Каменный город

— Свободны? — спросил он, открывая дверцу.

— А далеко ехать?

Бурцев назвал адрес завода.

— Садитесь... — сказал шофер, ленивым движением повернув ручку счетчика.

Естественно, рассмотреть город Бурцев не успел. У него осталось лишь смутное впечатление большой протяженности его... Невысокие каменные дома... Длинные улицы... Зеленые тополя и акации вдоль нескончаемых тротуаров... И цветники... Целые полосы цветников по обеим сторонам асфальтированной дороги...

Гармашева он разыскал в бухгалтерии завода занятым какими-то денежными делами.

— Дмитрий, черт! Приехал! — шумно обрадовался Гармашев. — Опоздай на день — не застал бы меня. Вызвали, понимаешь. Еду сегодня. Придется тебе принимать дела у главного инженера... Николай Николаевич! — позвал он. — Таланов!

Подошел худощавый, тщательно одетый человек с серыми, гладко зачесанными назад волосами. Близко посаженные зеленоватые глаза внимательно взглянули на Бурцева.

— Знакомься, Таланов, с начальством! — сказал Гармашев и обернулся к Бурцеву: — Вот у сего мужа и примешь дела. И, кстати, не забудь — в понедельник отправляйся с ним в горком, на актив. Так сказать — с корабля на бал...

Бурцев пожал маленькую, с сухой кожей, ладонь Таланова. А Гармашев уже звал его с другого конца комнаты.

— Сей лукавый главбух прозывается Зиновий Аристархович, — сказал он, тыча пальцем в огромную утробу благостного с виду блондина. — Но ты особенно не доверяй этой постной физиономии: святости в нем ни на грош, а вот жила знатная.

— Да бог с вами, Семен Михайлович, — по-бабьи отмахнулся ладонью блондин. — Ни за что ославите человека...

Он поздоровался с Бурцевым, будто тестом обволакивая его руку, и подал какие-то бумаги Гармашеву для подписи.

Бурцев взглянул на Семена — все такой же румяный, плотный, шумный. «Жизнь — вроде зеркала, — любил он повторять. — Улыбайся ей — она тебе улыбнется».

— Ну, все, что ли? — взглянул он на главбуха, лихо выводя последнюю подпись.

— Все, все, Семен Михайлович, все... — затоптался тот, беря бумаги.

— Так давай почеломкаемся!..

Гармашев расцеловался с ним и шумно, с прибаутками стал прощаться с остальными, особенно сочно целуя в щеки молодых сотрудниц.

— С тобой не прощаюсь — приедешь на вокзал, — обернулся он к Таланову. — Машина-то твоя бегает? Ну, лады. Поехали, Дмитрий! По дороге обговорим...

И Бурцеву, оглушенному почти забытым за протекшие годы темпераментом Гармашева, пришлось вновь поехать по тем же улицам, что и час назад, но в обратном направлении.

— Вот — будет твоя машина, — сказал Гармашев, удобно усаживаясь на заднем сиденье коричневой «Победы», и хлопнул рядом с собой: — Садись...

Бурцев сел и, вынув сигареты, предложил Гармашеву.

— Поехали, Миша! — Гармашев откинулся назад и закурил.

Некоторое время ехали молча.

— Вера уже там? — спросил наконец Бурцев.

— Вера? — Гармашев искоса взглянул на него. — Веру с Витькой я еще позавчера отослал. Пусть поживет у родителей, пока не устроюсь...

Опять помолчали. Начать разговор, — как после всякой длительной разлуки, когда жизнь каждого развивается своим путем, когда исчезают связующие звенья пережитых вместе событий, — было трудно.

— Ну, лады... — встрепенулся Гармашев. — Слушай, ситцевое... Заводик я тебе оставляю неплохой. Говорю не хвастая... Программу даем. Знамен — целая куча. Третий год не было случая, чтоб сидели без премий. Смекаешь?

Бурцев молча кивнул головой.

— Но сейчас... — Гармашев глубоко затянулся и взглянул на Бурцева, — сейчас имеется деликатное дельце. Навязали мне, понимаешь, один станочек... Ну, немного нажали, немного на самолюбии сыграли, — дурацкая, между прочим, вещь, — и вписали в план второго квартала. А квартал-то кончается? Понимаешь? Но ты не бойся, — подтолкнул он под локоть встревоженно взглянувшего Бурцева. — Не бойся... Положившись на планиду, мы спроектировали его и — прямо с листов — спустили в производство. Уж на что я везучий, а такого не помню: все узлы сходятся тютелька в тютельку. Так что, если аллах повелит, дашь в срок — и пожнешь мои лавры. Цени!

