Страница 26 из 39
— А потом снова потянуло на родину. Тихо, спокойно, никто не беспокоит.
— Наверное, не работаешь?
— Нет, почему же, — возразил бывший моряк. — Задали мне тут задачку…
— Военные?
— Да нет. Стена водоема дала трещину. Так вместе с водолазами из Варны обследуем весь бетон.
— Моряк всегда моряк, а?
— Знаешь, интересная работка. С тех пор как приставили меня к этому делу, жить стало веселей. Уже несколько раз с ребятами на дно спускался. Темень, хоть глаз выколи. А посветишь фонариком, такое увидишь… Не говорю о рыбах. Иной старый откормленный лещ килограмм на десять-пятнадцать потянет, еле плавниками шевелит… Но для нас главное внимательно осмотреть наносы, выявить изменения в структуре, трещины и щели обнаружить.
— Когда-то и я участвовал в создании искусственного озера, во времена студенческих стройотрядов.
— Да и я тут потрудился. Тоннель прокладывали. Бывало, обвал за обвалом, еле укреплять успевали. Славное время! И отец твой нам лекции читал.
— Точно. О международном положении, экономических законах.
— Книги нам приносил. Тогда я Горького прочитал, «Молодую гвардию», «Цемент»…
— Всю домашнюю библиотеку перетаскал на стройку, — подхватил Коев. — И поэзию не забывал. Смирненский, Вапцаров, Ботев… Ни одной книги обратно домой не принес.
— Золотая пора, — грустно вымолвил Койчо, — словно вчера все было.
— А сейчас годочки вниз покатились.
— Зато сердце не старится. Так бабка моя говорила. Человек стареет, а сердце стареть не хочет. Сопротивляется.
— Верно, сопротивляется.
— Ты о себе ничего не говоришь.
Коев в двух словах рассказал о себе. Они пошли рядом. Когда речь снова зашла о Старом, Койчо сказал:
— А знаешь, ведь Старый часто к Соломону наведывался.
— К Соломону?
— Сам раза два-три видел его.
— У них?
— И у них, и в корчме. О чем-то они толковали. Однажды подсел я к Косьо и слышу, как препираются они из-за какого-то человека. Старый что-то выпытывает у Соломона, а тот лишь отмахивается.
— Странно…
— Вот и я диву давался, что такой человек, как твой отец, с каким-то ублюдком водится. Но, вслушавшись, понял, что в прошлом их что-то связывало. Так, во всяком случае мне показалось. А что именно, о чем точно они толковали, сказать не берусь.
Они прошли еще немного по темной улочке и расстались. Коев пошел дальше один, глубоко задумавшись. Вот так новость! Старый встречался с Соломоном! Что ему от него было надо? Единственная разгадка — имя предателя. Соломон, один только Соломон может назвать этого иуду…
Поднялся сильный ветер. Закачались уличные фонари, с незапамятных времен висевшие на железных крюках. «Вароше все нипочем, какая была, такая и осталась», — подумал Коев. Дома терялись за массивными каменными оградами. Журчала вода в питьевых фонтанчиках…
Марин решил зайти в корчму. Все было точно так, как в тот вечер. Сидел тот же старик, с которым переругивался тогда Соломон, однако самого Соломона не было. Коев подсел к старикашке и заказал рюмку коньяка. Старик пил ракию. «Мерзавчик» перед ним был наполовину пустой. Коев не спешил вступать в разговор. Неторопливо закурил, глубоко затянувшись.
— Ты вроде Соломона ищешь? — без обиняков спросил старикашка.
Коев удивленно взглянул на него: надо же, запомнил.
— Да нет, решил выпить коньяку. И Соломона, понятно, надеялся застать.
— Нет его.
— Дома, что ли, отсиживается?
— Раз тут нет, значит, и дома нет. Ему дома не сидится.
— Где же он может быть?
— Сам голову ломаю. Накануне не заходил, сегодня тоже…
— Любопытно, — Коев сделал глоток.
— Не ты один его ищешь. Тут и другой его спрашивал. Высокий такой…
— Ты его знаешь?
— Откуда мне знать? Вчера под вечер заходил.
— Ты что, впервые его видишь?
— Отродясь не видал.
— А можешь его описать?
