Каменный город

— Ладно уж, иди... Простудишься... — сказал Бурцев угрюмо.

Приняв наконец какое-то решение, Ольга быстро притянула его к себе, чмокнула в щеку и взбежала по лестнице.

Со странной тревогой в душе шел Бурцев домой. Эта женщина, почти ничего не сказав, замутила едкой, липучей скверной то ясное чувство, которое он носил в себе последние дни.

Но он еще не знал, что навсегда погиб в глазах Анастасии Ивановны.

— За кого ты хочешь выйти замуж, дура! — щурясь, с холодным презреньем сказала она дочери. — Ох, я знаю этих людей!.. — Она многозначительно покивала головой. — Он ведь из тех, кто никогда не дорожит своим углом. Мчится сломя голову бог знает куда по первому призыву. И никогда рубля лишнего не имеет за душой...

Распаляясь от собственных слов, она остановилась перед Ольгой.

— Ты что же? — сузила она глаза. — И замужем хочешь сидеть на шее у отца? До тюрьмы его хочешь довести? Одеваться-то и сладко покушать мы любим!..

Она отошла и добавила, кривя губы:

— Выбрала... Беспризорника!..

— Но, мама!.. — возмутилась наконец Ольга.

— Что — «мама»? — Анастасия Ивановна резко обернулась: — Запомни, за него ты не выйдешь!

Но Ольга уже закусила удила. А бунт слабого человека тем шумнее и нелепее, чем дольше он терпел и сдерживался.

— Нет, выйду! — закричала Ольга, топнув ногой. — Выйду, выйду!

Она подбежала к столу и, зачем-то сдернув скатерть, стукнула кулаком.

— Завтра же пойдем и зарегистрируемся!

Анастасия Ивановна не столько с испугом, сколько с любопытством смотрела на разошедшуюся дочь. Помолчав, она плотно сомкнула бескровные губы и подошла к буфету. Порылась в одном из ящиков, обернулась.

— Вот твой паспорт, — спокойным голосом произнесла она. — Ты его не получишь до тех пор, пока не порвешь с этим человеком.

С ритуальной торжественностью Анастасия Ивановна прошла в спальню, и Ольга услышала, как стукнула крышка железного ларца, где у них хранились деньги и облигации. С минуту Ольга стояла в растерянности. Затем метнулась к выходу, сорвала с вешалки пальто и сбежала с лестницы. Остановив проезжавшее такси, она бросилась на сиденье и выдохнула:

— На Полянку!..

Бурцеву, с изумленьем открывшему дверь, она сказала задыхаясь:

— Поди расплатись с шофером, у меня нет денег...

Вернувшись, Бурцев вопросительно взглянул на нее.

— Я пришла... — сказала она.

Видя, что он не понимает, она подошла к нему и взяла за руки.

— Совсем... Понимаешь? — сказала она, подняв к нему глаза.

— Оля!.. — радостно воскликнул Бурцев, но тут же осекся. — Постой!..

Он обвел глазами комнату и взглянул на Ольгу.

— Постой, постой!.. Как же мы тут?.. Теперь ведь и впрямь нужна квартира... Как же ты так? Вдруг? Может, подождем?..

— Эх ты, проповедник!.. Испугался?

Заметив, что она начинает часто помаргивать, Бурцев подхватил ее на руки. Ольга прильнула к нему, ища губами его губы.

— Так надо, — сказала она, обессиленно вздохнув.

Но лишь утром она объяснила Бурцеву положение дел.

Открыв глаза, Бурцев увидел, что она внимательно, как на незнакомого человека, смотрела на него.

— С добрым утром, женушка, — улыбнулся он.

Она не ответила. Откинув одеяло, она уселась, повернувшись к нему.

— А ты знаешь — мы не сможем пока зарегистрироваться, — сказала она, по-прежнему не глядя на него.

— Почему? — удивился Бурцев.

Она рассказала. Бурцев помолчал и недоуменно спросил:

— Зачем же ты это сделала?..

— «Это»... — передразнила она.

— Нет, серьезно, — допытывался Бурцев.

— Чтобы поставить их перед совершившимся фактом. — Она выпятила губы и потянула его за нос. — Не задавай глупых вопросов и давай-ка вставай. Побежим завтракать.

И дни у них потекли так же, как и до сих пор, словно ничего не изменилось в их жизни. Просто теперь не нужно было провожать Ольгу.

На письменном столе пылились реферативные журналы по автоматике...

