Ее катализатор

Я вбежала в покои, сняла с себя всю одежду и запрыгнула в кровать. Свернулась клубочком и продолжила утирать свои слезы.

Шафран

Николетт убежала, оставив его чувствовать себя полнейшим придурком. Он был королем государства, умел принимать взвешенные решения, знал, как вести себя на международной арене и среди внутреннего совета.

Но он совершенно облажался с этой девушкой.

Николетт.

В этом имени было столько силы, сколько ранимости. Он обратил внимание на нее еще в первую их встречу, когда она обошла всех его охранников, а затем напала на него. Резвая, быстрая, смелая, умная. Она одевалась так как хотела, плюя на предрассудки и традиции. Задавала тон всему и не чувствовала себя нигде не в своей тарелке.

Зачем он ей говорил все те глупости про то, какая она несносная? Его поражала ее внутренняя свобода и уверенность. То с каким жаром она бралась за работу. И хотя внешне Николетт всегда почти была холодна, ему всегда казались ее глаза синем пламенем, в котором он готов сгореть дотла.

Ее длинные волосы, отливающие спелой вишней, манили зарыться в них лицом и найти успокоение как моряк, увидевший огни родного города.

Он так разозлился, когда увидел ее с другим мужчиной. Которому она дарила прикосновения своих прекрасных губ. Он стоял и гадал, а почему не он. Почему Судьба не могла распорядиться так, чтоб эта девушка была его?

Но он напомнил себе, что у него есть обязательства. Даже если бы не было, он — не ее вариант. Она — синоним свободы, ветер, что склоняет даже самые могучие деревья в лесу. Вода, что обтачивает все камни в море. Она — стихия, которой можно только покориться, но не покорить.

Он захотел сделать ей приятное, загладить свою вину. Сделать так, чтоб она забыла все его злые слова.

И не удержался. Она стояла так близко. От нее пахло чем-то травяным, свежим, а еще вишней. Словно заходишь в весенний молодой сад, где листочки еще зеленые-зеленые. Рука сама накрыла ее руку, а губы потянулись к ее губам.

Придурок!

На одном из окон, скрытых книжным стеллажом стояла ваза с веточками цветущей вишни, что была выведена в одном из заповедников, где вишни цвели круглый год. Цветы, если он с девушкой. Цветы вишни для нее. Наверное, даже хорошо, что она их не заметила.

Он не хотел ничего такого. Нет, конечно же хотел. Но не посмел бы предложить. Потому что она вызывала в нем уважение. Он отнюдь не считал ее легкодоступной.

Он просто подался порыву, соблазну. Ощутить какого это, когда целуешь такую девушку. Чувствуешь ее прикосновения.

Он бы тоже на ее месте все неправильно понял. Он оскорбил и обидел ее. И все еще надеялся, что у него был шанс стать ее другом.

Он сказал ей в один из вечером, что ей не идет называть его «Мой король». Потому что он сам хотел преклонить перед ней колени. Перед ее бесстрашием, отсутствием смущения, острым умом и дерзким языком.

А теперь он даже не имеет право коснуться ее. Даже просто провести по ее руке.

В память врезались ее обиженные глаза, наполненные слезами. И тяжесть вины поселилась в его душе навсегда, что он заставил эту сильную девушку заплакать.

Все испортил!

9 Глава. Ужин — тоже поле боя

Кто сказал, что утро вечера мудренее? Наверное, тот, кто рано ложился спать и вставал с первыми лучами солнца. Этот человек не засыпал беспокойно ворочаясь и утирая свои слезы.

Я люблю ночь. Это мое время. И если бы меня цитировали потом, я бы не говорила всякие глупости о том, как прекрасно рано вставать и делать кучу дел. Нет. Меня бы запомнили, как кого-то, кто умеет признавать свои слабости, признаваться в них самой себе. Видеть себя голой — бесценный навык. Именно поэтому я люблю ночь, она обнажает души.

С утра часто становится стыдно. Но я никогда не стыжусь того, что происходит ночью. А то что было вчера… было вечером. И поэтому меня окутывала тяжелая вина за слезы и несдержанность, как будто сетью накинули.

Я плакала вчера при короле, а еще влепила ему пощечину. Могла ведь просто сказать, «Нет» и все. Так зачем я наговорила ерунды? Какой смысл был что-то доказать?

