Страница 1 из 38
Зоя Туманова
Кумуш-Тау — алые снега
Рассказы
Сорок дней в горах бушевала метель. И ежедневно, в урочное время, выходили на сквозной, сбивающий с ног ветер научные сотрудники высотной гляциологической станции, затерянной в глубоких снегах.
...Ночь была спокойна. И вдруг в потолочный люк мешком свалился дежурный наблюдатель — Дима. Испуганные его странным видом товарищи бросились к нему. И услышали:
...на Кумуш-Тау горят снега.
О необычайном, запросто входящем в наши рабочие будни, о крепкой дружбе и мужестве повествуется в рассказе «Кумуш-Тау — алые снега», открывающем сборник.
Необычайное — вокруг нас! Оно — на тропах исследователей, никем еще не пройденных до конца, оно открывается чуткому слуху, внимательному взгляду, оно — в завтрашнем дне, томяще-интересном, как непрочитанная книга.
Об этом — рассказы нового сборника Зои Тумановой.
НА ТРОПАХ НЕВЕДОМОГО
Кумуш-Тау — алые снега
Ветер бесчинствовал сороковые сутки.
Никто уже не обращал на него внимания — кроме Димки, конечно.
Избыток воображения Димка старался прикрыть иронией:
— Наша халабуда должна выдерживать до сорока в секунду. Это мы знаем. А что, если ветер этого не знает?.. И — фьюйть?..
Вопрос был неприличный до дикости, но Артем снизошел ответить:
— Запомни, Димур, — в эти стены, кроме дюраля и пенопласта, вложена конструкторская любовь. Штука прочная, не сомневайся.
Все же он невольно наклонил голову, вслушиваясь.
За стеной творилось черт те что. Скрежетало так, будто кто-то сильный и нетерпеливый драил наждаком помутневшее стекло неба. Ему вперебой взвыли на десять голосов голодные волчата, отчаянно зацарапали злыми когтями крышу. Ветер яростно и явственно погрозился: «у-у-убью-уу!» Всю эту катавасию перекрыл железный грохот.
Свет в комнате точно вздохнул — и погас.
— Спадлючил ветряга! — пробасил Олег.
— К анекдотам о «сверх», — в темноте Димка чересчур уже нервно хихикнул. — Сверхвезенье зимовщиков — нет связи, нет погоды, нет света...
Пристанывающий его тенорок перекрыт был очередным Искандеровым взрывом:
— Обыкновенные трудности! А ты как хотел? Иллюминацию, да? Международный фестиваль на отметке три семьсот?
Судя по звукам, он уже проник в кухню и темпераментно разыскивал свечи — роняя все, что только могло грохнуть, брякнуть и покатиться со звоном.
Олег сосредоточенно дышал в углу. Посвечивая фонариком, Артем добрался до него, взялся за пушистое в свитере плечо:
— Ну, как, поколдовал? В чем дело?
— Выходной трансформатор. Обмотка. Поручила долго жить, — плечо под рукой шевелилось досадливо.
— Запасного нет?
— Где там? Спаять надо и мотать заново. Для паука работенка — виточек к виточку, тик-в-тик.
— Словом, братцы, ночной эфир ушел в зефир, — Димка подлез неслышно. Артем помолчал, что следовало понимать: «Без тебя, друг, разберемся». И снова — Олегу:
— Надолго?
— День провожусь. От силы два.
— А ветряк? — упорно сверлился Димка. — Прощай, белый свет — да? Два дела сразу делать нельзя...
— Нельзя, но — нужно, — сказал Олег.
— А вот и свечи! — перебил Артем. — Садимся, ребята. Обобщаем результаты дневных наблюдений.
— Садимся. Обобщаем! — Димка так вздернул плечи, так уткнулся в бумагу, что сразу была видна обида. Подчинился грубой силе, — так он воображает. Пепельный ершик на затылке топорщился протестующе.
«А тебе поныть хотелось? — в мыслях спорил Артем с ершистым этим затылком. — Ну и ной про себя, пожалуйста...»
В самом деле — не было ни малейшей причины бить тревогу.
Кухня — на угле, запасы есть. Свечей — хоть на десять новогодних елок. Рация два дня молчит — что ж, бывало и раньше. То разладится, то проходимости нет. Все-таки зима. Все-таки — три тысячи семьсот над уровнем моря. У ветряка лопасти разнесло — Олег поставит запасные. Не зря же он «человек-находка».
