Страница 6 из 9
Я сам отдал себя в руки милиционерам, которые ждали меня на берегу».
Кое-как уговорив лодочника переплыть реку по шуге, герой добирается до Таниного дома.
«…У Тани сидел мой знакомый крановщик со стройки. Я писал о нем очерк и снимал его для газеты. Сережа сидел на кровати и серьезно смотрел на него.
– Пришел интервью брать? – сказал мне крановщик без заметного дружелюбия.
– Да, – сказал я, – пришел брать. – И сделал глазами быстрый выпад, чтобы поймать врасплох Танины глаза: что там в них. Нет, не вышло. Ее глаза ушли в сторону от меня. И все время они уходили.
Мое довольство собой и своей жизнью обращались понемногу в неподвижную ярость.
„Зачем, – твердил я про себя, – зачем мне все это?“
Крановщик был спокоен.
– Ну, – сказал он мне, – все пишешь? – Он взял со стола бутылку с пивом, подцепил двумя пальцами железную пробочку и сколупнул ее на сторону.
– Пойдем, – сказал я Тане, – погуляем.
– В кино поехали, – сказала она и посмотрела одинаково на меня и на крановщика. Я не мог этого вынести. Сказал: „Сейчас приду“ и пошел вон из комнаты, старательно ставя ноги. Таня вышла за мной на лестницу.
– Пойдем, – сказал я ей. – Пойдем. Ну, пойдем.
– Ты хороший парень, – сказала Таня. – Только какой-то ты… Все работают, а ты чего-то ходишь, пишешь… Он за меня, знаешь, душу отдаст.
Я медленно пошел по лестнице, потом по улице. Все казалось, что сейчас меня догонят и позовут обратно. Но никто меня не позвал. Я вышел на берег и стал смотреть. Что-то показалось на Бии знакомое-знакомое. Показалось и унеслось прочь. Уплыла дамба. Я не устоял и побежал за ней следом, да скоро бросил. Наплывали всё новые, незнакомые мне льдины. Все они торопились в новые, незнаемые места.
Припомнился мне парень-перевозчик. Как он сказал: „По Бии не поплаваешь – жизни не узнаешь“. Эти слова все отдавались в голове: „Жизни не узнаешь, жизни не узнаешь…“
Почему я остался опять один? Почему не подружился с Сережей, серьезным мальчиком? Почему отступил перед крановщиком? Почему я испугался своей любви? Ведь она могла быть. Могла…
А теперь ее нет.
– Жизни не узнаешь, – сказал я громко. – Не узнаешь жизни. – Захотелось побежать и что-то вернуть. Но было поздно бежать и некуда.
Я стоял и смотрел. Рядом со мной стояли сосны и тоже смотрели. Ветки на них шевелились, на ветках шевелились иглы. Каждая игла норовила поглубже воткнуться в теплую синь. Каждая игла топорщилась, наливалась веселой зеленой решимостью: жить!»
Я привел такие обширные цитаты для того, чтобы, с одной стороны, показать язык Глеба Горышина, внешне простой, но с массой оттенков, намеков, невысказанного в лоб, а с другой, чтобы не пересказывая передать вот эту характерную для него ноту: да, хочется любви, хочется семейного уюта, но свобода важнее. Ведь женщина, ребенок, хозяйство, это якорь, а то и камень на шее. «Жизни не узнаешь» можно трактовать по разному. В том-то и секрет настоящей прозы. «Жизни не узнаешь», если будешь бросаться такими Танями, или соединишься с одной из таких. Неслучайно герой, мечтая о жизни (вдвоем) в избушке, о рыбалке, сказал: «Она маленькая. Но нам хватит. Ведь хватит? Вот бы нам ее. Пока пройдет лед». Здесь ключевое слово «пока». А что там будет дальше? Вернутся в Бию вместе? Герой уедет дальше по своим журналистским делам?… Позже, в переиздании, Горышин усилил эту ноту временности: «Вот бы нам в ней пожить. Пока пройдет лед».
В рассказе важен и крановщик, которого обнаруживает герой дома у Тани. Она уверена, что этот крановщик за нее «душу отдаст». Может быть.
Но в основном герои Горышина не знают, кому отдать душу. Их распирает от собственной силы, сознания свободы. В то же время они тяготятся ею. Они работают на износ, но и это не помогает остепениться, успокоиться, бросить якорь.
Один из самых страшных его рассказов – «Просека» (1961). Главный герой по прозвищу Толя большой, это настоящий богатырь. Это трудяга, это очень сильная личность. Но ему полшага до того, чтобы превратиться в зверя.
