Страница 2 из 31
Егор кивнул.
– Завтра подойдёшь в это время, а я постараюсь сегодня переговорить с Ходарёнком…
Егор неспеша поднялся и, едва заметно прихрамывая, направился к двери.
– Чего захромал сразу? – выстрелом в спину прозвучали слова.
– Ничего серьёзного, – не сразу заметил за собой Егор. – Спешил. Споткнулся. Боялся не успеть, – соврал он, в миг оправившись.
Фээсбэшник в штатском проводил Егора взглядом и, едва дверь захлопнулась, достал из стола телефон.
– Слушаю! – раздался звонкий голос в трубке.
– Владимир Лукич, Ховрин на линии. Звоню по интересующему Вас делу.
– Да, какие могут быть дела у опального отставного генерала, дорогой! Сам хотел тебе уже звонить, разузнать: что да как? Добрался мой парень или нет?
– Добрался. Только вот в чём вопрос: знаете, что он без руки?
– Костя, конечно! Егора знаю лично! О руке его знал, как и обстоятельства при которых он её лишился, потому и обратился к тебе. Извини, сейчас думаю, что стоило предупредить тебя, но я даже не подумал, что это станет для тебя проблемой, – лукавил Рябинин, помня о договорённости с Егором: отсутствие руки и так заметят, а про ногу ни слова. – Ты не смотри, что он с одной рукой. Утрёт нос любому, у кого и руки на месте, и ноги целы!
– Да у него с ногами похоже тоже – не всё слава богу, – с укором и нарочитой серьёзностью в голосе отшутился фээсбэшник.
На что Рябинин, будучи человеком несклонным оправдываться за недосказанность, а по сути, враньё, в силу своего высокого звания, всё же на секунду замешкавшись, настороженно произнёс:
– Уже знаешь?
– Чего тут знать, когда он хромает… – с абсолютной гордостью и всезнайством фээсбэшника произнёс Константин. – Спешил, говорит, да так, что едва не искалечился по дороге сюда!
– Вон что… – заговорил Владимир Лукич несколько иным тоном, все ещё имея сомнения: не вскрылась ли тайна Егора, которую он по–прежнему хранил, не сказал ли сам необдуманно чего лишнего. – Ну, с кем не бывает? А что руки нет – не переживай. Эх, жаль, ты не служил во внутренних войсках, – с особенной теплотой в голосе и сладким удовольствием выдохнул Рябинин, – с тех пор как Министр подписал положение о порядке прохождения службы в спецназе внутренних войск, в нем остаются люди, которые при самых привычных для них обстоятельствах лишились глаз, рук или ног и продолжают служить. И пока между человеком и спецназом существует магическая связь он остаётся в строю.
– Ну вот, Владимир Лукич, сами говорите: остаётся! А чего тогда парня ко мне прислали?
– Перегорел он, Костя. Спецназовец должен приносить пользу в бою, а мы своим бережным отношением к нему дали понять, что он, как солдат, нам не нужен. Пару лет Егор попрекал меня офицером–десантником… Кажется, Лебедь его фамилия, потерявший ступню в результате подрыва на мине, но продолжавший воевать… А потом ушёл. А годом ранее, одной левой победил американцев в марафоне среди военнослужащих–инвалидов сил специального назначения в Нью–Йорке. Поинтересуйся как–нибудь… Хотя, что я предлагаю, будь вы знакомы сто лет ничего не расскажет. Гордый. В общем, помоги ему, как если бы мне, договорились?
– Постараюсь.
– Ну и ладно. Бывай!
– Владимир Лукич, обожди… А что за марафон такой?
– А! Любопытство взяло верх? – обрадовался Рябинин.
– Скорее профессиональный интерес, – оправдался Константин. – Парень ваш, заметил, ершистый, а времени вокруг него ходить у меня нет. К тому же, кроме Ходарёнка, не вижу кому его рекомендовать, а тому вашего однорукого парня так просто не предложить. Чем–то надо зацепить, характеристику дать…
– Понимаю, Костя. Характеристику, это правильно. Но случай на марафоне скорее малозаметная история о русском характере. Фейк, как сейчас говорят.
– Идёте в ногу со временем, товарищ генерал?
