Страница 16 из 71
— Разведгруппа, — сделал заключение Хохлачев. — Зарывайся, Андрей Герасимович. Танкам ловушки понаделай. Инженерный взвод пусть у тебя останется. Вот-вот главные силы фашистов могут подойти.
И в самом деле, застава вместе с инженерным взводом и присланной комендантом подмогой еще только начала маскировать ловушки, а по усадьбе уже ударила фашистская артиллерия, старшина с пограничниками пронесся на мотоциклах через овраг к лесу. На дорогу у усадьбы выползли три самоходки и принялись обстреливать окопы у опушки.
Трещали изувеченные деревья, звонко ломались сучья, глухо рвались снаряды, расшвыривая мягкую хвою и землю.
Бойцы, занявшие оборону на гребне оврага, притихли. Андрей же думал с удовлетворением: «Хорошо. Клюнули». Но угнетало его то, что нечем было подавить огонь артиллерии фашистов, размеренно и прицельно стрелявших по опушке.
«По снаряду бы вбок этим самоходкам! Завертелись бы!»
Но никакой артиллерии у пограничников не имелось, а о стрелковом батальоне пока ничего не было слышно. Оставалось одно: ждать. Ждать, когда самоходки подойдут на расстояние броска связки гранат.
Самоходки примолкли, посторонились, пропуская танки, и снова начали бить по опушке. А танковая колонна змеей поползла от усадьбы.
«Шесть, семь, восемь…» — считал лейтенант. Крикнул во весь голос:
— Приготовить связки гранат! — и снова продолжал считать.
Головной танк притормозил, звучно выплюнул в лес снаряд — и колонна начала веером расползаться по лугу, наполняя воздух грозным рыком. Но вот в этот рык вмешался другой звук — монотонный, мощный. Он доносился сверху и стремительно приближался.
— Воздух!
И тут же, вслед за этой тревожной командой, взметнулось радостное:
— Наши! Ура!
Летели пограничные самолеты. Их нельзя было не узнать: металлические, необычно стройные для того времени, они совсем недавно поступили на вооружение авиаэскадрильи и сразу стали гордостью пограничников. Когда самолеты поднимались в воздух нести патрульную службу над морем и по берегу, бойцы махали им фуражками. А Женя и Витя всякий раз прыгали и восторженно кричали невесть где услышанную считалку: «Самолет, самолет, посади меня в полет…»
«Где они, сынки мои? Как Маня с Галинкой? — снова — в какой раз — вспомнил Андрей о семье, и тревогой наполнилось сердце. Но попытался успокоить себя: — В Риге уже должны быть».
Самолеты словно выбрали специально время для атаки, потому что танки, начавшие развертываться из походной колонны для атаки, образовали плотный треугольник и стали хорошей мишенью. Первые бомбы почти все попали в цель. В бинокль было видно, как вспыхнули несколько танков, загорелись, а один остановился с перебитой гусеницей, расстелив ее узкой дорожкой по густой траве. Неповрежденные танки, грызя траву зубьями траков, расшвыривая комья земли, рванулись вперед. Второй заход с воздуха оказался уже менее удачным: остановились, загорелись только два танка. Еще два танка задымили на лугу после третьего захода. На заставу теперь двигались шесть танков.
— Не демаскировать себя! — крикнул Андрей. — Танки пропустить, потом — гранатами!
Он рассчитал, что если танкисты не заметят обороны заставы, то не снизят скорости перед неглубоким оврагом и попадут в ловушки, и расчет его оправдался: два первых танка ухнули в глубокие ямы, заложенные жердями и дерном. Один, двигавшийся по дороге, подорвался на мине, три оставшихся танка поползли, отстреливаясь, назад.
Первый бой выигран. Лейтенант теперь видел, как приободрились красноармейцы, слышал, с каким восторгом говорили они о летчиках, мастерски разгромивших вражескую колонну; пограничники поочередно подходили к танкам, попавшим в западню и беспомощно уткнувшимся длинными стволами в землю, и довольно похлопывали по их маслянистой жесткой: броне. Андрей и сам было хотел подойти к танкам, но увидел, что из-за усадьбы неспешно выехали тупорылые грузовики с пехотой. Грузовики, как и танки, начали перестраиваться в линию, а когда до оврага оставалось метров четыреста, пехотинцы высыпались из кузовов и торопливой цепью начали приближаться к заставе. Развернулись и отступившие танки.
