Мой встречный ветер

Октябрь выдался долгим и томительным даже несмотря на учебу, которая с каждой неделей требовала к себе всё больше и больше внимания. Скучную серую жизнь слегка разбавляла лишь моя первая настоящая работа — ей я посвящала весь вечер субботы. Федя говорит, у меня хорошо получается. Хвалит тексты — таинственные и нежные. Я в ответ убеждаю его, что стараюсь.

У Ильи тоже жизнь идет вполне себе неплохо. А хотя… Иногда у него случаются глюки, он цепляется за какую-нибудь идею и держится, пока ее не одолеет. Так вот. В сентябре (не настолько печальном) Илья вспомнил о водительских правах, которые получил еще в одиннадцатом классе. И теперь потихоньку вспоминает, как надо ездить.

Получается у него неплохо. Так что в какой-то момент папа перестал во всем его контролировать. Даже разрешил самому ездить в недалекие края.

В последнее воскресенье октября, когда мне вдруг стало совсем грустно, я попросила Илью отвезти меня в одно особенное место за городом. Вот уже две недели, как временами на наш город сыплется снег, но сегодня погода чем-то даже напоминала солнечную; так что Илья не стал мне отказывать.

Я совсем в себя не верила, но все же ни разу не ошиблась с дорогой. Мы выехали за город, Илья вёл машину приятно, плавно, и спустя минут семь затормозили на обочине. Здесь, в лесополосе, была дорожка — грязная и чумазая.

— Ника, ты сама будешь отмывать машину, — предупредил самый добрый на свете брат.

— Так ты меньше по лужам прыгай, поросёнок, — ответил ему идеал дружелюбия.

От былого величия сада, спрятанного за деревьями, ничего не осталось. Друг за друга цеплялись ряды кустов, с которых уныло свисала пожухлая листва, некогда темно-зеленая. Закрылась дверь, ведущая в загадочный мир лесных королевств и фей с их цветочным волшебством.

Впрочем, даже если бы все было точно так же, как в июле, в этот мир можно было бы попасть, лишь только держа принца за руку.

Может быть, Ника — это в какой-то степени еще и «Никогда».

— Здесь когда-то все в пионах было, — объяснила я, чтобы нарушить молчание.

Честно признаться, думала, Илья надо мной посмеется. Скажет, что поздней осенью цветы на улице не цветут, и что обстановка здесь не настолько прекрасна, чтобы ехать ради нее на машине; но он ничего этого не сделал.

Лишь посмотрел на меня — во взгляде печаль и легкая жалость — как будто он прекрасно все-все-все понимает. Знает, что причина моей хандры не только в осени.

— Давай тебя с кем-нибудь познакомлю, — предложил он вдруг, — хочешь? Другим.

— Нет-нет, — я замотала головой активнее, чем было нужно. — Пожалуй, в следующий раз.

Закончилось наше лето.

Но жизнь-то продолжается, движется куда-то согласно собственным правилам.

Пожалуй, главное правило взаимоотношений, которое я усвоила за прошедшую часть своей жизни, не такую, может быть, и продолжительную пока что, заключалось вот в чём: тоска должна быть взаимной.

Скользит ли он взглядом по толпе, пытаясь меня отыскать (вольно или невольно)?

Он здесь, в одном городе со мной — но встретимся ли мы хоть ещё однажды? Если и да, вряд ли это произойдет в ближайшее время. Пока то ли слишком рано, то ли уже невероятно поздно. Мы сказали друг другу всё, что хотели, и все эти слова были не теми, которые мы должны были сказать.

Надеюсь, вспоминая о форме слов и смысле стихов, о пышных цветах пионов и соцветиях вероники, о скорости и ветре, —

он вспоминает еще и обо мне хотя бы ненадолго.

Когда наступает «три», мир входит в её права.

Она открывает дверь, и сердце твоё поёт.

Есть то, от чего сильнее закружится голова?

Есть что-то весны живей? И ярче цветов её?

В отличие от весны, цель осени — усыпить,

ветрами спеть колыбель, из листьев укрыть плащом.