– А как иначе? Слава богу, внуки держат в тонусе! – радостно признался Рябинин. – Значит, марафон… В общем, ежегодно, в Нью–Йорке проходит международный марафон на пять миль среди бывших военных, инвалидов, на специальных велосипедах, где педали крутятся руками… Так как у Егора рука одна, чтобы ладонь не срывалась с педали – ладонь вспотела, пальцы устали – настоял ещё до старта кисть к педали привязать. Перед самым финишем Егор от усталости потерял сознание, а ассистенты этого не заметили и финишную черту велосипед пересёк уже по инерции, накатом. Представь восхищение американских комментаторов силой духа русского война, продолжившего крутить педаль велосипеда потеряв сознание, ещё не зная, что рука, приклеенная скотчем, попросту вращалась с педалью, а? Каково тебе?! Егор воевал на минных полях, для которых не существовало инструкций. Он написал универсальный алгоритм разминирования радиоуправляемых фугасов, а мы, как всегда слишком долго ждали, наблюдая за его работой, прежде чем переписать заново все методички. В случае с Егором твой комбат не окажется перед трудным выбором, как если бы выбирал между ста сомнительными добровольцами и пятью людьми с суммарным опытом боевых действий равным сорок лет! Пусть берёт парня – я ручаюсь, не пожалеет! – сказал напоследок Рябинин.
Ходарёнок не сопротивлялся, но и соглашаться не торопился. Привычно скрестив руки на груди и уткнувшись носом в собственные усы, он почти врос в спинку кресла и сосредоточено смотрел на работающий в режиме громкой связи телефон как на собеседника. Двое других участников беседы, кроме Ходарёнка и фээсбэшника Константина на другом конце телефона были два ротных командира – Иса Абулайсов и Игорь Медведчук.
– Ну что? – обратился комбат к ротным, по случайному совпадению оказавшихся в кабинете. – Найдём применение однорукому солдату?
– Честно, командир: нет! – словно раскрывшись настежь, по–кавказски, возразил Абулайсов. – Своих калек хватает… Спасибо Аллаху – не остаются! Так зачем нам такой?
– Согласен. Вариант – так себе, – поддержал Медведчук, несмотря на то что испытывал личную неприязнь к Исе и его чрезмерно хвастливым пехотинцам и, как следствие, осетинам в целом, за то, что уж очень старательно выдавали себя за боевиков из Чечни и не только по признаку внешней схожести. Как человек прошедший горнило первой чеченской Игорь на уровне подсознания чувствовал, что какой–то тяжкий грех есть у всех кавказских народов.
В отличии от Абулайсова, добровольца из Северной Осетии и командира осетинский роты, преобладающая часть бойцов которой была выходцами из южной республики, Медведчук в недалёком прошлом был офицером украинской «Альфы», в подразделении которого, как и он сам, были люди служивые из той же «Альфы» и «Беркута».
Ходарёнок склонился к телефону, произнеся не раздумывая:
– Костя, слыхал ответ? Тут с обеими руками тяжело – однорукому точно не место… Идея – так себе, сомнительная.
– Сань, за него один генерал просит. Если б мог отказать – я б с тобой не разговаривал. Отказать – ну, поверь, никак! Сто раз помогу и ещё обязан останусь.
Костя врал. Ничем особенным Константин Ховрин генералу Рябинину обязан не был. Они были мало знакомы и никогда не встречались лично. Все контакты по телефону. Но, почему–то Ховрину хотелось выслужиться. Без причины. Без выгоды. Выказать генералу таким образом уважение, ведь не показалось, уловил он в голосе Рябинина что–то теплое, отцовское. Может быть, тембр. Может, интонации. Двумя словами, очень памятное и личное. У фээсбэшников этого мало. Всё личное упрятано вместе со служебным в папку личного дела, всё геройское отмечено секретными приказами и хранится в пыльных сейфах. Вспомнить нечего и рассказать некому. Секрет. Тайна.
Ходарёнок и Абулайсов переглянулись, Медведчук пожал плечами.
– Зачем генералу просить за калеку? – произнёс комбат, размышляя вслух. – В чём причина? Я обязан за ним приглядывать?
– Нет! Конечно, нет, – как мог старался развеять сомнения Константин.
Получалось у фээсбэшника довольно плохо, но было заметно и то, что переживания комбата не были связаны с трудностями, предстоящими бойцу без руки. Однорукий сам по себе был помехой, поэтому Ходарёнок был безразличен, и тем не менее комбат попытался узреть в вынужденной просьбе фээсбэшника Константина и пока неизвестного важного генерала свой собственный возможный интерес.