Тропой памяти

Стук подков затих вдали.

— Ты чего? Совсем спятила, что ли? — стоявший рядом немолодой орк развернул девушку лицом к себе и несильно встряхнул.

Голос звучал сердито, но раскосые глаза смотрели с тревогой. Шара непонимающе нахмурилась, точно слова собеседника были произнесены на каком-то неизвестном языке. Молча отклеила от плеч руки заботливого товарища по оружию. При этом ей казалось, что все происходит чудовищно медленно. Краем глаза орчиха заметила, что сотник как-то странно посмотрел на нее, но промолчал.

Встреча с Черными Всадниками подействовала на измотанную как ледяной душ. Пережитый страх встряхнул, привел в чувство, содрав застилавшую сознание тупую муть усталого разума. Шагая в колонне, Шара чуть повернула голову и негромко окликнула:

— Ранхур…

Степняк прибавил ходу, насколько позволяло маршевое построение, приблизился.

— Тут я… Ты как — живая?

— Нет, дохлая, — поморщилась та. — Слушай, Ранхур, а чего тут было-то?

В ответ друг степей выдал несколько колоритных выражений, да такого содержания, что идущий впереди Хаграр смущенно хрюкнул в воротник. Видя, что одним лирическим отступлением не обойтись, степняк пояснил:

— Че было? Столкнулись нос к носу с Девяткой уллах-тхар, я от страха чуть штаны не обмочил… да и прочие, думаю, тоже. Дзаннарт-кхан даже честь толком не успел отдать, как эти Черные мимо пролетели во весь опор… уллах-тагор’ин глор[5], недолго тут были. Лично я второй такой встречи не переживу.

— А… а они разве не останавливались? — наморщила лоб Шара.

— Кто?

— Да… Девятеро эти… Ну, Назгулы.

— И слава духам! Пронеслись вихрем, аж подковы сверкали… похоже, торопились здорово. Только странно: чего это они по этой дороге поперлись? Если к Вратам, так по Лууг Бурз-Науру быстрее, чего лишнего крюка давать через Горгорот? Странно…

— А я чего?

— А ты, — с удовольствием встрял «гревший уши» Хаграр, — только Назгулов увидала — и ка-ак рванулась к ним, насилу тебя наш Мумак за шкирку поймать успел. А Главный-то ихний с коня спустился и тоже навстречу — шасть! А еще один — ко мне подошел…

— Ни хрена подобного! — возразил еще один молодой, — Не так было. Девчонка к Назгулу, а тот превратился в черного дохлого стервятника в короне и давай надо мной кружить!

— В какого стервятника? Иди проспись! — возмутился шагавший с краю немолодой охотник Багнур, — и с коня он не спускался, врешь ты все… Глянул на меня черный этот, а я так и обмер: капюшон, а под ним… лицо братана моего, Баграта, которого одиннадцать лет назад пещерный медведь задрал на охоте… Как есть — братан, ну живой, и все тут! Щас как помню: пошли мы с ним в горы, а тут — дождь…

Разговор, начавшийся с одной-единственной фразы, мгновенно перерос в перепалку. Каждый, стараясь перекричать соседа, высказывая свою версию недавней встречи, пока рык сотника «Молчать!!!» не водворил в строе хоть какое-то подобие порядка. Обалдевшая от обилия красочных описаний Шара беспомощно покосилась на Ранхура-маленького. Тот ухмыльнулся и невесело покачал головой:

— Пепел, — негромко шепнул степняк. — Пепел, пепел…

Шара вопросительно вскинула брови.

— Не обращай внимания, — посоветовал Ранхур. — Я им, — он обвел толпу жестом, — говорил «отрава», говорил, чтоб воду не глотали… а они не послушали. Вот теперь и рассказывают небылицы, одна другой краше. От этой дряни чего только не примерещится… Не слушай, бред это все.

Шара кивнула. Ну да, бред… конечно. И про стервятника в короне, и про покойника-брата, и про коня, из ноздрей которого било зеленое пламя… Бред. Только слишком уж четким было воспоминание: как встретились взгляды, как пустота под плащом откликнулась на слезы жалости тяжким вздохом, стоном вечности. Неужели она сама тоже наглоталась ядовитого пепла, и одурманенное сознание сыграло со своей хозяйкой шутку?

— Ранхур… А я на месте стояла? Не помнишь? — голос звучал умоляюще.

