Тропой памяти

Отряд шел всю ночь. Едва лишь в кронах деревьев забрезжил тусклый свет пробуждающегося утра, бледной своей серостью очертив контуры ветвей, Дагхур объявил первый за всю ночь привал. Несмотря на краткий отдых в Минас-Моргуле, бойцы сотни Тхаруга ощущали себя усталыми. Восьмичасовой безостановочный переход по лесу сам по себе можно было бы считать прогулкой, но помноженный на недавний марш-бросок по Пепельной равнине, он возымел свое действие. Стоило сбросить вещмешок и опуститься на землю, ноги тотчас принялись гудеть, налились свинцовой тяжестью, а чтобы удержать в открытом состоянии глаза, между веками пришлось бы вставить по лучине. Чувствуя, что начинает засыпать, Шара вытащила кисет и принялась набивать трубку. Вяло размышляя, стоит или не стоит добавить в табак смесь лучника, она нечаянно просыпали сушеные листья на колени, а когда стала собирать, то поймала себя на мысли о том, что у нее дрожат руки. Плохо… стрелку… нельзя. Встряхнув головой, чтобы отогнать сон, девушка потянулась за огнивом и заметила, что Дагхур не сводит с нее пристального взгляда. В другой момент Шара, возможно, и испугалась бы, расценив подобный взгляд как намек на неуместность курения на задании, но сейчас она соображала довольно туго. Вспыхнул от искры трут, и первое облачко сизого дыма растаяло в сером предрассветном воздухе. Охотник Багнур, для которого пример Шары оказался заразителен, неторопливо достал свою трубку и с явным удовольствием закурил. Но Дагхур, казалось, не обратил на охотника ни малейшего внимания, а продолжал смотреть в сторону девушки. Вот уставился… В Моргуле полчаса пялился, теперь еще. Узоры на мне нарисованы, что ли? Да, кстати, а где дружок-то его криворукий?

Орчиха скосила глаза и увидела, что тощий орк развязал свою похожую на полено сумку и достал оттуда увесистую скатку небольших прямоугольных лоскутков. «Кожа» — определила она. Тем временем, увечный повел себя донельзя странно: встал, прошелся по поляне, точно принюхиваясь, после чего уселся на землю и, расстелив на коленях кусок кожи, принялся водить по нему заостренной палочкой. Это занятие настолько его поглотило, что он, казалось, не замечал ни ребят, ни командира, ни даже того, что яркие пятна света разгорающегося дня, сквозят в кронах деревьев, заставляя болезненно моргать глаза. Прищурившийся от солнечных лучей десятник, приставив ладонь козырьком ко лбу, в последний раз окинул Шару изучающим взглядом и отдал команду: «нарт’харумы надеть!» — и первым сдвинул на глаза черную повязку, перехватывающую лоб.

Пронаблюдав за тем, как бойцы его десятка повторили этот жест, Дагхур подошел к корпящему над своим занятием тощему.

— Ну что, Мулуг? Долго еще?

— Уже нет, — не поворачивая головы, бросил названный Мулугом.

— Нарт’харуму надень: свет… — тон командира совершенно не походил на приказ.

Сидящий на земле рассеянно ощупал голову в поисках матерчатого забрала, нашел и, не прекращая своего занятия, сдвинул вниз, но не так, как остальные: оставил глаза открытыми, позаботившись лишь о том, чтобы тень от повязки, надвинутой на палец ниже бровей, падала на склоненное лицо. Дагхур заглянул через плечо Мулуга, видимо, оценивая результаты кропотливого труда, и тихо отошел в сторону.

— Так. Ты — он ткнул пальцем в роющегося в вещмешке молодого бойца, — и ты — он указал на соседа Багнура — нести дозор, остальным — спать. Пара часов — и еще двое на смену. Все, отбой.

И Дагхур, подложив под голову заплечный мешок, улегся возле одиноко стоящего дерева.

Шара проснулась и долго не могла понять, отчего кругом так темно. Запоздало сообразив, она сдвинула с глаз нарт’харуму и оценила — дело не в этом. В лесу наступил вечер, и длинные прохладные пальцы теней легли на притихший лагерь. Нда-а, не хило отдохнули! Спать больше не хотелось, орчиха потянулась и села. Так… если уже темнеет, то проспали они в общей сложности, около десяти часов. Пять смен караула по двое с утра было десять, то есть каждый должен был пару часов успеть постеречь сон товарищей. Странно… Почему ее никто не разбудил? Обошлись, что ли? Или дзарт-кхан постарался… пожалел. С чего вдруг такая забота?

