Страница 7 из 35
— Порядочнейшие люди! Их прошу не вмешивать. Они у меня постоянные гости, можно сказать, члены семьи.
По опыту Валех знал, что атаки в лоб не дают результата. Заманов обидится, если он в дальнейшем проявит интерес к соседке или к его гостям. Надо было его как-то отвлечь и исподволь завести разговор, с тем чтобы получить хоть какую-то информацию об окружении профессора. То, что среди них есть почитатели шахмат, он не сомневался: на журнальном столике стояли шахматные часы и доска с расставленными в сложной позиции фигурами.
Валех попытался ее оценить.
— Играете? — отреагировал Заманов.
— Да, немного.
— И в блиц?
— Да.
— Хотите сразиться?
— Можно, только не сейчас, я после дежурства. Боюсь, не смогу оказать достойного сопротивления. Но позиция на доске меня заинтересовала.
— Это этюд, четырехходовка. Вчера так и не решили, хотя долго бились. Попробуйте.
Валех склонился над доской, но в голову ничего не лезло. Ему предстояло решить более сложный этюд. Роль каждой из участвующих в нем фигур надо было глубоко проанализировать. Никак не удавалось сосредоточиться, он чувствовал, что смог бы решить позицию на доске, но не сейчас. Тогда он и условился встретиться с профессором, тем более что ему очень хотелось увидеть кого-нибудь из постоянных завсегдатаев этой квартиры.
Пришел он специально за полчаса до намеченного времени: нужно было побеседовать с Замановым и предупредить его, чтобы представил Валеха дальним родственником. Профессор встретил его как старого знакомого и выглядел несколько успокоившимся.
— Проходите, пожалуйста.
— Спасибо. Ну, как наш уговор? — спросил Валех, усаживаясь в кресло.
— Остается в силе. Я согласен с вами, если друзья узнают, что вы из уголовного розыска, появится скованность. Располагайтесь, я сейчас.
Сидя в обтянутом плюшем кресле, мягком, очень удобном, Валех неторопливо, внимательно осмотрел комнату. Затем прошел в другую, где располагался кабинет. Во всем чувствовался твердый порядок. Хозяин — человек аккуратный, даже педантичный, заключил он и вернулся в кресло.
Профессор овдовел несколько лет назад, жил один в трехкомнатной квартире старого двухэтажного дома. Коллекцию хранил в своем кабинете, где и спал на диване. Одну комнату после смерти жены практически не использовал, она заперта на ключ. Наружные окна в квартире закрыты ажурными металлическими решетками.
Заманов всю последнюю неделю никуда из дома не отлучался, если не считать продуктовых магазинов. Отсутствовал по десять-двадцать минут, причем, с его слов, в разное время дня. Если бы он отсутствовал всегда в определенные часы, преступнику или преступникам было бы легче осуществить свой замысел. Версию о проникновении через входную дверь Валех прорабатывал просто так, на всякий случай, наверняка, и преступники просчитывали все варианты, пока не остановились на осуществленном. Если они пришли к нему, поочередно отвергая все другие, то не исключено, что и он остановится на том же методе. Профессор, как он утверждает, видел марки вечером перед сном, после ухода гостей. Если он не ошибается и действительно все кляссеры были на месте, то пропажу он обнаружил где-то через двенадцать часов. Примерно в 23 часа он лег спать, в половине десятого утра принялся за коллекцию и вскоре заметил пропажу.
Сейчас, когда Заманов возился на кухне, заваривая чай, Валех, прикрыв глаза, пытался смоделировать ход событий.
Если принять за веру все, что говорит профессор, то отпадают и гости. После их ухода марки оставались на месте, значит, подозрение падает на соседку.
Кто эта женщина? Мог ли кто-нибудь склонить ее к совершению кражи? Пока, видимо, это основная линия, возможно, специально подброшенная мне кем-то, решил Валех. Очевидный ход. Взгляд его упал на шахматную доску, где сохранялась прежняя позиция.
— Очевидный ход, — задумчиво сказал он вполголоса.
— Что вы сказали? — спросил вошедший в комнату профессор.
Поставив стеклянный поднос со стаканами на журнальный столик, он уселся напротив.
— Я сказал, очевидный ход.
