Страница 12 из 26
Звук отдаленно напоминал стрельбу из автомата. Тра-та-та-та. И они повели себя так, как повел бы любой разумный человек.
Они пригнулись, развернулись к выходу, повинуясь естественному инстинкту выбраться из закрытого помещения наружу.
– Стойте! – прокричал Гамаш. – Никакой опасности нет.
Никто его не слышал. И никто не слушал.
Он оттолкнул в сторону профессора Робинсон, схватил микрофон с трибуны.
– Стойте! – скомандовал он. – Это хлопушки. Остановитесь немедленно. Прямо сейчас.
Он быстро повторил приказ на французском и английском. Голос его звучал четко, властно, и паника постепенно, медленно спа́ла. Волна пошла на убыль за мгновения до катастрофы.
Изабель Лакост нашла шнурки от хлопушек, обгоревшие и тлеющие, подняла их.
Атмосфера в помещении стала остывать. Послышались даже нервные смешки, когда люди, секунду назад считавшие себя противниками, облегченно улыбнулись друг другу.
А потом раздался еще один громкий хлопок, и трибуна разлетелась в щепки. Пиротехника явно была ни при чем.
Гамаш сшиб профессора Робинсон на пол, закрыл ее собой, и вторая пуля чиркнула по сцене в паре дюймов от них. Он зажмурился в ожидании следующего выстрела.
Ему уже приходилось делать нечто подобное, когда покушались на жизнь премьера. Они собирались поужинать вместе в монреальском бистро «Лемеак» и шли туда летним вечером по рю Лорье. Главу провинции прикрывала охранная команда из Sûreté du Québec, разделившаяся на авангард и арьергард. Арман шагал рядом с премьером, они были увлечены разговором. И вдруг прогремели выстрелы.
К счастью, несостоявшийся убийца был очень плохим стрелком, а старший инспектор успел среагировать – он сбил премьера с ног и прикрыл своим телом.
Когда все закончилось, премьер, который был открытым геем, в шутку сказал, что в соцсетях через минуту появятся фотографии: премьер и глава полицейского отдела по расследованию убийств резвятся на травке.
– С вами могло случиться и кое-что похуже, mon ami[30], – сказал Гамаш.
– И с вами тоже.
Как бы то ни было, ни премьер, ни полицейский не забыли, с каким выражением смотрели друг на друга в те недолгие секунды, когда оба лежали на земле, а вокруг свистели пули. И каждый ждал, что вот сейчас пуля попадет в цель. И этой целью окажется он сам.
А теперь Гамаш прикрывал собой Эбигейл Робинсон. Одно дело – умереть за премьера, но отдать жизнь за нее?
– Обезоружен, – раздался в наушнике уверенный голос Лакост. – Мы взяли стрелка. Шеф, вы в порядке?
– Oui.
Он быстро поднялся на ноги и увидел Лакост, двоих агентов и сопротивляющегося человека, поваленного на пол.
Но, помимо того, ему открылось ужасающее зрелище. Тела повсюду. Сотни людей, распростертых на полу. Гамаш своим рациональным умом понимал, что они живы, даже не ранены. Все выстрелы были направлены в его сторону.
И все же волна ужаса нахлынула на него.
А потом люди зашевелились.
С момента первого выстрела прошли считаные секунды. Старший инспектор знал, что панику от потрясения отделяют мгновения. И в этот момент нужно предпринять все возможное, чтобы избежать давки.
Он нашел микрофон в груде щепок, оставшихся от трибуны, схватил его и призвал всех к порядку.
Он говорил ровным голосом, стоя посреди сцены у всех на виду и олицетворяя собой спокойствие. Внешне невозмутимый, Гамаш снова и снова повторял на английском и французском, что присутствующие в безопасности.
Он чуть было не сказал: «Ça va bien aller – все будет хорошо». Но вовремя прикусил язык.
Проблема состояла в том, что Гамаш понятия не имел, есть ли в зале еще стрелок. Или даже бомбист.
Нужно было как можно быстрее вывести всех из зала. Арман увидел, что его агенты именно этим и занимаются. Смотритель месье Вио тоже направлял людей к дверям, подталкивая их шваброй.
– Эбби! – К профессору Робинсон, сидящей на полу, подбежала Дебби Шнайдер.
