Катастрофа на шоссе

Они помолчали. Бренч все наблюдал за мухой, Лазинский обеими руками сжимал стакан, майор, постукивая пальцем по колену, спросил:

– Ну, а дальше?

– Дальше уже дело криминалистов, а не наше.

– Вы имеете в виду аварию и ампулу с газом?

– Да, я так считаю.

– Кто убил Голиана?

– На этот вопрос вам ответит Гаверла. Я утром послал его в Михаляны. Он нам уже немножко помог, пусть и закончит. Так будет по-честному.

– Расследование смерти агента готово?

– Ребята еще на даче, но все основное уже ясно: у агента в кармане была страница с формулами, австрийский паспорт на имя Винтерле, чехословацкое удостоверение личности на имя Богумила Славика и документы на имя сотрудника госбезопасности – уже Яна Ольшевского. И все с одной и той же фотографией. Более чем достаточно, чтобы и слепому стало видно, что это за птица.

– Отпечатки пальцев на ноже?

– Голиана, – ответил Шимчик.

– Телеграмма Донату?

– Сигнал Штагловой, чтобы в договоренное время вызвала по телефону Михаляны и подтвердила детали встречи или перехода границы. Этого я еще не знаю.

Майор кивнул и поинтересовался, когда получит подробное письменное донесение.

– Завтра-послезавтра, – неуверенно улыбнулся Шимчик. – Сегодня никак, я не спал всю ночь: возраст, знаете ли, пенсионный… Прошу разрешить.

– Ну, что ж, добро, но в Прагу позвоните непременно, вы с Вондрой в дружбе, он с вас стружку за опоздание не станет снимать.

Шимчик согласился:

– Конечно, вечером позвоню.

Он с трудом поднялся с места, встали и остальные.

Когда майор ушел, Лазинский сказал:

– Товарищ капитан, я вчера с этой Прагой…

Шимчик попросил лейтенанта:

– Оставьте нас, пожалуйста, нам надо поговорить. – И когда за Бренчем затворились двери, резко повернулся к Лазинскому: – Бросьте вы эти штучки, я не люблю самокритики!

Лазинский вытянулся и шагнул к двери, на пороге он услышал произнесенные ледяным тоном слова:

– Будьте же наконец мужчиной, вернитесь и ждите вместе со мной Гаверлу. Вместе со мной, Лазинский, мы ведь работали над этим делом вместе!

По улице мчались машины, уродливая черепаха таращила красные фарфоровые глаза. В солнечных лучах кружились пылинки. Шимчик смотрел и злился: «Шторы! Не забыть отругать Бренча», но вслух сказал:

– Хочу вам сообщить, хотя мы об этом уже говорили. Гаверла должен выяснить, о каком ремонте тот злой мужик просил Голиана. Ремонт был сопряжен с шумом…

– Да, я помню. – Лазинский не проявил никакого интереса.

– Но позже я вспомнил еще кое-что.

– Да.

– Прошу вас, не сидите как покойник. Вы ведь знаете, что за машины в деревне: маленькие электромоторы, косилки, насосы и прочая дребедень. Там за ними особенно не ухаживают. Остановилась машина – всадят литр масла или бензина, и все; но масло высыхает, и машина опять стоит. Тут уж никакое масло не поможет.

– Да. – Лазинский сидел с каменным лицом.

– Если речь шла о подобном ремонте и мужик из-за него обратился к Голиану, то теория Гаверлы относительно газа прогорит. У Голиана могли быть ампулы этилхлорида с собой, и он сам после работы по рассеянности мог положить оставшуюся ампулу в портфель. Это не слишком правдоподобно, но психологически оправдано. Сага, однако, утверждает, что на заводе этилхлорида нет. Навряд ли Голиан стал бы в такое для него трудное время доставать его ради какого-то ремонта, он занимался совсем другим делом… Остается лишь убийца. Кто-то подсунул ампулу в его голубой портфель.

Слабое движение должно было означать, что в слушателе пробуждается интерес, это подтвердил вопрос:

– В то время, когда Голиан сидел у Бачовой? Но тогда убийца должен был иметь ключ от машины.

– В том-то и дело, что не должен, и еще мелочь: я считаю, что версия Гаверлы насчет отпечатков пальцев ошибочна со всех сторон. Голиан все окна в машине закрыл сам, когда пошел к своей врачихе. – Капитан улыбнулся. – Вот приблизительно все.

– Все? А убийца?

– Убийца? – Шимчик отодвинул пепельницу. – Бачова! – сказал он тихо.

– Ведь они были в комнате вместе, – возразил Лазинский.

– Не забывайте, что портфель у Голиана был с собой. А когда он вышел в коридор к телефону, портфель остался лежать на диване. Бачова сделала всего несколько движений. Зубному врачу достать ампулу с газом – пара пустяков, манипуляции с ампулой – тоже дело знакомое. Значит, и это подходит. Ампула была у Бачовой в кабинете на работе, утром она ее взяла. Вспомните, что нам говорила ее конопатая ассистентка: «Вчера доктор Бачова явилась на работу – и это небывалый случай – первая». Она спешила из-за ампулы. Знала, что инженер вернется, и еще ночью решила его убить. До его прихода нервничала. Когда вернулась обратно в амбулаторию, руки у нее уже не дрожали.

Капитан курил, ему было жарко. На столе стояли телефоны и лежали вещи погибшего: коробочка с землей и удостоверение личности. На фотографии серьезное, открытое лицо, глаза человека, много пережившего.

Шимчик поднял голову и посмотрел на своего помощника. Лазинский спросил;

– Почему вы заподозрили Бачову? Улики – только портфель и ее раннее появление на работе?

– Не только. Кое-какие детали.

– Какие же?

– Пепельница, полная окурков, воздух в комнате. Но особенно пепельница. Сигареты, выкуренные одним человеком. Женщиной. Помада на окурках.

– Помада, окурки… Не понимаю, – Лазинский развел руками.

– Вам следовало бы, пока мы допрашивали Бачову, осмотреть ее комнату. Всюду полный порядок, нигде никаких следов ночного или утреннего визита Голиана. Только пепельница. Какое-то время я считал, что во время утренней уборки Бачова забыла вытряхнуть из нее окурки, но потом вспомнил, что и Голиан был заядлым курильщиком и наверняка курил, сидя в мансарде. То, что в пепельнице отсутствовали окурки его сигарет, дало толчок к подозрению, что вчера, несмотря на жаркую погоду, врачиха не ходила на реку, а сидела дома, не выходя. Она лгала нам, хотя для этого не было никакого повода. В том случае, если она невинна, конечно. Когда мы уходили, я обратил внимание на ее купальный костюм, он висел в ванной на веревке совершенно сухой!

– Да, – прошептал Лазинский. – Висел, и я его видел, но не придал значения…

Он встал и подошел к окну:

– Бачова!… Вчера ночью инженер сказал ей, что оставляет ее – после убийства агента состояние у него было страшное, – он сказал ей это с жестокостью человека, жаждущего видеть чужое отчаяние… Позже хотел смягчить, загладить, обещал еще раз приехать, он не ожидал, что это возвращение будет для него роковым, что Бачова решится на такое… – Он усмехнулся. – Это наивно, но обстоятельства складывались в ее пользу, газ выходит медленно, Голиан выпил пива и, удрученный всем происшедшим, забыл, что сам закрыл в машине окна…

Они сидели молча до самого прихода долговязого Гаверлы. Гаверла пришел не один. Эдита Бачова попросила кофе или крепкого несладкого чая.