Гармашев довольно рассмеялся и, не дав Бурцеву заговорить, взял его за локоть.

— Но вся собака — в этом станочке, — протянул он, на мгновенье задумавшись. — Твой конек, между прочим. Полуавтомат. Должен давать шпиндели для хлопкоуборочных машин. А шпинделей этих требуется чертова уйма. Вот представители завода-заказчика и жмут на нас. Главк — жмет, министерство — тоже, а уж о местных партийных органах и говорить нечего...

Гармашев придвинулся ближе и, значительно округлив глаза, понизил голос.

— Здесь это политика, понимаешь? — сказал он. — Не дашь станка — завод-заказчик не даст хлопкоуборочных машин. Значит — что? Срыв хлопкоуборочной!.. А пришьют такое — не зарадуешься... Так что, если хочешь жить в мире с горкомом, обрати особое внимание на сей факт.

Бурцева несколько покоробил этот явно конъюнктурный совет, однако он решил не перебивать Гармашева. Нужно молчать и слушать. Успеть хоть кое-что намотать на ус за оставшееся короткое время. Тем более что он совершенно не представлял себе так называемых «местных условий».

— Ну, люди... — Гармашев откинулся назад. — Людей сам увидишь. В основном — ничего народ. Главное — сумей поставить себя. И — поощряй, поощряй... Я, брат, действую по павловской системе — вырабатываю у них условный рефлекс на премию. Наука, брат!..

Гармашев захохотал. Бурцев невольно улыбнулся, узнавая прежнего Семена, любившего щегольнуть цинизмом.

— Этот Таланов, он дока, — оживился Гармашев. — Правда, суховат... Я люблю людей открытых... Но дело знает и, если не будешь наступать ему на мозоли, — против не попрет. И не забудь, отправляйся с ним в горком. Не вздумай еще с утра пораньше, да в понедельник, дела принимать... Успеешь... А там — директора соберутся, поглядишь — с кем соседствовать...

— От нас Таланов выступит? — спросил Бурцев, с беспокойством думая о предстоящих встречах.

— Да ты не волнуйся, спросят — выскажется, шпаргалка у него есть, — улыбнулся Гармашев и вдруг лукаво подмигнул. — А какую секретаршу я тебе оставляю — клад! Такая, брат, женщина! Не секретарь — а референт министра. Она тебе всю нашу ситуацию, как на картах, разложит. Если б не Верка... — он не закончил и нерешительно помолчал. — Увез бы с собой! А может... и не поехала бы... Бес ее знает!..

Он достал портсигар и снова закурил.

— Такая, брат, женщина!.. — выдохнул он густую струю дыма, и Бурцеву почудилось в этом вздохе сожаление не об одних деловых качествах неведомой женщины.

— Может, сейчас подъедет с Талановым, познакомишься...

Но Таланов приехал на вокзал один. И Гармашев на мгновенье помрачнел.

...Бурцев откинул нагревшуюся простыню и, протянув руку к столику, на ощупь достал из пачки сигарету. Приятная истома пробегала мурашками по усталому телу. Он отбросил спичку и, заложив руки под голову, прикрыл глаза.

И уже в какой-то полудреме снова увидел со странной отчетливостью: темный проем двери, и в нем — женщина в красном халатике, пылающем от солнца.

ГЛАВА ВТОРАЯ

С некоторых пор Бурцев не любил воскресных дней: вынужденное безделье вызывало тревожные, мутящие душу мысли, которые в будни он бессознательно стремился заглушить работой. И он откровенно радовался тем немудреным хозяйственным хлопотам, которые предстояли сегодня. Следовало, коль скоро он решил остаться на новой квартире, приобрести кое-что из постельного и носильного белья. Нельзя же оставаться на положении гостя!..

Бурцев смотрел в открытое окно трамвайного вагона и жмурился от ветра, казалось, настоянного на утреннем солнце и клейкой зелени тополей, тень от которых частоколом струилась мимо:

«А не пройтись ли до обеда по городу? — мелькнула мысль. — День, шут его возьми, велик... Не таскаться же потом со свертками...»