Гамаш повернулся на мгновение, увидел, что профессор цела, и сказал им обеим, чтобы они убрались со сцены.
Пока он руководил эвакуацией людей, пока Лакост занималась стрелком и зал покидали последние зрители, появился инспектор Бовуар.
– Patron… – начал было он, но Гамаш оборвал его.
– С тобой я разберусь позднее. А пока иди на улицу, оказывай помощь пострадавшим.
Через открытые двери он видел мигание маячков машин экстренной службы. Гамаш запросил две «скорые» и группу быстрого реагирования, что большинство из его коллег наверняка сочло бы «чрезмерной реакцией».
– Мы надели ему наручники, – доложила Лакост.
– Обыщите здание, – приказал Гамаш. – Заблокируйте въезд и выезд из университета. Обыщите всех и все машины.
Зал теперь был почти пуст. На полу валялись сапоги, шапочки и варежки. Пуговицы и бумага. Несколько пакетов, несколько рюкзаков и телефонов. Но людей не было. Жертв нет, с облегчением понял Гамаш.
Полицейские, не участвующие в обыске здания, вышли на улицу и теперь вместе с фельдшерами помогали пострадавшим и испуганным людям. Проверяли, есть ли у них травмы. Проверяли документы. Проверяли на наличие оружия, не исключая, что второй стрелок покинул здание вместе с толпой.
Стрелка́ в наручниках и с опущенной головой выводили через запасной выход.
Месье Вио стоял в дальнем конце зала у дверей, сжимая в руках древко швабры. Король-воин, обозревающий поле боя по окончании сражения.
В темном дверном проеме Гамаш видел силуэты людей, мельтешащие перед мигалками машин экстренной службы.
Одни садились прямо на придорожные сугробы, другие становились на колени, чтобы помочь кому-то. О враждебности все забыли. На время.
Гамаш взглянул на месье Вио и поднял руку, а тот в ответ вскинул свою швабру. В знак признательности. После этого смотритель ушел, и Гамаш остался один.
Он оглядел помещение и поблагодарил Бога и свою счастливую звезду за то, что в этой суматохе, насколько было известно, никого не раздавили насмерть. Хотя пережитое потрясение и психические травмы даром не проходят.
– Могло быть и хуже, – раздался голос за его спиной.
Гамаш не повернулся. Не мог повернуться. Ему было невыносимо видеть ее.
– Уйдите, пожалуйста.
– Вы спасли мне жизнь, – сказала профессор Робинсон. – Спасибо.
Он продолжал смотреть перед собой, пока шаги за спиной не стихли и снова не повисла тишина.
Старший инспектор Гамаш закрыл глаза и в этой тишине снова услышал выстрелы. Крики и вопли. Детский плач.
И еще он услышал последнее слово, произнесенное профессором Эбигейл Робинсон с трибуны: «…милосердное…»
«Это называется милосердное…»
И тут же раздался треск хлопушек, а потом прозвучали настоящие выстрелы. Но Гамаш мог закончить оборвавшееся предложение. Мог понять, какое слово она не успела произнести.
«Убийство». Но на самом деле она предлагала не «милосердное убийство». Он знал, что речь шла просто об убийстве, обычном и старом как мир.
Глава седьмая
Поздно вечером, когда семья уже улеглась спать и только они двое бодрствовали, Жан Ги пришел к Гамашу.
Он остановился на пороге кабинета.
Арман чувствовал присутствие Жана Ги, но ему нужно было закончить последний доклад. Его пальцы бегали по клавиатуре. Внутренний голос твердил, что он слишком измотан, чтобы писать деловые сообщения, однако желание поскорее сбросить с плеч этот груз пересилило усталость.
После этого он мог забраться в постель к Рейн-Мари, прижаться к ней, зная, что теперь можно немного отдохнуть.
Наконец он нажал «Отправить». Потом снял очки и повернулся к двери:
– Да?
– Мы можем поговорить?
Меньше всего Гамашу хотелось говорить сейчас. Он чувствовал себя опустошенным после случившегося в университете и всего того, что происходило потом.
Следовало позаботиться о раненых. Обыскать здание. И людей. И машины.
Допросить свидетелей, ни один из которых ничего не видел, хотя, вероятно, беспамятство было последствием шока. Кто-нибудь наверняка что-то заметил, им просто требовалось время, чтобы прийти в себя.
30
Друг мой (фр.).