Страница 39 из 46
Кругом льдами окружен.
За пятьдесят лет до английского капитана Ченслера, корабль которого отбился от экспедиции и был заброшен бурей в устье реки Варзино (Ченслер на этом основании считается на Западе «первооткрывателем» Северного морского пути), сохранились сведения о плавании из Северной Двины по морю до Тронхейма посольства Ивана III к датскому королю. Видимо, дорога эта была известна и раньше, если такая особа, как дьяк Истома, царский посол, безбоязненно пустился в путь. (Интересно, что и Ломоносов в своих примечаниях к вольтеровской «Истории Российской империи при Петре Великом» счел необходимым поправить французского философа: «В Двинской провинции торговали датчане и другие нордские народы за тысячу лет и больше», — имея в виду дату приезда Ченслера, 1553 год. Ломоносов ссылался при этом на норвежскую сагу XIII века Снорре Стурлезона.)
Вообще споры о здешних краях ведутся издавна; тяжбы о землях и тонях длились сотнями лет. Еще в начале XIX века районом Петсамо и частью Кольского полуострова владели совместно три страны: Норвегия, Россия и Финляндия, и лопари платили по три налога в год, пока в 1828 году не установилась окончательная граница.
Мы довольно долго вели географические разговоры, как вдруг мой собеседник, Александр Григорьевич Касьянов, человек немолодой, вздохнул и проронил:
— А я ведь сам-то буровик. Ну, ушел на войну — и все кончилось. И жена топограф; три раза из-за меня специальность меняла: то учительницей была, то кем придется.
— Жалеете свою профессию?
— Очень. Случайно еду мимо, вышки, когда в отпуске, так внутри что-то непременно дрогнет. Вообще-то работа, может, и незавидная, а мне нравилась. Сейчас, конечно, я ее только вспоминаю; я уже больше пограничник, чем буровик.
ТЕПЛО И ХОЛОД
Здесь, на границе, свой микроклимат: пограничное озеро Салмиярви находится в системе реки Патсо-Йоки, которая несет холодные воды. Поэтому температура меняется чуть ни с каждым километром. Например, до города Никеля напрямик через озеро три километра (в объезд — десять); и вот однажды в Салмиярви термометр показывал сорок девять градусов ниже нуля, а в Никеле было всего минус тридцать. Такая разница.
Даже когда едешь по шоссе (кстати, оно в образцовом порядке, чисто выметено, словно лопаточкой для торта, прихлопнуты и обрезаны мощные слои снега по обеим сторонам, будто это не глушь пограничная, а подступ к столице!), так вот: спустишься в самую незначительную ложбинку — теплеет, поднимаешься на крутояр у сопки — холодно.
А бывает и наоборот: теплый воздух держится повыше, у горы, а студеный оседает в низине. Но разница температур есть всегда.
МУДРЫЙ ШОФЕР
Погода здесь — семь пятниц на неделе! Сегодня первое марта, с утра была такая пурга, что только один белый снег и виден кругом. Словно в самом деле с неба валились белки-векши да малые оленцы, как утверждала про эти края летопись.
Снег стоял сплошной, но был мягок: потеплело еще ночью. В сегодняшней непогоде, как в каждой стихии, таилась своя красота и величавая прелесть.
Я спросила шофера, молоденького солдата, вида простецкого и совершенно еще школьного, — так что даже сомнение брало: не по ошибке ли ему доверили руль?
— Как это правильнее назвать: метель, пурга, вьюга?
Мы ехали довольно быстро, хотя на ветровом стекле оставалось лишь маленькое чистое окошечко, по которому неистово метался «дворник», и шофер смотрел в него, пригнувшись, как мотоциклист на гонке.
Встречные машины появлялись внезапно, казалось, в нескольких шагах: сначала зажженными фарами, а потом уже смутным силуэтом кабины и кузова.
Юный водитель повел глазами на дорогу, на небо и землю, слившимися воедино, и кратко ответил:
— Заряд.
Вот уже вынырнуло и четвертое слово!
