Катастрофа на шоссе

Он положил телефонную трубку и протер глаза. Потом позвонил жене.

– Да, – сказала она, – Владя сидит и занимается, встал в пять, с половины шестого возится с тетрадями…

– Это происходило здесь. – Инженер Стеглик показал на прибор, который Лазинский видел впервые: стрелки, циферблат, несколько разноцветных кнопок, ручки. – Некоторое время с нами была лаборантка Токарова, она спросила Голиана, за что он ненавидит инженера Бауманна. Я разозлился, выпроводил ее, хотелось поговорить с Голианом наедине, понимаете, он нас вроде бы игнорировал, заглянет раза два в неделю и все, но вдруг, как только опыты достигли определенной стадии, он начал проявлять большой интерес, спрашивать, подтверждают ли тесты теорию, иногда нас высмеивал, иногда становился серьезным, как, например, позавчера, когда рассматривал металлическую пластинку…

– Это мы уже записывали, – предупредил Лазинский и показал на магнитофон. – Он сказал вам, что открытие Бауманна – ворованное, потом говорил про американцев и Государственную премию и признался, что иногда за вами, как бы это сказать, ну, наблюдает, что ли.

Молодой инженер с нездоровым желтым лицом кивнул в знак согласия и продолжал:

– Он сидел вот здесь, на этом месте, потом встал, походил по лаборатории и, остановившись у окна – хотя, быть может, это пустяк, не знаю, стоит ли об этом говорить, – вдруг попросил у меня ключ.

– Какой ключ? От чего?

– От дачи, у меня домик под Грюном. Я сказал, что ключ у Сикоры. И что, пожалуйста, пусть возьмет. Мне показалось, что у него словно камень упал с сердца. Понимаете, он как-то странно выглядел, как будто… Перед тем, как попросить ключ, он безо всякой причины начал вдруг хохотать…

– Хотите сказать это? – Лазинский выразительно повертел пальцем у виска.

– Почти, товарищ капитан. Вдруг ни с того ни с сего захохотал. Стоял у окна, смотрел…

– И начал хохотать?

– Да, но это не был веселый смех, скорее…

– Договаривайте, договаривайте, – подбодрил его Лазинский.

Инженер продолжал:

– Он был будто в состоянии шока, так, словно вдруг увидел, ну, привидение, что ли.

– Привидение? А где стояли вы?

– Здесь. Или нет, вот тут.

– Вы тоже посмотрели в окно? И что же там?

– Ничего, товарищ капитан. Тополя, солнышко, вахтер торчит у проходной, а на скамейке, около той палатки, сидит какой-то тип.

Лазинский выглянул из окна. Площадка перед воротами завода была пуста, далеко на горизонте спокойно синели горы, высоко в небе парила птица, где-то за спиной жужжали приборы; этот звук контрастировал с картиной солнечного утра, словно по свежей зеленой траве пробегала мрачная, ломаная тень.

– Какой тип? – спросил Лазинский напряженно. – Опишите.

– Ну… как вам сказать… какой-то парень.

– Какой?

– Обыкновенный. Плащ, портфель, а может, сумка.

– Молодой?

– Не разглядел. Вроде… молодой, не старый, это определенно.

Магнитофонная лента бежала с кассеты на кассету, жужжанье приборов заглушало звук.

– Значит, вы его не разглядели? Ничего подробней сказать не можете?

– Не могу, товарищ капитан. Меня интересовал Го-лиан.

– Вы уверены, что Голиан заметил этого человека?

– По-моему, да. Именно тогда он расхохотался.

– Понятно, – протянул Лазиңский. – И тут же попросил у вас ключ.

– Да. От дачи. – Стеглик увидел довольную улыбку на лице собеседника. Магнитофон остановился.

Инженер Сикора подтвердил, что дал Голиану ключ от дачи. Сначала у него было два ключа, но потом один куда-то запропастился и его не нашли.

– Это было в апреле, – посетовал он, – теперь у меня нет ни одного.

После выпивки у него невыносимо трещала голова. За те сорок пять минут, что Бренч допрашивал его, Сикора дважды принимал таблетки, боль не проходила, сумрак кабинета Саги, где они сидели, утомлял глаза, молоденький лейтенант впился в него как клещ. Сикора не понимал, чего он хочет, и невольно вздохнул с облегчением, когда вошли Стеглик и Лазинский.

– Голиан не говорил вам, зачем едет на дачу?

– Мне – нет, может быть, Стеглику.

– И мне тоже не говорил, – сказал Стеглик.