Ты дома забудешь зонт — она не несёт вины.

И в том, что болит душа, как будто бы ни при чём.

Невидимы виражи черёмухи лепестков,

лишь трепетный первый снег. Не щеки — листва красна.

Она пригласит на вальс — очнёшься уже зимой…

Я вмиг полюблю того,

кто скажет, что я —

весна.

Эпилог

Помню — он говорил, что не умеет сочинять длинные поздравления, но ради меня обязательно постарается что-нибудь придумать.

Но утром седьмого ноября я получила от Пашки всего несколько слов. С днем рождения, исполнения желаний. И на том все. Впрочем, с учетом всех обстоятельств, вряд ли следовало ждать чего-то другого.

Ну вот мне и девятнадцать.

Подружки обещали устроить великий праздник, но особенно и не разгуляешься, когда день рождения выпадает на воскресенье — учёбу в понедельник никто ради тебя отменять не станет. Впрочем, до позднего вечера мы с празднованиями все равно не собирались задерживаться. До сих пор оставались свежи неприятные воспоминания о наших последних вечерних посиделках…

В общем, мы решили, что пойдем в боулинг, а потом заглянем в ресторанчик. Я пригласила еще пару девчонок из группы, с которыми успела сдружиться за эти два месяца. И даже Федю зачем-то позвала, а он по непонятным причинам согласился. Вырядился в оранжевую рубашку и начал переманивать внимание моих одногруппниц. Илье я тоже предлагала пойти, но он сразу же (со всей скромностью) признался, что не хочет стать звездой вечера. И остался дома.

Родители подарили мне новый телефон, как мы договаривались когда-то. Камера на нем была прекрасная — особенно она понравилась Оле, так что фоток за день мы сделали целое множество. Вот я выбила страйк (сорок фотографий радости), вот Полинкин шар свалился в желоб (тридцать фотографий печали). Вот мы с девчонками (сто десять выражений лиц)… вот я с Федей, и он осторожно обнимает меня за талию. На мне фиолетовое платье, и мы с ним одновременно выглядим и контрастно, и гармонично.

Вот мы в грузинском ресторанчике, и Федя учит нас манерам. И очень сильно просит не фотографировать то, как он ест. Мы — прилежные ученицы, но я все равно съедаю хвостики от хинкали, как же выкинуть?

День выдался веселым и насыщенным, таким радостным, что даже осень отошла на второй план. Я впитала в себя столько впечатлений, что уже в полночь ужасно захотела спать. Необходимые вечерние процедуры — и вот, пожелав Илье спокойной ночи, я уже легла в кровати.

Прежде чем закрыть глаза, я на всякий случай проверила уведомления — и увидела целых четыре новых сообщения (и все — от одного отправителя).

'Ничка, с днем варенья тебя…

двадцать минут как кончившимся, правда, но…

што поделать……

все мы не без греха'.

Не то что благодарить за поздравления — я даже открывать эти сообщения не стала (хоть и прочитала их через экран блокировки). Как ни в чем не бывало, проснулась и пошла в институт. Отсидела все до единой пары, притворяясь ответственной студенткой; но каждую секунду думала о том, что хочу вернуться домой как можно скорее.

И, уже сидя на собственной кровати, я наконец-то открыла наш заброшенный диалог (страшно сказать, как много раз я порывалась его удалить, но так и не решилась. Слишком дороги пока что мне были сообщения, которыми мы обменивались когда-то).

'спасибо, Ничок…

на девятнадцать часов опоздавшее, правда, но…

што поделать………

первый мой грех'.

Когда пришло время ответа, Ник оказался немногословен. «……», а затем «да-да…» — как будто он совсем не поверил в то, что я никогда не грешу.

И все равно я сидела радостная, как дурочка. И ругала саму себя, как будто улыбаться теперь тоже запрещено официальными законами церкви. Но я все равно улыбалась, даже светилась — солнце-доброволец в серый ноябрьский день.

Как будто ко мне на мгновение вернулась вера в то, что наша история еще не закончилась.