Да и работа у Толи большого хуже звериной – он вырубает родную тайгу под ложе Братского водохранилища…
Горышин написал много. Писал разно. Несколько названий того, что прочесть, по-моему, нужно обязательно: «Тихие воды», «Запонь», «Ударение на первом слоге», «Ванька Авдюшкин», «Снег в октябре», «Сад», «Весенняя охота на боровую дичь»…
Собрания сочинений, кажется, нет, в Интернете многого не найдешь. Последняя прижизненная книга прозы вышла, если не ошибаюсь, за девять лет до его смерти, в 1989 году. Потом были только журнальные и газетные публикации, сборники стихотворений, изданные за свой счет или с помощью друзей.
Последние годы жизни он провел в родном Ленинграде, ставшем Санкт-Петербургом, в поселке писателей Комарово и вепской деревеньке Нюрговичи (в той ее части, что называется Гора) в Тихвинском районе Ленинградской области. Об этой деревеньке, ныне обезлюдевшей, и ее окрестностях – последнее его произведение и первый роман – «роман с местностью» – «Слово Лешему», изданный посмертно и мало кем замеченный в эпоху постмодернизма, иронии, стёба.
В очерке 1984 года «Возвращаясь к напечатанному» Глеб Горышин заметил:
«Многим авторам, особенно молодым, кажется, что с помощью иронической прозы можно кратчайшим путем пройти в литературные дамки: сначала ироническая проза, а там, глядишь, и гротеск, и фантасмагория, и кто-то по небу полетел, как у Гарсиа Маркеса… Стоит только возвыситься над реализмом ползучим, вознестись в сферу чистой иронии – и в дамках, можно усваивать повадки мэтра…»
Сам Горышин давно уже не в дамках. Реализм по-прежнему не в чести у большинства читателей. Но я надеюсь, что есть немало и тех, кто любит его честную прозу. Или вдруг откроет для себя, благодаря этому очерку.
Март 2021
Без заумности
Константин Комаров. Только слово. – М.: Зебра Е, 2021. – 576 с.
Константин Комаров в отличном возрасте для поэта – тридцать с небольшим. Тем более он давно уже не в «молодых» и «подающих надежды» – у него несколько поэтических книг, публикации в толстых журналах. Пишет он и рецензии, литературно-критические статьи, что наверняка помогает ему в сочинении стихов: поэт в стеклянной колбе, не слышащий чужие голоса, по-моему, ничего настоящего создать не способен. А таковых нынче немало – прячутся, затыкают уши, заворачивают себя в непроницаемый кокон. И стихи у них как правило глухие, аутичные, для них самих.
Комаров не из их числа. Да и слово «сочиняет» не очень к нему подходит. Скорее, записывает, облекает в поэтическую форму крупицы реальности. А внутренняя жизнь, переживания так называемого лирического героя, рождение стихотворений, это ведь тоже она, реальность.
«Константин Комаров не задумывается: для чего? почему? кому? как? и где? когда? и куда? Он не может не петь», – отмечает один екатеринбургский мэтр (к счастью, не в данной книге). По-моему, Комаров наоборот все эти вопросы себе и своему герою постоянно задает. Большая часть стихотворений как раз и поиск ответов на них. Поиск, в общем-то, безрезультатный, так как ответы означают для поэта смерть. Ответил – и замолчал.
Мне нравится читать небольшие поэтические книги и сборники – таковые у Комарова до недавнего времени и выходили: двадцать-пятьдесят стихотворений. Компактные, цельные, плотные.
Но, видимо, пришло время выпустить большую книгу – почти пять сотен стихотворений. Надеюсь, для Константина Комарова она окажется полезна не только как удовлетворение авторского тщеславия, а как предмет анализа пройденного, работы над ошибками и необходимости искать новое.
Книга построена так – от свежих стихотворений 2018–2021 годов к ранним. Есть написанное в 2005-м, когда автору было лет семнадцать-восемнадцать. По-моему, среди свежих больше не совсем удачных, «случайных» или «разминочных»; есть и такая черта – Комаров стал заметнее ориентироваться на слух, на звук. Может, сказывается частое участие в различных поэтических турнирах и слэмах, где важна не столько мысль, сколько яркая подача, острословие, мгновенный эффект. «Это было где-то в песне/про разбитое пенсне./Это было то ли в Пензе,/то ли в непутевом сне». Такое лучше слушать, чем читать глазами.