Лазинский продолжал:

– Вчера утром вы его видели? Говорили с ним?

– Нет.

– А вы?

– Нет, – ответил Сикора.

– Спасибо, – отпустил их Лазинский.

Он подождал, пока за ними закроется дверь, и, попросив Бренча немедленно связаться по телефону с Шимчиком, быстро зашагал к вахтеру. Через десять минут он увидел голубую «победу» и рядом с водителем очень бледное лицо капитана. На широкую победоносную улыбку Лазинского Шимчик не отреагировал.

Когда пришло сообщение о даче, Шимчик был на совещании. Извинившись, он вышел и поспешно позвонил Гаверле. Едва «победа» затормозила у ворот завода, подбежали Стеглик и Бренч, все расселись по машинам, Лазинский и Шимчик в одну, Бренч со Стегликом в другую.

В голубой «победе» царило молчание, которое наконец нарушил Шимчик:

– Ну, довольно триумфов, Бренч ничего не напутал? Давайте, докладывайте!

– Я разговаривал с вахтером. Этот человек подходил к нему позавчера днем: Шнирке, собственной персоной.

– Грассирует?

– Нет, но сходство с фотографиями большое. Лет тридцати пяти, среднего роста, невыразительная, моложавая физиономия. Шатен, глаза карие. Портфель, плащ. Часа два просидел на скамейке и смотрел на ворота. Вахтеру сказал, что у него свидание с Боженой, фамилии не знает. По его поведению можно судить, что Голиана он не ждал, просто хотел, чтоб инженер его увидел. Так оно и получилось, Стеглик при этом случайно присутствовал, говорил, что с Голианом произошло нечто вроде шока, после чего он попросил ключ от дачи, но ключ был у Сикоры. Инженер пошел к Сикоре и ключ взял. Вчера утром он ключа не вернул, не мог, Шнирке еще оставался на даче… Вот и все. Стеглик лишь подтверждает то, что вчера утром вам говорил Сага. Извините, теперь-то вы верите?

Шимчик долго молчал, потом спросил:

– Кому? Официантке из эспрессо или вам?

– В существование господина Шнирке ив то, что на сей раз полковник Вондра не ошибся?

Шимчик, не говоря ни слова, смотрел вперед, он не замечал ни людей, ни магазинов, ни идущей впереди зеленой «победы», в которой сидели водитель и лейтенант и позади – невысокий узкоплечий инженер Стеглик. На окне лежал портфель, который захватил Бренч, в нем что-то погромыхивало, должно быть, молоток или отвертка… Чтобы попасть в дом… «Попасть в дом, – повторял про себя Шимчик, словно заклинание. – Может быть, сейчас все подтвердится, может быть, там…» – Он нагнулся и через силу, явно принуждая себя, заговорил:

– Далма Штаглова – она же Верона – и Донат отрицают встречу с Сагой, сгущенное молоко и девочку…

Город остался позади, дорога шла вверх, впереди вставали горы.

– Любопытно, – спокойно заметил Лазинский. – Нам теперь практически ясна вся картина, судя по всему, мы напали на целую сеть, это подтверждают факты; телеграмма Голиана уведомляла Штаглову о прибытии Шнирке, срочный разговор с Михалянами был, очевидно, заранее договоренной уловкой, Штаглова знала, где искать Голиана, и ждала лишь приказа, где и когда встретиться… – Он усмехнулся. – Инженер Голиан не думал об ампуле с газом. Более того, забыл многое, что обязан был помнить, растерялся… Запил! Шнирке выбил его из колеи, все случившееся оказалось выше его сил…

– Нет, может быть, все совсем не так, – заметил Шимчик. – Что-то слишком уж гладко, без сучка без задоринки, на практике обычно так не бывает – меньше стройности, меньше порядка. – Он стиснул зубы и спросил: – Вам такое известно?

– Что именно, товарищ капитан? – словно милостыню бросил ему вопрос Лазинский.

Или, может быть, Шимчику это показалось? И Шимчик, овладев собой, продолжал:

– Я все время думаю о человеке, что торчал около завода, и о том, в эспрессо. По описанию, нами полученному: портфель, плащ, не картавит – все это удивительно банально, подойдет к кому угодно. На вашем месте я прикинул бы, не о разных ли двух людях говорят свидетели? Того, у завода, я, предположим, принимаю, хотя почти убежден, что это не Шнирке. Человека в эспрессо – исключаю. Он, я уверен, к нашему делу не относится, это не агент, потому что агент уже…