— Без команды не стрелять. Танки пропустить. Пехоту отсекать, — распорядился Андрей, и его команда быстро передавалась по окопам.
Немецкая цепь приближалась, оставляя за собой густые смятые полосы, будто луг прочесывали огромным частым гребнем. Лейтенант ждал. Он испытывал такое же чувство, как и на охоте: хочется вскинуть ружье, но терпишь, подпускаешь табунок уток поближе, чтобы различить лапки, иначе выстрел прозвучит бесполезно. Андрей, сжимая автомат, не спускал глаз с высокого худого офицера и ждал, когда станут видны его пальцы.
«Пора!» — подумал Андрей, навел автомат на длинного немца, но, прежде чем он нажал на спусковой крючок, высокий немец крикнул что-то, и цепь фашистов упала как скошенная в траву и исчезла в ней. Стремительно приближались лишь танки. Все это было так неожиданно, что Андрей растерялся. Он смотрел на пустынный луг с торчавшими поодаль машинами, похожими на застарелые осевшие копны сена, и не знал, какую команду подать, хотя чувствовал, что люди ждут его слова, его решения. Он винил себя в том, что бой теперь может быть проигран; по безмолвию, наступившему в окопах, он определил, что никто не ожидал такого начала, — Андрей понимал, что только его команда выведет заставу из оцепенения, и торопился найти решение.
Полоски примятой травы приближались. Можно было определить, где ползут гитлеровцы, а раз можно, значит, нужно бить их.
— Огонь!
Дружно ударили пулеметы и карабины в промежутки между танками.
А танки, стреляя по оврагу из орудий и пулеметов, неудержимо и грозно надвигались, переваливаясь на воронках. Казалось, ничем их не остановишь.
— Связки гранат под гусеницы! — крикнул Андрей и сам бросил связку. Танк загорелся. Второй, на правом фланге, ткнулся носом в ловушку, и только одному танку удалось спуститься в овраг. Развернувшись, он пополз было по оврагу, стреляя из пулемета, но тут же в него полетели несколько связок гранат.
— Гранатами по пехоте! — крикнул Андрей, хотя пограничники уже сами встречали гитлеровцев гранатами, и вздрагивала земля, бугрилась черно-зелеными фонтанами.
Андрей вновь обрел уверенность, ту, которая выработалась еще на Памире, в стычках с басмачами; он видел, что атака фашистов уже захлебнулась, но понимал, что окончательно переломить ход боя в свою пользу можно только решительными действиями, только контратакой.
— Вперед! За мной! — крикнул он, как кричал десятки раз, поднимая пограничников навстречу басмаческим бандам, и выпрыгнул из окопа. Выстрелил в немца, вскинувшего на него автомат, и побежал вперед, сминая траву и стреляя в упор.
Вот уже взрыхленная гранатами полоска земли рядом, оставшиеся в живых фашисты пересекают ее и бегут к машинам, кажется, что можно преследовать и добить врага полностью, захватить даже машины, но Андрей заметил, что на кабинах машин появились пулеметы.
«Не стреляют, ждут удобного момента», — метнулась мысль у Андрея, и он крикнул:
— Стой! Ложись! Назад!
Упал сам в траву и пополз к оврагу.
Едва пограничники спустились в овраг и стали перебинтовывать раны, как на них посыпались мины. Вскоре начали рваться снаряды тяжелых гаубиц. В довершение всего над оврагом появились вражеские пикирующие бомбардировщики. Пограничники прижались к стенкам окопов, попрятались за попавшими в ловушку танками, и только два человека (наблюдатель и лейтенант) не спускали глаз с противника, чтобы вовремя предупредить заставу, если враг вновь начнет атаку.
К усадьбе подошло еще несколько грузовиков с пехотой. Солдаты сидели в кузовах, ждали, должно быть, когда окончатся бомбежка и обстрел, чтобы беспрепятственно двигаться вперед. И в самом деле, стоило только улететь самолетам, как грузовики, взвыв моторами, покатили по дороге.
«Из орудий бы сейчас, — вновь подумал Андрей. — В морды им! В морды!»
А немцы, уверенные, что в овраге почти никого не осталось, смело ехали походной колонной. Только автоматы и пулеметы держали наготове. Пограничники же в это время спешно переносили пулеметы с флангов к дороге, связывали гранаты.