Но вскоре отпуск Бурцева истек, и беззаботной идиллии пришел конец. В первые дни они созванивались в обеденный перерыв Бурцева и шли вместе обедать в ресторан. Вечера проводили в кино или в театре. Затем на завод стало прибывать оборудование автоматической линии, выяснились различные неполадки в заказах, работы у Бурцева прибавилось, — те расчеты, которые он собирался сделать за отпуск, понадобилось делать теперь, — и Ольга заскучала.

По студии загрузка у нее была небольшая, а заняться чем-либо дома она не хотела. Бурцев впервые стал задумываться над тем, что жизнь у них складывается не так, как ему хотелось бы. Ольга еще продолжала вечерами болтать милые глупости, пересказывая слышанные днем в студии сплетни, но Бурцев стал замечать, что с тех пор как они перестали бывать целыми днями вместе, часто им не о чем говорить. Заинтересовать ее своими делами он не смог.

— Ты же наработался за день, отдохни хоть дома от своих шестеренок, — говорила она ему. О заводе она имела самые дикие представления: огонь, дым, что-то большое и стучащее. Кругозор ее был странно сужен.

Однажды утром, просматривая газеты, Бурцев ткнул в одну статью и сказал:

— Ты посмотри, опять шпионы этого Аллена Даллеса!..

— А кто он такой? — мимоходом заглянув в газету и что-то дожевывая, беспечно спросила Ольга.

Бурцев возмутился. В конце концов, хоть такое надо знать! Может быть, она ничего не слышала и о его братце? С нее станется!.. Он начал объяснять.

— Ну, Димчик, — стала по-детски ласкаться Ольга. — Раз они такие плохие, зачем мне знаться с их компанией?

Бурцев невольно рассмеялся.

— Ладно, отставим текущую политику, — сказал он. — Но послушай, Оля! Ты ведь на этих днях не занята в студии?

— Нет... А что?

— Меня целый день нет дома, следовательно, мешать тебе некому, — продолжал Бурцев. — Почему бы тебе за это время не подрабатывать какие-либо солидные роли? Ведь если не работать, можно так и просидеть на эпизодических ролях...

— Роли дают не за это, — с улыбкой превосходства ответила Ольга. — Надо, чтобы потребовался мой типаж. Ну, и... режиссеру нужно понравиться.

Она лукаво рассмеялась. И Бурцев вдруг подумал, что она ведь, пожалуй, может пойти на это — понравиться режиссеру. Даже то, что они до сих пор не оформили свой брак, привносило в их жизнь атмосферу какого-то легкомыслия. При этих условиях с обеих сторон требовалось самое честное и чистое отношение друг к другу, чтобы связь не распалась. А Ольга уже откровенно начинала тяготиться даже той малой долей требовательности, которую предъявлял к ней Бурцев.

— Ты мне муж, а не воспитатель, — говорила она.

Собственно, у нее только и хватило смелости на то, чтобы, поставив на своем, прийти к Бурцеву. Но переделывать заново всю свою жизнь она, очевидно, не собиралась.

...Ах, Ольга, Ольга!.. Как далек сейчас тот день, когда ты была похожа на эту девушку напротив, которая кормит с ложечки мороженым своего приятеля...

Бурцев нехотя встал, надел шляпу и, расплатившись, шагнул на тротуар.

Домой он вернулся в шестом часу вечера. Открыв английский замок своим ключом, полученным утром от Эстезии Петровны, он вошел в коридор. Под мышкой он держал два больших бумажных пакета. Проходя мимо двери Вечесловой, он услышал звуки музыки. Комнаты Бурцева выходили на север, и в них уже разлился тот предвечерний полумрак, от которого охватывает беспричинная грусть. Бурцев аккуратно сложил постельные принадлежности, одолженные Вечесловой, и направился к ней.

— Войдите!.. — ответила она на стук.

Бурцев вошел. В первую минуту он не увидел хозяйки. Окна были занавешены камышовыми шторками, и Бурцеву показалось, что в комнате темно.

— Выключатель у двери, зажгите, — сказала Эстезия Петровна.

Бурцев включил свет и увидел, что Вечеслова, поджав ноги, сидит на тахте, покрытой красным узбекским ковром. Перед ней, на стуле, стоял проигрыватель. Рядом возвышалась горка граммофонных пластинок. Вечеслова сняла мембрану с крутившейся пластинки и взглянула на Бурцева.