— Не помню — честно признался степняк. — Я так испугался, что глаза закрыл и на тебе повис. Может, навалился слишком, ты вроде как качнулась, а потом встала поустойчивее. Ну, я ремень-то сразу и отпустил, ясное дело…

— А-а-а…

Орчиха чувствовала себя полной дурой. Кто бредит: она или Ранхур? Кто из двоих, не пивших на привале, видел действительную картину происходящего? И почему два трезвых взрослых орка видели разное? В течение всего оставшегося пути Шара пыталась найти ответ на этот вопрос.

Темнеет в горах быстро. Перевалив хребет, сотня Тхаруга успела зацепить догорающий закат, словно бы они из ночи вновь вернулись в вечер. Спускаясь по камням к черневшей на фоне неба крепости, бойцы то и дело спотыкались, ругая треклятое солнце, на чем свет стоял. Лучи даже умирающего светила обжигали привычные к полумраку глаза жителей Мордора, чье небо вечно затянуто серой туманной пеленой.

Шара по поводу света ни малейших неудобств не испытывала, зрелище заката даже показалось ей красивым. Наблюдая, как красно-золотой диск опускается за неровную кромку расстилающегося внизу леса, девушка невольно представила себе, каково тут днем. Да-а… смерть лучнику, без глаз останешься.

Горная дорога уперлась в створки массивных ворот, окованные черной бронзой. Из дозорной башни высунулась чья-то заспанная физиономия, оглядела запыленную толпу и скрылась из вида. Несколькими минутами позже тяжелые створки без скрипа открылись, и отряд во главе с сотником бодро ввалился во внутренний двор крепости.

С остервенением срывая вещмешки и сбрасывая на ходу оружие, измученный жаждой народ со всех сторон облепил колодец. Заскрипел ворот, толстая, влажно блестящая цепь змеей поползла вниз. Первое вытянутое ведро было встречено восторженным ревом сотни пересохших глоток. Кто-то полез в бадью головой, кто поумнее — сунулся с флягой. Гвалт стоял страшный, каждый непременно старался напиться первым. Хаграр получил по шее, за то, что, цапнув бадью прямо из чьих-то рук, вылил ее содержимое себе на голову. Напрасно вернувшийся от начальства Тхаруг отвешивал затрещины направо и налево: дорвавшиеся до живительной влаги бойцы не замечали ничего вокруг себя. Понаблюдав за свалкой у колодца минут пять, сотник выругался, сплюнул под ноги и ушел. Несмотря на все упрямство, он отлично понимал: отряд сейчас слишком утомлен, чтобы идти дальше, и парой часов отдыха здесь не ограничишься. Не железные, есть и спать всем надо… С другой стороны, спускаться в долину днем — безумие… Поэтому Тхаруг принял самое простое из решений: провести в казармах Минас Моргула сутки, а на следующий вечер, едва сядет солнце, отправиться в путь, и уж тут — никаких привалов!

Глава 2

Ближе к полуночи, когда вся сотня тихо-мирно торчала у большого очага, кто-то задал давно наболевший вопрос:

— Шар! А чего ты, и вправду, к Назгулу-то полезла, а?

— Ты че — тупой? — встрял еще один полковой умник, до войны, якобы, обучавшийся мудреной науке чисел в Ближнем Хараде. — Мертвяк как глянет — ты сам к нему побежишь и штаны забудешь подтянуть, понял? У него ж это… чародейство какое-то…

— Сам ты чародейство! — отозвался Рагхат, оторвавшись от фляги — вон песчаный удавчик как каменную мышь приманивает — видел? Во… Он че, по-твоему, тоже чародей, что ли?

— Нет, ну а все-таки? — не отставал от девушки начавший разговор Таглук. — Шара, почему?

Все взгляды обратились к ней. Шара вздохнула, в задумчивости потерла лоб. Растерянно оглядела пару десятков освещенных лиц.

— Парни… смеяться не будете? — помолчала, собираясь с духом, и выпалила: — Не поверите: мне его жалко стало.

Кто-то заржал, от души наплевав на просьбу орчихи, а неугомонный Хаграр тотчас развил тему:

— Ага, ну и типа как решила пожалеть… — он сопроводил свои слова очень выразительным жестом, поясняющим: как именно девушка могла утешить несчастного Короля-Призрака. Те, кто сидел поближе и видел эту пантомиму, заржали в голос.

5

«Слава духам земли!» (черное наречиe).