— Да что там описывать? Мужик как мужик. Серый костюм. Сорочка, кепка… Я даже смотреть не стал. Не люблю, знаешь, нос в чужие дела совать.
— Но меня, к примеру, заприметил.
— Так как же не приметить? Сколько времени ты тут с Соломоном скоротал. Да и прежде я тебя где-то видел, не припомню где.
— Может, и видел. Родственником Соломону довожусь.
— То-то и оно. А то я гляжу — знакомый, а не сообразить никак.
— Я пожалуй, пойду, — поднялся Коев.
— Ты его не тревожь, Соломона-то. Он человек неплохой, хоть и спутал черт с полицией, — напутствовал его старик.
— Да нет у меня причин его тревожить.
— Ну и ладно…
В желтом доме Соломона одиноко светилось окошко. Коев, приподнявшись на цыпочках, постучался в него. Выглянула веснушчатая женщина, знакомая по прошлому его приходу.
— Нет его, — коротко бросила она, вытирая руки. — Я искал его в корчме, но и там он не появлялся.
— Два дня как глаз не кажет. Где его носит, ума не приложу.
— А вы кем ему будете?
— Племянницей.
— Не догадываетесь, куда бы он мог пойти?
— А вы кто такой?
— Журналист. Из Софии.
Женщина окинула его недоверчивым взглядом, и Коев решил говорить начистоту:
— Видите ли, мы с ним, можно сказать, родня, хоть что называется, седьмая вода на киселе. Сам я давно уехал отсюда, однако отец мой, Иван Коев, и мать…
— Уж не Марин ли? — всплеснула руками женщина.
— Марин и есть.
— Господи, как же я вас сразу не признала. Заходите же, дорогим гостем будете.
— Как вас зовут?
— Кона. Коной звать.
— Вот и маму Коной звали.
— В нашем роду много Кон наберется, — суетилась хозяйка, придвигая Коеву стул.
Он огляделся. В комнате стоял шкаф, диван, два кресла, покрытые легкими шерстяными одеялами.
— Одна живете?
— Муж мой на шахте работал. Погиб. Обвал там случился…
Кона подошла к шкафу, достала банку варенья, потом сварила кофе. Коев не стал противиться — он любил и густой, сладкий кофе, каким угощают в провинциальных городках, и отменное домашнее варенье. Он еще помнил вкус маминого варенья из инжира с орехами. И то и другое собирали еще зелеными и варили по отдельности в широких тазах, аккуратно снимая ароматные пенки — самое восхитительное в мире лакомство для ребятишек. Потом варенье перекладывали в стеклянные банки и берегли для гостей.
— Душа не на месте. Боязно мне как-то за дядю.
— Куда бы он мог деться?
— Ума не приложу. Со вчерашнего дня не появлялся, не предупредил, записки не оставил.
— Со вчерашнего, говорите?
— Второй день уже.
— А я вчера его случайно на Старопланинской встретил.
Женщина резко подняла голову.
— Он ушел из дому еще утром.
— А я его видел уже вечером.
— Обедать не приходил. Не ночевал дома. Вот и сегодняшний день на исходе.
— И часто он так пропадает?
— Всякий раз предупреждает, куда уходит. Иногда в деревню подастся, к знакомым заглянет, но всегда говорит. На этот раз и словом не обмолвился.
— Да, дела, — задумчиво протянул Коев. — А кроме меня его случайно никто не спрашивал?
— Вчера вечером его кто-то позвал через забор, так я сказала, что его нет дома.
— А не видела, кто такой? — перешел Коев на «ты».
— Да разве увидишь в темноте? Голос вроде показался знакомым. Не впервые его через забор кличут, вместо того, чтобы по-людски в дом зайти. Всяк по-своему…
— Есть у него друзья-то?
— Так разве ж назовешь это дружбой? Одни собутыльники. Выпивохи. Да и кто бы с ним стал водиться на его прежней службе? А и потом, после тюрьмы…
Коев поднялся.
— А вот теперь и вовсе пропал.
— То ли пропал, то ли случилось что. Все-таки старик, всякое бывает. Ох, душа болит…
— Ну, я пойду. Спасибо за угощение.
Женщина лишь кивнула в ответ. В ее теплом взгляде Коеву почудилось что-то материнское. Знакомое выражение карих глаз, густые брови.
— Заходи, Марин, когда времечко будет. Одного же роду-племени мы.