Мне стоит признаться себе, что я влюблена? Нет. Это не влюбленность. А что тогда? Желание? Я признаю его привлекательность, и то, что чувствую жар, когда он приближается. Но только ли он? Я не влюблена. Нет. Но с ним я робею. Мне становится сложно говорить, голова соображает медленнее.

Дурацкое ощущение. Но я с ним разберусь. Правда не утром.

Все как обычно. Душ, одеться, поприветствовать горничных. Кусок в горло не лезет, но я заставляю себя съесть шоколадный кекс и запиваю все чаем.

— Госпожа, еще кусочек, пожалуйста, — настаивала Ханилида.

— Нет-нет. Трапеза окончена.

— Вы вечером сегодня будете на застолье?

Я резко стала перебирать в голове все разговоры. Застолье… застолье… Кажется Шафран говорил что-то вчера. Но я кинула вопросительный взгляд на девушек.

— Прибывает заранее семья Варинди, — напомнила Латифа. — Отец, мать и дочь с сыном. Дочери двадцать.

— А, свататься будут заранее, — кивнула я. — Готовить почву перед приемом, чтоб у других не было шансов.

— Да-а. Дочь зовут Сара. Они с Шафраном в детстве виделись, приезжали погостить во дворец.

— Друзья детства значит? — спросила я небрежно, ощутив странный укол в груди.

— Не совсем. Они несколько лет не виделись. Но говорят, что были дружны.

В комнату зашел Герберт, поздоровался и передал письмо, озвучив при этом содержимое.

— Его величество приглашает вас на сегодняшний ужин с гостями, он будет рад вас увидеть и познакомить с остальными.

— Спасибо, Герберт, — кивнула я.

Он как-то неодобрительно зыркнул на меня, словно я была недостойна этого приглашения. Впрочем, мне плевать. Я вскрыла письмо. Шафран попросил прощения за недоразумение, несколько строк посвятил бесконечному уважению. Бла-бла-бла. Дальше что? А, могу прийти на ужин как гостья, могу, если будет комфортно присоединиться как часть охраны. Выбор он оставлял за мной, но подчеркнул, что очень будет рад видеть за столом.

Ладно. За столом так за столом. Работа продолжается. Я оглянулась на Латифу и Ханилиду.

— Кажется, меня сегодня снова надо приводить в порядок.

— Да! Мы поможем! А что наденете?

— Оденусь я в рабочее.

— Но как же так? Важные гости… — залепетала Латифа.

— Именно поэтому волосы и лицо должны быть идеальными, а платье… пусть валяются дальше в шкафу.

— Как скажете, — кивнула она огорченно.

Днем я запросила информацию о семье в штабе и отдельно у Люриса. Вдруг будет отличаться или он нароет что-то интереснее. Но данные сходились. Саре двадцать лет, она среднего роста с золотисто-каштановыми волосами, умеет петь, играть на скрипке и вышивает алмазную мозаику. Ну прелесть, а не невеста!

Отец Арин владеет пастушьими угодьями, собственной псарней и выводит собак для важных господ не только по Каросу. Мать занимается перепродажей картин, владелица галереи в Хэлии, потому посещает столицу раз в квартал. Сыну двадцать два, закончил университет и помогает вести дела отцу.

Ко мне постучались в комнату, я разрешила войти.

— Добрый день, Николетт, — поздоровался Фарин.

— Привет!

Он вратце рассказал о перестановках в охране, какая схема будет действовать на третьем этаже, где разместили гостей. Потом мы обсудили детали вечера.

— А кто будет им прислуживать?

— Горничные?

— Да.

— Из штата выделили.

— Мои горничные же только мои? — уточнила я.

— Конечно.

— Хорошо.

Вечером девушки привели меня в порядок. И я отправилась на знакомство с гостьями. Но занимали мою голову лишь вопросы как смотреть в глаза Шафрану.

Ужин проходил в столовой, где я уже видела Шафрана в компании Лизери. Интересно, эту даму он тоже позвал или на прием такие девицы не приглашены. Вряд ли будет хорошим тоном звать девушку, что в рот заглядывает, когда приезжает семья сватать другую девушку.

Охранники открыли мне дверь, и я вошла. Я не была первой, кто пришел, но у меня и не было задачи прийти раньше всех. Гости оглянулись на меня. Его величество провел рукой в мою сторону. А я слегка поклонилась.