Страница 29 из 38
Но Зеби двинулась за ним. Бывают ведь такие упрямые: если ноги оторвут — доползет!
Вот она, черная дыра. Холодом веет оттуда.
Бакиджан вытащил из хурджина свой самодельный светильник — веревку, смоченную маслом. Выбил кремнем искру, зажег. Зеби громко дышала у него за спиной.
— Баки, а Бакиджан! — жалобно прозвучал голосок, словно и не она это, сорока. — Вот еще говорят: поймает албасты — и мясо в клочья, и кости в порошок!
Бакиджан ничего не ответил. Подпоясал потуже изодранный свой халатишко. И полез, думая о себе: «Словно мышь в горлышко кувшина...»
Свет дня остался позади. Тьма впереди густела. На полшага только рассеивал ее зыбкий огонек, танцуя на кончике веревки. Туго сжимал ее Баки в левой руке, а правой он касался стены. Проход то расширялся, то сужался. Хрустела каменная мелочь под ногами, точно шелуха земляных орехов. «Вот она, Яман-Коя, — думал Бакиджан, — люди приблизиться к ней боятся, а я — иду... Камень да камень кругом, вот и все».
И вдруг — словно раздвинулись стены прохода, рванулся кверху каменный потолок.
Ой-бо, какая пещера! Пять кишлачных домишек поместились бы в ней. А то и больше.
Баки поднял свой светильник. Заплясали тени по углам. И пусть себе пляшут.
Пустая пещера. Камень кругом — спокойный, холодный.
И вдруг...
Зазнобило спину.
Оно было — как ожившая тьма. Рваный кусок мрака.
Ударило ветром в лицо — и пронеслось.
И тотчас страшными голосами заухала, заговорила пещера...
Исцарапанный, в синяках, задыхаясь — выкатился Бакиджан из каменного зева. Сердце в груди совсем стало маленькое, хоть в пригоршню бери его. Солнце, как плетью, ударило по глазам. А когда проморгался — увидел Зеби.
Ну, сейчас заработает язычок!..
Бакиджан зажмурился. Вытянулся, как неживой.
— Вай, жертвой мне стать за тебя, беленький!
И слеза — тяжелая, как стеклянная бусина, упала на его лицо.
— Погубила я тебя, в лапы чудовищу отпустила...
Причитает, как старуха. Слезы — кап, кап. Разберись-ка с этими девчонками...
Бакиджан сел, встряхнулся.
— Ну, чего зря соленую воду льешь? Упал я... Оступился... Огонь погас... Сейчас зажгу — и опять пойду!
— И я — с тобой!..
Пойми этих девчонок...
Уже прошли они ту пещеру, где спугнул Бакиджан летучих мышей, где проснулось — всполошилось голосистое эхо.
...Пока Зебихон его оплакивала, успел приметить цепкий глаз: черная дыра, что повыше входа в Яман-Коя, вдруг задымила.
Сизый дымок все редел, и вот уже видно — один за другим выскакивают из дыры лопоухие трепыханчики...
Коршапалак — летучая мышь!..
Вот кого он принял за исчадие ада! Вот от кого бежал, словно курица, обжегшая лапки, — великий храбрец Бакиджан! А эти чудны́е мыши — не то звери они, не то птицы — испугались его. Вон, даже вылетают, не дождавшись вечера...
Тогда же он решил, что снова зайдет в пещеру. А оттого, что Зеби увязалась за ним, еще веселее и тверже шагалось.
Девчонка беспрерывно ойкала. Смешно даже, что может человек так бояться. Каждый камень казался ей затаившимся чудищем. Танцуют тени на извилинах стен — она уже хватает за руку:
— Смотри, смотри, шевелится!
И вдруг замерла. Точно мышь, наскочившая на кошку. Белая вся — от камня не отличишь.
— Слышишь — плачет?..
Хотел Бакиджан посмеяться — не смог: уж очень насторожилась Зеби. Вся — как тетива, напряженная. И он наставил ухо.
Тоненький голосок словно из-под земли пробивается. Жалобно бормочет, всхлипывает, а слов не разберешь.
— Это она притворяется... Заманить хочет, — шепчет Зеби, чуть шевеля одеревенелыми губами. — Ой, вернуться бы нам...
— Ягненок в трещину упал, там, на горе, — решительно определил Бакиджан. — Живой еще. Стонет. Найти надо, вытащить...
Как ни тряслась Зебихон — пошла за ним. Все свое упрямство под землей растеряла...
Стена справа была гладкая и блестела, как стекло. С потолка время от времени срывалась капля воды — ледяная, норовила прокатиться за шиворот. Жалующийся голосок то замирал, то расстанывался так уж нестерпимо... «Неужели ягненок так может?» — думал Бакиджан, но шагал молча, насупленный.