Артем посмотрел на Олега: уже что-то мастерует при свечке. Двигаются плечи, обтянутые свитером, — плечики что надо. Тянется рука потеребить бороду. Ох, эта борода! По идее — черная, но выгорела на солнце до отчаянной рыжести. Примерзает к вороту, к треуху. Олег подолгу оттаивает над плитой. В широкую его спину летят шуточки:
— Скандинавам — физкультпривет!
— А не проще ли бородку — топором?
— Она греет! — серьезно отвечает Олег. От глаз его, младенчески синих, от внезапно вспыхнувшей улыбки, от здоровой красноты выдубленного ветром лица исходит ощущение ясности, простоты, устойчивой силы...
Искандер, тот другой. Он как горная река — то вьется чуть поблескивающей струйкой, то как забурлит — и тут уж уходи с дороги. «От легкой жизни заплесневеть можно», — вот главное его убеждение.
Димка. Отменный же парень. Пять вершин хорошей квалификации на счету, не говоря уже о «пучинах учености», как именует Олег Димкину эрудицию; только бы не растекался мыслию по древу, вот как сейчас, — глаза смотрят сквозь стену, сквозь ночь, неизвестно куда. И на языке, наверно, уже танцует очередное «А что, если....»
— Дим, напомни, — интенсивность солнечной радиации в верховьях: сколько калорий на квадратный сантиметр?
Димка, закинув голову, усмехнулся лениво:
— Двести тысяч — приблизительно. Впрочем, ты это знаешь не хуже меня. Не надо чуткости, дорогой мой научный руководитель! Я не тоскую по дому. Слушаю метель. Подумай, сколько оттенков! Начинает таким контрабасным гудением. И — вверх, в ультразвук, куда тебе Има Сумак!
— Шайтан свадьбу справляет! — вставил Искандер, не дав себе труда вслушаться. Димка продолжал все так же отрешенно:
— Разнообразие — закон природы. А снег? Это белое — вечно белое! Это Великое Одно и То же! И сколько ни делай вида, что его можно изучать, вода есть вода, хотя и замерзшая....
Уши вяли — слушать такую безответственную ересь.
Артем вскочил, зашагал по комнатушке — так плещется вода в ванночке, от стены к стене. «Снег! — хотел он сказать. — Что ты знаешь о силе снега, пижон? Снег уносит в тартарары похожих на тебя верхоглядов. Как бритвой, срезает селенья на склонах гор. Останавливает поезда. Снег страшен? А попробуй без него! Снег — пуховое одеяло земли, прародитель рек, залог урожая. В белизне его — зеленый хруст огурца и бронза зерна...»
Но говорить все это было бы долго и как-то неловко, и поэтому Артем сказал:
— Потенциал ледника зависит от накопления осадков. И мы будем изучать снег. Вот так.
Димка фыркнул — в точности, как горный козел на водопое:
— Вы — те самые физики, братцы, в ком ни грана от лириков.
— А в тебе — есть гран, — вмешался Олег и сладостно прищурился. — Ты не физик, не лирик. Ты, дорогой — лизик!
— А вот за лизика... — начал Димка страшным голосом и замахнулся было толстенной книгой — «Поджигателями» Шпанова, но Артем намертво сковал ему за спиной руки:
— Ты-то поджигатель и есть — опрокинешь свечку, лизик!..
Много в природе загадок, и вот одна из них: чья бы ни была очередь вставать первым и орать для остальных «Па-адъем!», получается одинаково противно. Бьет по нервам без промаха.
На подвесных в два яруса койках слышатся гулкие вздохи. Из-под одеял выпрастываются замлевшие руки — и прячутся: жаль расставаться с нежащим, скопленным за ночь теплом. Спрашивает Димкин непроснувшийся голос: «Метель или ясно?» «А ты выйди и нам скажешь!» — отзывается Искандер.
Дверь в домике — явное архитектурное излишество: открывается только люк в потолке. Конечно, занесло. Сообщение «Полтора метра снега выше крыши!» вызывает довольно прохладный энтузиазм. Добавочное известие «А метели-то след простыл!» встречается буйным ликованием.