Девушка подозрительно покосилась на спящего командира. Тот полулежал, прислонившись к дереву и закинув руки за голову. Черная полоса нарт’харумы делила лицо Дагхура на две неравные части, и от этого зрелища у Шары вдруг возникла совершенно четкая уверенность, что спящий по прежнему продолжает видеть и слышать все. Прямо назгул какой-то…

Лагерь понемногу оживал. Час пробуждения — это, своего рода, момент истины, ибо позволяет безошибочно определить, кто был в последней сменен караула. Ну точно: Лугхур и Шагрук — на невыспавшихся мордах ничего, кроме усталости не видать. Хотя… если смогли проснуться сами, без подъема, то все не так уж и страшно.

— Ну что? Я смотрю, все отдохнули… — Дагхур возник словно бы ниоткуда, никто так и не успел заметить, когда он проснулся, как встал. Да и кстати, он вообще спал?

Лугхур привстал было, намереваясь по уставу отчитаться за дежурство, но десятник жестом остановил его.

— Сиди, сиди… Что день прошел спокойно, я и сам знаю. Место тихое, так что это была всего лишь формальная предосторожность. А теперь — внимание, слушать сюда. Дальше на юго-запад начинается опасная зона. Тут вам и тарки, и йерри — полный набор. Так что оставшиеся десять лиг пути лучше преодолеть в один переход. До утра отдыхать, с рассветом двинем. Так… Дальше: — его взгляд упал на сваленные вещмешки. — Ее, — палец уперся в Шару — разгрузить по максимуму, из вещей оставить только личное снаряжение и стрелы.

Орчиха пораженно молчала. Че, неужели вспомнил, что в отряде есть женщина? Нда-а, поздновато, конечно, да и с чего бы вдруг такое внимание…

— Стрелок! — ледяные глаза Дагхура встретились с ее собственными. — У тебя задача одна: охранять вот его, — десятник кивнул в сторону того самого увечного орка с кожаными свитками. — Это Мулуг, наш та’ай-хирг-кхан[17]. От него ни на шаг, головой отвечаешь. Ясно?

— Йах! — Шара коротко кивнула.

По идее, следовало бы добавить «дзарт-кхан», но Дагхур, насколько девушка успела его изучить, казарменных формулировок в боевых условиях не одобрял. Особенно ясно это было заметно по тому, как было произнесено слово «стрелок»: не «анхур-кхан»[18], как положено, а «анхур-ману». Да и, наконец, прояснилась причина заботы десятника: пол, несмотря на обращение, здесь был не при чем. Этот Мулуг, картограф, по-видимому, очень ценен, поэтому и охрана у него должна быть соответствующая. Так что лучник обязан быть в отличной форме, чтобы, в случае чего, мгновенно заметить и устранить опасность. А тут еще и увечье… В общем, та еще задача. Неизвестно, что по этому поводу думали прочие члены отряда, да и думали ли вообще: сладкое слово «отдых» стало единственным из того, что достойно внимания. Тотчас же на свет появилась горелка и фляга с таингуром: дров кругом было полно, но жечь настоящий костер ночью, на самой границе нейтральной полосы никто не рискнул. Походная горелка тем и хороша, что почти не дает света и дыма, зато пламя горящего таингура способно за полчаса нагреть до кипения большой котелок. Охотник Багнур, приспособив в помощники двух ребят помоложе, занялся приготовлением пищи. Последние из дневного дозора: Лугхур и Шагрук — явно стремясь наверстать упущенное, нагло завалились спать, прочие же потянулись поближе к импровизированному очагу. Хе… все-таки традиции сильнее предосторожности: средь сидящих с тобой у одного огня нет врагов, поэтому оружию здесь не место. Поясные ремни и перевязь с ножнами аккуратно легли на землю позади своих хозяев. Разумеется, недалеко: прямо за спиной, мало ли что? Но по сторону костра древние неписаные законы хранят свою силу, и Дагхуру не пришло в голову оспаривать эту власть. Он, подобно прочим, молча расстегнул пояс и тяжелый й’танг беззвучно улегся в траву. В дела лагеря командир не вмешивался, и даже сидел поодаль, но тут уж ничего не поделаешь: специфика работы, ремесло обязывает.

17

Картограф, топограф (черное наречие).

18

От «анхур» — полуторный боевой лук системы long bow, усиленный стальным сердечником, имеющий парные желоба и двойную тетиву.