Голос Вессема. Радиомолчание

От того, что видел Волчек, меня затошнило – густая липкая жижа, черно-красные куски вывернутой плоти, но пришлось стиснуть зубы и смотреть, как руки Талеша заканчивают с тампонадой и накладывают давящую повязку. Это больно, противно, страшно, но это нужно сделать, иначе нам не дойти. Достав еще один зеленый пакет, я занялась его рукой. Кожу с нее будто наждачкой содрали, откуда-то толчками выплескивалась кровь, я полезла за новым перевязочным материалом.

Посыпались шприц-ампулы, но я все равно не помнила, что надо колоть в таких случаях, и оставила их валяться.

На повязке расплылось красное пятно. Я, замерев, считала секунды, и наконец облегченно выдохнула. Не слишком быстро. Я наверняка облажалась по всем фронтам, но, как бы там ни было, мы почти остановили кровотечение. Теперь можно идти.

Я протянула руки Талеша, подхватила Волчека, взяла поудобнее – так, чтобы видеть дорогу. Сделала первый шаг. Потом второй. Пошатнулась, на миг теряя равновесие. Третий шаг. Вот так. Все получается. Теперь надо двигаться немного быстрее.

Я так старалась, что мои собственные ноги начали дергаться, повторяя чужие движения.

Помощь уже идет, сказала я мысленно. Мы дойдем, и там уже не будет больно. Вам сделают новые глаза и ноги, все будет хорошо, я здесь, я рядом, нужно только идти, не останавливаться. Вы моя команда, я вас не брошу.

Ботинки Талеша скользили на влажных камнях. Глаза жгло огнем, от них по всей голове разливалась тупая боль, и лицо чесалось от стекающих по нему горячих капель.

Почти каждый вдох заканчивался приступом кашля от висящей в воздухе пыли. Жажда раздирала горло, можно было остановиться и попить из ручья, но Талеш запретил себе даже думать об этом. Лишняя задержка. Он только слизывал кровь, которая попадала на губы.

Иногда Волчек поднимал голову – она целую тонну весила – и натыкался взглядом на изуродованное лицо Талеша. А потом переводил взгляд на дорогу, на желтые цветы, на разноцветный мох, на воду, перекатывающуюся на гладких камнях, на что угодно, только бы не посмотреть случайно на свои ноги. Он часто дышал, широко открыв рот, и уговаривал себя потерпеть еще вот до того камня, а потом, так и быть, можно будет заплакать.

Беспилотник шумел где-то в стороне, на самом пределе слышимости. Не знаю, где нас искали, но точно не там, где надо.

Мне было больно, больно, больно, я не понимала, чувствую ли это сама или просто настолько погрузилась в чужое сознание, но я запретила и себе, и им сомневаться и прекращать движение.

Я приспособилась к этому странному порядку, Талеш и Волчек действовали как один человек, и мы двигались все быстрее и быстрее. Мы все трое поверили, что у нас получится, когда я заметила, что Волчеку все сложнее держать голову. Его подбородок уперся в грудь, теперь я видела лишь камни под ногами, и то нечетко, и дорожку из бурых капель, которая отмечала наш путь.

– Пожалуйста, только не теряй сознание, – прошептала я в ужасе, и тут же мой страх утроился, перерос в панику, и Талеш сбился с движения.

Я несколько раз вдохнула и выдохнула. Я не могу позволить себе бояться и паниковать, иначе завалю дело. Все хорошо. Мы выйдем.

Волчек поднял голову – я прекрасно знала, чего ему это стоило, – и наконец стало ясно, где мы. Это не основная дорога, это одна из боковых троп, ответвление, которых полно по всей длине ущелья. Шум беспилотника сместился, теперь он летал где-то левее, но все равно не рядом с нами. Наверное, его завели в ущелье – сверху ничего не разглядеть из-за деревьев, и теперь он летает туда-сюда, ищет нас.

Я уже ждала, что мы вот-вот встретимся с теми, кто вышел нам навстречу, как вдруг мир подернулся серым, затем резко стало темно.

– Нет! – не сдержалась я.

Талеш не сумел резко остановиться, налетел на какой-то камень и упал на колени. Руками он начал шарить вокруг себя, но я не понимала, что он пытается найти.

– В чем дело, Реталин? – услышала я голос Карима.

