Страница 4 из 21
Глава 2
Рука чуть выше локтя саднила или сильно чесалась, словно свежая рана. Хотелось расчесать. Расчесать ногтями, чтобы избавиться от этого неприятного чувства. Это мерзкое ощущение и привело его в чувства. Он пошевелил здоровой рукой и вдруг понял, что… Он плавает в какой-то жидкости. Она обволакивала всё его тело, кроме лица. Нет, это была не вода. Он пошевелил пальцами. Потёр ими друг о друга. Жидкость была… липкая и упругая какая-то. И она воняла, кажется, тухлятиной или… Трудно сказать, чем-то похожим на тухлятину, чем-то сладким. Горохов открыл глаза. Белая пластиковая ванна, старая. Она вся в царапинах, кое-где в трещинах, да ещё и грязная. Он попытался пошевелиться. И вдруг понял, что привязан. Привязан. Он удивился и захотел осмотреться, но не смог. Он видел только потолок и лампу.
Свет единственной лампы. Грязный потолок. Тишина. Он привязанный плавает в какой-то мерзости, только лицо над поверхностью.
Он чувствовал себя вполне нормально, вот только это неприятное ощущение в левой руке никак не унималось. Да и жижа эта воняла. Хотелось почесаться. Он попытался правой рукой дотянуться до левой, чтобы понять, что с ней, или хотя бы почесать. И услышал:
— Сэ… Сэ… Сэээ…
Горохов замер. Кто-то пытался с ним заговорить, что ли? Пытался что-то сказать?
«И что это значит?»
Ему почти в глаза светила лампа, он мало что мог различить, и тут лампу закрыла фигура:
— Я… Я… Я… Се… Се… Я развяжу вас. Только вытащу и… и…и… Капельницы.
Вот в чём дело, он не только был привязан, он ещё был утыкан иглами капельниц. Горохов видел, как ужасные руки, похожие на корявые стволы пустынной колючки, с пальцами, на которых распухли суставы, вытаскивали из него иглы, одну за другой.
Потом в странной и уродливой руке появился скальпель, обычный хирургический скальпель, и этот скальпель быстро перерезал верёвки, что держали его.
— Кто вы? Вы доктор? — С трудом после молчания произнёс Горохов.
— Ва… Ва… Ва… Ва-а… — Человек старался что-то сказать и, не справившись с этой задачей, решил закончить иначе. — Генетик. Меня тут так все зо…зо… зо… Называют.
«Генетик Валера», — вспомнил Горохов. Он с трудом вспоминал тот вечер, с большим трудом. Но это имя и профессия у него в памяти отложились.
— По… по… По-о… Вы можете пошевелиться?
Заика. Да ещё с таким голосом. Этот голос не нравился Горохову, во-первых, высокий, если не сказать, что писклявый, а во-вторых, заискивающий, словно человек извинялся всё время. Но нравится или не нравится, просьбу Генетика он стал выполнять: сжал и разжал кулаки, левый кулак сжать не удалось совсем, потом подогнул ноги, положил правую руку на край ванны, повертел головой туда-сюда.
Всё работало. Ну, кроме левого кулака и вообще всей левой руки.
— Левая рука не слушается.
— Так и должно бы…бы…бы…
— Быть, — договорил Горохов.
— Да.
— У меня там была перебита кость? Она не срослась?
— Кость срослась, но… но… но…
Теперь Горохов не знал, что хотел сказать Генетик и просто ждал, пока тот закончит. Плавал в воде и ждал.
— У вас был перебит срединный нерв, он будет вос… вос… вос… Зарастать долго. Две… две… две…
— Две недели?
— Две-три недели, нервы растут пло… пло… пло…
— Плохо.
— Да.
— Ясно, — произнёс Горохов, и вправду левая рука не давала ему покоя. Досаждала, зудела.
— Ха… ха… ха… Попробуете встать? — Продолжил Генетик.
Он немного полежал ещё, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, потом сделал усилие и сел в ванне. Да, оказалось, чтобы сесть в ванне, ему пришлось приложить усилие.
— Ну, ка… ка-а-а… Вы хорошо себя чувствуете?
— Рука саднит, и бок немного болит, — ответил он. — У меня там рёбра были сломаны, пуля лёгкое задела. Помню, кровь во рту была.
— Это нор… нор… нор… Так и должно быть.
Ответил и ужаснулся. Та жидкость, в которой он плавал, была просто ужасна. Она не только воняла тухлятиной, а теперь он не сомневался, это запах тухлятины, она и на вид была такой же мерзкой. Серая, мутная, густая и тягучая масса, переполненная мелким мусором и пылинками. А ещё, ещё в ней во множестве плавали… какие-то странные штуки.
Он зачерпнул пригоршню этой жидкости вместе с той дрянью, что там плавала и поморщился. Это был жёлтый червь или личинка, величиной с указательный палец. И голова у неё была чёрная.
Она ещё не была мертва. Эта личинка шевелилась, совсем чуть-чуть, но шевелилась. Горохов с отвращением вылил эту мерзкую жидкость, вместе с личинкой из руки. Встряхнул руку.
— Не… Не… Не-е… Вам не стоит беспокоиться. Э… Эт…
Горохов не стал дослушивать его, он встал и начал вылезать из ванны. Вылез, и эта самая скользкая жидкость стекала по нему прямо на грязный пол.
— Стойте, стойте, — запричитал человек, которого он всё ещё не рассмотрел, — это же очень дорогая вещь…
«О, наверно, и вправду дорогая, если ты даже заикаться перестал».
— Эта грязная вода дорогая? — В первый раз спросил Горохов хрипло.
— Это не вода, не вода, — к нему кинулся этот человек и стал своими уродливыми руками буквально собирать, соскребать с его тела в ладошки липкую жижу и скидывать капли обратно в ванну, — это протоплазма. Я её коплю всю жизнь!
— Извините, — произнёс Горохов. — Я не знал. На вид она просто… Да ещё и червяки там плавают.
— Это кажется, что она грязная, но это не так, — всё причитал и причитал человек, он все слова говорил, всхлипывая при этом, как будто собирался зарыдать, — там почти нет бактерий, ну… Ну, есть, но почти все безвредные. И вирусы только нужные, я сам их конструировал. Они важны для метаболизма. Протоплазма… Она на вид неприятная, но это очень… Очень полезная вещь… Она вас вылечила за три дня. Всего за три дня. Доктор вас лечил бы три недели.
— А червяки? Они тоже меня лечили?
— Да нет же, это её еда, она тоже должна питаться, как вы или я, мучные черви — её еда, мне их тоже непросто выращивать.
Только теперь человек распрямился и встал во весь рост, и только теперь Горохов смог его разглядеть.