— А может, — добавил шофер, — в разных местах просто говорят по-разному про одно и то же? Возвращаясь из Никеля, я увидела разделение неба пополам. Одна часть, северо-западная, уже очистилась и была прозрачного бирюзового цвета; все, что находилось под ней, светилось отражением невидимых солнечных лучей. Дальняя гряда сопок розовела.
Но на юго-востоке клубилась еще серо-желтая снеговая туча, и солнце, прорывая ее, глядело, как сквозь мутное стекло.
ПОВАР-КНИГОЛЮБ
Повара на заставе зовут Толя. Я спросила:
— Где вы научились так хорошо готовить?
— Здесь, на границе. А по специальности я химик. Работал на комбинате искусственного каучука. Кончил техникум и один курс института.
— Вернетесь, будете продолжать учиться?
— Едва ли. Разонравилась мне моя специальность. Хочу что-нибудь гуманитарное.
— Это теперь не модно.
— Ну и пусть. А мне хочется.
По ночам, во время дежурства, Толя читает стихи. Книги на его тумбочке возле плиты часто меняются: Гейне, Шекспир, Щипачев, Мартынов — все, что есть в отрядной библиотеке.
НЕМНОГО ГЕОГРАФИИ
Мурманский край — странный край. Здесь все не так, как ждешь. Я слыхала о краснолесье и чернолесье. А здесь есть еще редколесье и криволесье. Ну, редколесье — это понятно что: лес, состоящий как бы из пустырей. Говорят, трава в нем бывает иногда очень высока, почти сказочна: по пояс, даже по грудь человеку! Согласитесь, что это странно для тундры, покрытой ягелем, который растет по миллиметру в год.
Криволесья состоят из березы, приземистой, с кривыми ветками и многоколенчатым стволом. Она распластывается, как рослый кустарник. Вообще береза — первое дерево, которое пришло сюда после ледника. И шагало бесстрашно к самому побережью, правда, все уменьшаясь и уменьшаясь в росте.
Такой выносливой и упрямой здесь считается еще только ива. Береза да ива — первые освоители Заполярья.
Но вскоре их стали теснить сосны и ели, и теперь хвойные преобладают. Только и они необычны. Иголки на лапландской сосне держатся вдвое дольше, чем на обычной. Да и сами деревья завидно долговечны.
В короткое мурманское лето (всего три месяца без снега!) появляется много цветов: ярких, но без запаха. А еще больше ягод и грибов! Представьте, как это нравится медведям-вегетарианцам, тоже обитающим в лесах поближе к побережью.
Однако Мурманское побережье в то же время — юг для птиц, скажем, со Шпицбергена или Земли Франца-Иосифа. Тут и зимуют арктические сойки и полярные буревестники. Этнограф и певец этого края Евгений Александрович Двинин написал книжку под скромным названием «Край, в котором мы живем». Остается только пожелать, чтоб о ней узнало больше читателей.
Написана книга пером ученого и поэта. Вот как представляет читателям Евгений Александрович свою любезную сердцу родину:
«Далеко на севере есть замечательный край. Одни называют его страной полуночного солнца, другие — царством полярной ночи. Добрая половина его лежит севернее полюса холода Северного полушария, а в январе здесь иногда идут дожди. В середине июня с неба падают мокрые хлопья снега и озера еще скованы кое-где льдом, а в августе уже начинают убирать урожай. Северные ветры приносят здесь в зимнее время оттепель, а южные — похолодание. Многие птицы летят зимовать не на юг, а на север. Пчелы дают меда в четыре раза больше, чем на Кубани, а летучие мыши и совы охотятся при ярком свете солнца. В то время, как наши южные моря Каспийское и Азовское находятся в ледяном плену, здесь морская волна свободно плещется в незамерзающих гаванях.
В начале нынешнего века про него говорили, что это край непуганых птиц. Теперь его называют жемчужиной Советского Заполярья».
Я бы охотно переписала целые главы этой книги, страницу за страницей, — так она увлекательна. Могу только сказать, что не будь ее, я бы, возможно, прошла по этому краю слепой. А теперь он и для меня поет, дышит. Снега его не мертвы, и горы одушевлены. За все это великое спасибо Евгению Александровичу Двинину! Не только пылкому патриоту ледяного севера, но и прекрасному писателю.