— Ну, в этюдах все очевидные ходы имеют цель увести от единственно правильного, а тот обычно, на первый взгляд, выглядит бесперспективным.
— И все-таки путь к решению может быть и через проработку очевидных ходов, методом исключения, — улыбнулся в ответ Валех.
— Безусловно, — согласился Заманов. — Но этот метод требует много времени, тут союзниками шахматиста в первую очередь являются не комбинационное чутье и тактическое видение, а настойчивость. Может, я ошибаюсь, но мне все-таки кажется, что творческая сторона, какое-то озарение уступают первое место трудолюбию.
— Я думаю, творчество и трудолюбие — прекрасные союзники, — отпарировал Валех. — К сожалению, ни то, ни другое мне пока здесь не союзники, — шутливо показал он на доску.
Они выпили по чашке чая, предлагая друг другу варианты решения и тут же отвергая их.
Резкий звонок прервал их занятие. Заманов пошел открывать дверь и вернулся в комнату вместе с полным, лысым мужчиной в очках с сильными выпуклыми линзами. Он поздоровался с Валехом радушно и тут же погрузился в кресло, где сидел до этого профессор. Чувствовал он себя как дома и казался, во всяком случае на первый взгляд, человеком общительным, доброжелательным.
— Мучаетесь над этюдом?
— Да нет, только сели, — ответил Заманов. — Познакомься, это мой дальний родственник Валех, а это — Аслан-муаллим, архитектор, начальник проектного бюро, заядлый шахматист, когда-то был моим аспирантом.
Толстяк еще раз пожал руку Валеху и тут же снова переключился на шахматы. Он не давал им возможности предлагать свои варианты, быстро передвигая фигуры, не доведя задуманное до конца, вдруг хлопал себя по лбу ладонью и с легкостью переходил к следующему варианту. Он, видимо, обладал поразительной способностью чувствовать себя совершенно раскованным в любой компании и не очень стеснял себя мыслью о том, как его воспринимают другие. В таких условиях пытаться решить этюд было бессмысленно, и Валех, делая вид, что участвует в бурных поисках Аслана, думал о своем.
Вот перед ним один из завсегдатаев квартиры вдовствующего профессора. Такой тип людей у него не вызывал симпатий своей шумливостью, несдержанностью, но делать из этого какие-то определенные выводы было бы, разумеется, ошибкой.
Он настолько ушел в себя, что вздрогнул, когда вновь раздался звонок. В прихожей громко поздоровались с профессором, и вскоре в комнату вошли двое мужчин. Один из них, представившийся Эйтибаром, невысокий, крепкого сложения, лет сорока, другой Рамиз, примерно такого же возраста, узкоплечий, с длинными вьющимися волосами.
Перебросившись шуткой с Асланом, они уселись на диван и принялись за газеты, тут же оживленно обмениваясь впечатлениями от прочитанного. Вскоре к ним присоединился и Заманов, вернувшийся из кухни с чайником и вареньем. Газеты отложили в сторону и стали спорить о каком-то проекте, который одни критиковали, а другой, напротив, отстаивал, но делал это скорее по инерции, чтобы поддержать разговор.
Свободное владение профессиональными терминами не оставляло сомнения в том, что и они коллеги Заманова и Аслана — архитекторы или строители.
Валех глянул на часы. Половина восьмого вечера. Вот в таком же составе они были здесь вчера. Как дальше развивались события?
Он и не заметил, когда Заманов успел начертить график блицтурнира, включив туда и его. Предстояло сыграть два круга, в каждой партии по пять минут на соперника.
Он сразу убедился, что попал в сильную компанию примерно равных партнеров. Незаметно для себя увлекся перипетиями борьбы, подсчетом очков. То ли действовала новая обстановка, то ли еще какие-то факторы, но играл он явно ниже своих возможностей.
Первенствовал Заманов и видно было, как он по-ребячьи радовался результату. Аслан играл, шумно комментируя свои неудачи, хватаясь за голову в критических ситуациях. Эйтибар и Рамиз вели себя сдержаннее, но последний, судя по всему, очень болезненно реагировал на проигрыши. Кончик носа у него белел, и он нервно потирал лоб большим и указательным пальцами левой руки. Эйтибар во всех случаях оставался невозмутимым.