изменились. На небосклоне лежала уже гигантская улитка с закрученной на конце раковиной.

Мгновение — белая лента побледнела и растаяла, раковина превратилась в светящееся облачко, чуть зеленоватое, похожее на свет газовых фонарей, которые употреблялись до электричества.

Но и облачко оказалось недолговечным. Небо пульсировало; световые волны перекатывались, как мускулы под кожей, и то здесь, то там прорывались пятном, полосой, зигзагом. Сияние явно угасало.

Я пошла спать.

Примерно через час часовой забарабанил в окно.

Мороз усилился, звезды заблестели ярче. В той же северной части неба от края до края лежали правильные белые порожки. Это было похоже на след гигантских шин. Они светились все тем же загадочным зеленоватым сиянием.

— А вот и розовое! — сказал часовой.

Но цвет был настолько размыт, что, может быть, просто почудился. Порожки растаяли, и две ровные параллельные полосы легли вдоль горизонта, словно нащупывающие что-то прожектора; небесные пограничники не дремали.

— Продежурьте со мной до утра, может, и еще поярче увидим.

Мы стояли посреди темного двора втроем: третьей была кошка Дора, зеленоглазая, пушистая и несущая свою долю пограничных трудов. Другие кошки спали бы да спали в тепле, а она ходила по снегу рядом с часовым.

— Мороз слаб, — посетовал часовой. — Зимой как-то было под пятьдесят градусов, так все небо радугами пошло. Куда ни взглянешь — горит, переливается.

За горой, над норвежским городом Киркенесом, засветилось еще одно зарево. Если б не знать, можно подумать, что это просто большие города со странным освещением.

Было за полночь. Небо жило, шевелилось, бледно вспыхивало. И разве можно его игру сравнить с черной немотой ночей юга!

Север пел светом и красками. Почти тридцатиградусный мороз даже не щипал щек: так был сух, чист и снежно ароматен воздух:

— Спокойной ночи, — сказал часовой.

И в самом деле, какие же здесь спокойные были ночи!

ПРО МЕДАЛИ

Высшая пограничная медаль дается солдату за задержание на границе.

— А офицеры награждаются ею за отличную организацию службы, — сказал начальник отряда. — Практически они же не ловят нарушителей. Я, например.

— А напрасно. Ловили бы! — легкомысленно сказала я.

Начальник отряда рассмеялся.

— Это уже будет приравнено к плохой работе. Между прочим был такой случай с моим предшественником. Возвращался он в машине с рыбной ловли, и вдруг на его глазах с той стороны норвежец на лодке реку переплывает. Ну, выскочил и задержал на берегу. Так сколько потом нареканий было! Значит, говорят, застава никуда не годится, если начальник отряда сам нарушителей ловит. Он уж чуть ли не извинялся, что подвернулся не вовремя. А наряд бы, конечно, и так взял. У нас за столько лет не было ни одного случая перехода границы без поимки. Тут ведь что главное? Как только следы обнаружены — границу на замок! По нашей территории пусть хоть до Мурманска идет, все равно задержим. Лишь бы не ушел обратно за кордон.

— Значит, так-таки пусть до Мурманска и идет?

— Ну, это для красного словца. Вот наш последний случай: через тридцать минут после перехода рубежа были обнаружены следы, а спустя пятьдесят минут нарушитель задержан на расстоянии четырех километров от границы. Впрочем, вам все это подробнее расскажет главный герой этого происшествия сержант Осокин. Мы его как раз и представляем к награде медалью.

ЗЕЛЕНЫЙ ОСТРОВОК

— Вот мое любимое детище, — сказал начальник отряда, входя под стеклянные своды теплицы. — Недельки на две позже увидали бы свежие огурчики.

В стеклянном футляре посреди тундры, как на белом бархате, хранится зеленое чудо. Запах почвы, растений, влаги, теплых испарений так неожидан и прекрасен, что на миг захватывает дух. Здесь уже ничего нет от арктической природы — даже солнце на полгода заменяется электричеством. Это целиком изделие рук человеческих. Почва, привезенная издалека. Температура — от паровых труб. Вода для поливки — не просто оттаявший снег, а питательные растворы. Каждый пестик опыляется вручную. В теплице работает третье поколение пограничных агрономов, а отсюда дорога им прямо в Тимирязевскую академию! Со своей темой, с практическим опытом и рекомендацией командования.

Кроме того, что теплица дает овощи для солдатского стола, мне кажется, значение ее эстетическое и моральное, даже еще больше: она живой символ упрямства и всемогущества человека! И потом — как красива, как детски беспечна и трогательно беспомощна эта зелень, как она зависит от доброты и трудолюбия людей!

У нас есть термин «зеленый друг»; имеются в виду леса, рощи, травы, которые охраняют здоровье и благотворно влияют на расшатанные нервы горожан. А здесь растение и человек поменялись местами: он защитник и друг слабеньких стебельков. Достаточно одного камня в стеклянное ребро теплицы, и дыхание Арктики убьет их. Но камень этот никогда не бросит даже самый озорной и маленький мальчишка.