– Волчек потерял сознание, – сказала я, приоткрывая глаза.

Связь с Талешем почти разорвалась.

– Ничего, – сказал Карим. – Они уже рядом, их скоро найдут.

– Они не в основном ущелье, – покачала я головой. – В одном из ответвлений. Я почти вывела их. Я же их почти вывела!

По очереди обвела взглядом каждого, кто был сейчас рядом со мной. Карим, капрал Ильд, Эрика, у которой странно дергалась левая щека и влажно поблескивало лицо, ее куратор Баух. Против воли у меня слезы навернулись на глаза. Это же моя группа, я отвечаю за них! Я должна их спасти! Этот чертов дрон их никогда не найдет!

Если только я не помогу.

– Дрон с камерой, – сказала я, глядя Кариму в глаза, потом повернулась к капралу. – Мне нужно просто видеть камеру, мы сможем идти, если я буду видеть…

– Ты не сможешь одновременно смотреть на экран и управлять действиями другого человека, – перебил меня Карим. – Мы это уже проходили, Реталин. Тебе нельзя открывать глаза, пока ты выполняешь какие-то сложные движения.

– Да, правильно, – торопливо кивнула я. – Но я могу подключиться к тому, кто смотрит в камеру.

– В лагере нет никого с нейроимплантом, – покачал он головой.

– Есть, – сказала я и повернулась к Эрике. Мы встретились глазами, и я видела, что она понимает, о чем я подумала. – Пожалуйста… Не надо выжигать мне мозги.

***

Спор был коротким, но эмоциональным.

Закончился он, когда Эрика сказала:

– Я думаю, доктор Эйсуле ввела этот запрет просто на всякий случай. Никто на самом деле никогда этого не делал, о последствиях ничего не известно.

– Я ведь могу и без стимулятора подключиться, – добавила я. – Вот тогда последствия точно будут.

Эрика прошла курс управления беспилотниками, наверное, еще в младшей школе и в других обстоятельствах могла бы вести дрон сама. Но ее так трясло, что капрал Ильд решительно отодвинул ее от панели управления и посадил рядом с собой. Он тоже хотел спасти парней и едва ли понимал, что именно мы собираемся сделать. Он привык руководить учениями, натаскивать солдат, всех, кто попадал к нему в подчинение, считал почти семьей. А нейроимпланты он считал бесполезной тратой ресурсов.

Наши кураторы о чем-то негромко переговаривались, доставая и набирая в инъекторы стимулятор. Их тоже потряхивало.

– Минимальная концентрация, – услышала я голос Карима. – Если что-то пойдет не так.

– Под твою ответственность, да? Полковник нас не то что уволит… Это трибунал. Его жизнь точно этого стоит?

– Стоит, – вмешалась я. – Точно.

Я снова встретилась глазами с Эрикой. Ее лицо было зеленоватого оттенка, в дрожащих руках зажата кружка с водой.

– Ты как? – спросила я.

– Н-нормально, – ответила она. – Я готова.

– Мне надо их спасти, понимаешь? Я не знаю, как объяснить…

– Я знаю, – кивнула она. – Когда долго с кем-то работаешь, он становится ч-частью тебя. Настолько важной, что забываешь обо всех остальных частях.

Когда Жукаускас погиб, она была в его голове, подумала я. Она только что пережила его смерть как свою. Но сейчас она сидит здесь и готова пустить меня в свою голову, чтобы я могла спасти тех, кто остался.

– Реталин, – позвал меня Карим.

Мы с Эрикой синхронно протянули руки. Мы не знали, что будет, если один медиатор подключится к другому. Никто на свете этого не знал. Сейчас мы рисковали всем – собой, друг другом, будущим проекта и будущим Вооруженных сил Церы – чтобы спасти двух парней, которые наверняка сами же ошиблись во время работы со взрывчаткой. Но почему-то это казалось важнее всего.

– Послушай, – Карим присел передо мной на корточки и заглянул в лицо. – Если ты поймешь, что что-то идет не так… Если хоть что-то тебя насторожит – обрывай связь, открывай глаза, выходи из ее головы, хорошо? Подай хоть какой-то знак, и я введу антидот. Спасатели уже идут им навстречу, мобильный медблок подогнали ко входу в ущелье, их найдут и выведут.

Если успеют, подумала я.

– Давайте уже укол, – оборвала я его. – Разберусь.