И вдруг — камень под ногами помягчел, поплыл.
Не успел Баки найтись, как и что, — уже съехал на ногах по скользкому глиняному откосу. Зебихон — катышком — за ним.
Вот где они очутились.
Сто каменных столбов подпирают каменный потолок. Сосульками меж них свисает застылый камень. Снизу тянутся то ли пеньки, то ли грибы, то ли цветы — все из белого камня, сверкающего, словно лед. И бежит, торопится, глубокую щель пропилив в каменном ложе, и поет нескончаемую песню, захлебываясь второпях — ручей...
Вот тебе и ягненок!.. Голос бегущей воды приняли они за его стенанье...
Совсем весело стало Бакиджану.
— Ого-гой! — крикнул он, приложив ладонь к щеке, ребром. — Эй, подземный дворец!
Ох, ты — какое проснулось эхо, как пошло метаться из угла в угол! Только все слова перепутало по-своему, ничего не поймешь.
Зеби замахала на него руками:
— Зачем ты? Зачем? А вдруг зашатаются своды — и как упадут на нас!
И пошла вдоль ручья тихонько. А Бакиджан увидел необыкновенный камень. Тонко выточенный, сквозной, был он похож на кисть цветов ширача, что качается по весне выше самой высокой травы. Когда скачешь на коне, вдруг — мягко, прохладно, душисто — заденет тебя по щеке...
Хотел он отломить, унести с собой это чудо, но камень только с виду похож на цветок. Никак с ним не совладаешь. А тут еще снова Зебихон зовет. И голосок дрожит, тоненький, как паутинка.
— Баки! А, Бакиджан!
— Ну что там у тебя! Погоди!
Как раз камень начал поддаваться...
— Баки!
Так вскрикнула, что ноги сами поднесли к ней.
Ничего не говорит, только тычет пальцем вниз.
Что это?
Такой след не может оставить никто из живущих. Огромные лапы впечатаны в сероватый камень. Борозда меж ними — словно кто-то волочил тяжелый хвост... Как бревно, хвост — какой же сам-то зверь?
— Аждар! — прошептала Зеби. — Царь змей!.. Отсохли бы мои ноги, зачем я пошла сюда!..
Слезы опять полились по круглым ее щекам, быстро-быстро, как весенний дождь. Вся она сжалась в комочек... Ай, эти девчонки, сто забот с ними!..
— Ты вот на что погляди, — сказал Бакиджан вразумительно. — Окаменели следы эти. Сто лет назад зверь проходил. А ты сегодня боишься...
Зеби размазала слезы кулаком. И сказала, глядя снизу вверх сияющими, мокрыми глазами:
— Все, все тут живое... Чудищ здесь не счесть... Только все они окаменели вмиг — потому что пришел настоящий храбрец. Мне бабушка говорила, что так будет...
— Так и смотришь своей бабушке в рот, — проворчал Баки. — Вот погоди, будем учиться в школе...
— Царство вечного мрака и тишины, куда никогда не приходит день! Путь в таинственные недра земные! Каменные летописи, где оставили свои следы и доисторические животные, и наш предок — первобытный человек... Вот что такое пещеры! — заключил лектор и весело, по-молодому яркими и живыми глазами глянул на собравшихся.
— Все ясно, ребята? Вопросы есть?
В зале загудели нерешительно. Наконец поднялась смуглая, тоненькая рука:
— Бакиджан Низаметдинович! Вот вы сказали: царство вечной тишины... А там, где живет двоюродная тетя... Я была в гостях... Там есть пещера... поющая... Люди говорят: шайтаны там свадьбу справляют...
Говорила все это, краснея и заикаясь, худенькая девчушка с большими, во все лицо, глазами, сосед ее, широкоскулый мальчик, скривил рот насмешливо, шепнул что-то, потянул за рукав — садись, мол, не позорься!
Лектор улыбнулся.
— Вопрос закономерен. Действительно, забыл я рассказать вам, друзья, о необычных акустических явлениях в горах, в пещерах. Каковы их причины? Все те же — вода и ветер, а также строение местности. Ветер по-особому завывает в ущельях, имеющих суженную горловину. В некоторых пещерах создается движение воздуха то вглубь, то в обратном направлении. При этом раздается мощный низкий вой, словно ревет неведомое чудовище... В иных пещерах своды создают сильный резонанс: человеческий голос звучит раза в четыре громче. Залетает сюда ветер, несущий песчинки, ударяются они о сталактиты и сталагмиты, а слышится как будто рычание, плач, стоны. Интересные акустические эффекты создают бегущие и падающие подземные воды... Отсюда и народные легенды о злых духах и тому подобном. Хорошо, что Зейнаб мне напомнила об этом... Я ей очень благодарен.